Когда-то был человеком

Он же в ответ лишь непонимающе уставился на меня. Это показывает, что нужно еще тренироваться и тренироваться…

После этого мы встретили множество гуляющих. Мы предупреждали их о наличии мин и обращали их внимание на то, что они как гражданские лица, оказавшиеся в районе боевых действий, уже давно числятся убитыми – во всяком случае, согласно плану маневров. У большинства на лицах появлялось весьма задумчивое выражение.

А у меня опять разболелась правая нога, и я про себя очень разозлился. Поэтому на обратном пути достал наклейки с изображением черепа и надписью «Внимание! Опасно для дела мира» (будучи сторонником движения за мир, я всегда ношу их с собой) и стал украшать ими оливково-зеленые сумки. Прошу Вас, господин министр, расценивать это письмо как признание в содеянном. Надеюсь, что Вы с пониманием отнесетесь ко мне и к моей правой ноге.

Под конец мы еще спасли от разрушения мост, который вел через автостраду. На нем мы насчитали 52 взрывных устройства. Документы, к сожалению, выслать Вам не могу, господин министр, ибо когда я вкладывал в оливково-зеленые сумки свои записки, то вынужден был констатировать, что планы минных заграждений забрал кто-то другой. Может быть, тут, помимо нас, действовали другие партизаны?

Зато в то время, как мы ждали, когда по правилам игры истечет срок разминирования, к нам подошел какой-то капитан. Чтобы осторожно подготовить его, я спросил, не боится ли он партизан.

«Это дело "голубых", – сказал он, – они должны с ними бороться. Я всего лишь судья».

Капитан, кроме того, ответил на мой вопрос (заданный со знанием дела), что во время таких маневров с минированием всегда бывает много убитых, по крайней мере на бумаге. Иногда больше, иногда меньше, все зависит от того, кто из движущихся впереди колонны – танк, джип или грузовик с солдатами – первым пересечет препятствие. Согласно правилам маневров, первое транспортное средство вместе со всем экипажем считается уничтоженным.

Теперь я по-настоящему горжусь тем, что мы не только сумели спасти от разрушения чертовски дорогой мост, но также технику бундесвера и человеческие жизни. Конечно, только на маневрах.

Можете не присылать мне орден за мои акции по спасению, в том числе и служебных документов. То, что я сделал, я делал охотно. Я пожертвовал брюками на благо отечества, а боль в ноге переношу, как и подобает немецкому герою (западному).

Может быть, в благодарность за все Вы сочтете возможным пригласить нас с женой на бал по случаю маневров? Ведь есть еще наверняка немало вещей, которые стоило бы обсудить.

Но и без этого прогулка по лесу была для нас весьма познавательной. Это уже само по себе является достаточным вознаграждением. Может быть, найдутся и еще люди, которые придут к мысли оказать Вам помощь.

С вежливым приветомДитрих Киттнер

Приложение: три служебных документа.

Примечание: ах да, я же еще нашел обрывок маскировочной сетки и захватил с собой. Отправлять Вам его не буду. Ваш коллега по почтовому ведомству установил чересчур высокие тарифы. Распорядитесь, пожалуйста, чтобы его у меня забрали, с тем чтобы Вам не пришлось делать новые миллионные закупки для армии! Только пускай курьер сообщит по телефону, когда придет».

История правдива до последнего слова, да и не стал бы я никогда обманывать министра! Может показаться неправдоподобным, что взрослый человек, капитан, хорошо вооруженный, послушно реагирует на обыкновенный жест какого-то постороннего гражданского лица. Хотя все это нетрудно объяснить психологически. Если такой вояка, вымуштрованный в духе беспрекословного подчинения (чьи мысли и поступки продиктованы порядками прусской казармы), чувствует себя в чем-то неуверенно, то он, начиная искать решение проблемы (находясь к тому же в цейтноте), прибегает к известным ему шаблонам и о других людях судит по себе. Сам он никогда не рискнул бы повышать тон на вышестоящих. Ход его рассуждений, видимо, таков: тот, кто осмеливается разговаривать в подобном тоне с ним, капитаном, как с последним рекрутом, должен быть выше его по меньшей мере на три звания. Тон обращения больше свидетельствует о таком праве, нежели все звезды и знаки различия. Если господин подполковник решил одеться в гражданское, то кто знает, какая военная хитрость может скрываться за всем этим…

В письме министру я, однако, умолчал об одном обстоятельстве. О нем, пожалуй, сообщат и без меня, ввиду необычности оного. Накануне описанных событий я был в турне по ГДР и привез с собой несколько спичечных коробков с рекламой какого-то кафе в городе Грайфсвальде. Я их также опускал в сумки бундесвера.

И если такой угрожающий факт, как нарисованные рукой какого-то неизвестного миноискателя серп и молот, мог послужить основанием для доклада «наверх», то спичечные коробки из нелюбимого соседнего государства должны были стать причиной заседания кризисного штаба у самого министра.

Мои расчеты оправдались. Ответ действительно поступил от адъютанта высшего военачальника. Письмо было выдержано в натужном юмористическом духе, как это обычно бывает, когда приходится отвечать профессиональному сатирику. Если бы они отвечали студенту или рабочему, то текст, вероятно, был бы составлен по-другому. Мне, однако, этот юмор показался вымученным.

«Уважаемый господин Киттнер!

Федеральный министр доктор Вёрнер уполномочил меня поблагодарить Вас за письмо от 21 сентября 1986 года, читая которое он невольно улыбался.

Вы наверняка не ждете, что мы будем полемизировать с Вами, так как наши взгляды по принципиальным проблемам диаметрально противоположны. Вы, однако, обратили внимание на наши недостатки, вызывающие сожаление, – эти факты мы, разумеется, расследуем. Однако Вы, как сторонник движения протеста, надеюсь, не будете в претензии, если мы воздержимся от чересчур сурового наказания виновных.

В заключение у меня к Вам личная просьба. Если Вы когда-нибудь еще во время учений наткнетесь на минные заграждения, окажите помощь – и не только для соблюдения баланса – на этот раз «голубым» частям!

С дружеским приветом (подпись неразборчива)»

Ну вот, пожалуйста: полный успех! Обрывок маскировочной сетки размером примерно 50 X 30 сантиметров все еще продолжает украшать уголок трофеев нашего театра (его пока никто так и не забрал). А я теперь уж, наверняка, значусь в числе первых в картотеке в разделе «Подрыв боевого духа». Хотя, будучи лояльным гражданином, хотел всего лишь помочь бундесверу создать более реалистическую ситуацию во время маневров.

КАК ОДНАЖДЫ ХИТРЕЦЫ ИЗ ГОРОДСКОЙ УПРАВЫ ДОЛЬШЕ ДРУГИХ ГОРЕВАЛИ

В 1967 году отцы города Эрлангена, искавшие, по- видимому, возможность несколько поднять культурный престиж старейшего университетского города страны, обнаружили одно упущение в программах западногерманских фестивалей: там не было представлено кабаре. Возможно, определенную роль здесь сыграл и коммерческий расчет: на сатирический спектакль легче собрать публику, чем на фестиваль оперной, камерной или симфонической музыки. Таким образом, открывается возможность добиться большего эффекта при меньших затратах. Было объявлено: «Впервые! Дни кабаре в Эрлангене». Мне выпала почетная задача выступить с программой на открытии дней. В соответствии с этим по старому доброму бюрократическому обычаю мне прислали и письменный договор.

Однако за несколько недель до объявленного срока на моем письменном столе внезапно очутилось письмо от устроителей фестиваля с категорической просьбой: сократить мою программу на две трети, то есть до сорока минут – из-за речей, которые будут произноситься по случаю торжественного открытия. О том, что не во времени тут было дело, отчетливо свидетельствовал заключительный абзац письма. «…Это сокращение наверняка даст Вам возможность изъять из программы критические пассажи по адресу господина Штрауса». Меня просили проявить понимание: обер-бургомистр Эрлангена Бруно Л. является «ближайшим другом» председателя ХСС…