Жонглер с тиграми

Кроме сердитых волос, у Джорджа был волчий аппетит и хроническая ипохондрия. Он всегда был голоден и всегда плохо себя чувствовал. Всякий раз, когда в нашем расписании появлялось окошко, я наблюдал, как он мучается выбором, куда пойти в первую очередь — в харчевню или в аптеку.

— Я очень большой человек, — повторял Джордж. — Я должен много есть, чтобы мои мускулы не потеряли силу.

Еда, таким образом, выполняла роль спорта. Еда и ещё болтовня. Всякий раз, когда мы с обычным правым креном колесили по Дели, Джордж без остановки говорил о своем прошлом, своей семье, Индии, деньгах (о том, что ему их все время не хватает) и своем слабом здоровье. Кроме того, он часто и многословно объяснял мне, что я заслуживаю лучшей машины, чем какой-то «Премьер» — надо понимать, имея в виду, что это он заслуживает возможности водить лучшую машину, нежели какой-то «Премьер».

— Послушай, Джордж, — остерёг я его как-то, — следует быть признательным небу и за те скромные дары, какие оно ниспослало нам. Ведь нам могли дать и «Марути»!

Когда индийская фирма «Марути удъйог» и японская «Судзуки», объединив усилия, создали жестянку в 800 кубических сантиметров, эта жестянка тотчас стала гвоздем авторынка. Сейчас по дорогам Индии с комариным жужжанием катаются несметные тысячи этих крошечных коробочек, и многие из них кончают свои дни тоже на комариный манер, раздавленные в лепешку более массивными соперниками. Учитывая хрупкость «Марути» и безумную, лихую езду их владельцев — ведь «Марути» были первыми индийскими автомобилями, оказавшимися в силах подарить своим хозяевам восторг резкого рывка с места, — можно заподозрить, что эти люди заключили какую-то фаустианскую сделку, обменяв собственные мозги на юркие, но хлипкие автомобильчики. Как бы доказывая, что они не в своём уме, владельцы «Марути» лепят на корму наклейки с бессмысленными надписями, вроде «KAR FOLKS», «MUSIC CAR», «CAR COOL», «CAR SHOPPE», «CAR-N-STYLE», «HELLO CAR», «CAR TODAY», «CAR AGE» [48] Последние две надписи особенно многозначительны, хотя их явно следует дополнить. Вместо «CAR TODAY» надо бы написать «CAR TODAY, WRECK TOMORROW» — «Сегодня машина, завтра обломки», а между словами последнего девиза вписать букву «N», чтобы получилось «CARNAGE» — «бойня», «истребление», ибо аварии, которые они провоцируют и жертвами которых становятся, ужасны.

Я даже называю водителей «Марути» «марунатиками», от слова «лунатик». А Джордж, уныло провожая взглядом проносящиеся мимо коробчонки, обозвал владельцев «Марути» «паппиз».

— «Puppies»? — переспросил я. — Щенки?..

— Ну да, — ответил Джордж. — Это значит — «Punjabi yuppies», пенджабские яппи [49].

Следует отметить, что Джордж не слишком сердечно относился к своим соотечественникам, в особенности если те были богаты. Его отец был довольно известным адвокатом, но он умер, когда Джордж был совсем молодым парнем, а все наследство досталось сестре Джорджа, жившей в Калькутте (Джордж никогда не говорил, почему так вышло). Если Джордж не жаловался на голод или плохое самочувствие, не ел и не лечился или не болтал, он писал своей тетушке письма с просьбами о финансовой помощи ему и его семье (из шести человек).

— Только она не получает моих писем, а мне самому поехать к ней не по карману, — жаловался он.

— Почему же она не получает их? — спросил я, игнорируя его не слишком тонкий намек относительно оплаты авиабилета до Калькутты.

— Правительство вскрывает письма. Они тут вскрывают всю почту.

Впоследствии я обнаружил, что доля истины в этом обвинении была: некоторые письма действительно оказывались вскрыты, в особенности если было заметно, что в них что-то вложено. Считается, что почтальоны подворовывают… но кто и зачем станет вскрывать и тем более красть письмо с просьбой прислать деньги, было очень трудно представить.

А вот толстые пакеты из плотной бумаги, которые вскоре стали регулярно появляться на моем рабочем столе, приходили невскрытыми. В пакетах лежали глянцевитые буклеты, рекламирующие дорогие импортные автомобили — как выяснилось, это Джордж при каждом удобном случае просил автодилеров присылать мне такую рекламу.

— Джордж, тебе придется научиться любить наш «премьер», — сказал я ему. — Ни агентство, ни я сам не можем сейчас позволить себе новую машину.

— Но это плохо для вашего имиджа, сэр, — огорчился Джордж.

Было бы что портить. Проявить себя я так пока и не смог, а некоторое время назад один журналист опубликовал шутку, которая вообще-то была не для печати — я между делом попытался сострить, сказав ему, что поменял работу в США на работу в Индии, так как «моя карьера развивается в обратном направлении».

Затем Джордж выложил на стол последний козырь:

— К тому же, сэр, ваша машина небезопасна.

— В каком смысле?

— У неё всё время отваливаются детали.

— Какие детали?!

— Важные детали, сэр.

С меня было довольно. Я был уверен, что это очередная попытка уговорить меня поменять машину.

— Раз так, то твоя работа и заключается в том, чтобы поставить эти детали на место, а самое главное — сделать так, чтобы они больше не отваливались.

— Да, сэр, — согласился он с несчастным видом.

Хотя Джордж терпеть не мог «премьер», обычно он водил его достаточно осторожно. Помимо всего прочего, его габариты заставляли Джорджа двигаться без излишней спешки. Но вот однажды утром, по дороге в офис, Джордж вдруг резко вильнул в сторону — насколько я мог судить, безо всякой на то причины.

— Что случилось? — спросил я.

— Там на дороге была тряпка, сэр!

— Тряпка?.. — переспросил я и обернулся, ожидая увидеть нечто по меньшей мере с хороший ковёр величиной. Причем свернутый (иначе зачем объезжать?). Но там укладывался на асфальт голубой лоскуток размером с носовой платок, подброшенный потоком воздуха от нашей машины. — Послушай, Джордж, ведь эта тряпочка никак не могла повредить нашей машине.

— Машине не могла, сэр, — согласился Джордж. — Но она могла убить нас.

Он принялся объяснять, что согласно старому поверью — а Джордж, разумеется, верил всем старинным поверьям, — если кто-то находится при смерти, домочадцам следует обтереть тело умирающего тряпкой и выкинуть её на дорогу в надежде на то, что проехавший по этой тряпке подхватит болезнь, забрав ее у больного.

— Бабушкины сказки, — отмахнулся я.

На следующий день я заболел.

Врач, явившийся ко мне по вызову, выглядел индийской версией Ральфа Лорана [50]. Как бы для дополнения сходства он был с головы до ног облеплен ярлыками «Поло». У большого зеркала в коридоре доктор задержался, полюбовался собой, пригладил смазанные маслом волосы [51] и улыбнулся своему отражению.

— Ну, чем вы больны? — спросил он, придвигая кресло к моей кровати.

— Понятия не имею, — честно ответил я. — Я, собственно, потому вас и вызвал.

— Разумное решение, — одобрил он, блуждая взглядом по комнате и в конце концов остановив его на моей электронной пишущей машинке. — Для начала мне нужна ваша температура, — заявил он. Мне — вероятно, из-за жара, — показалось, что он сказал «клавиатура».

Расстегнув молнию кожаной сумочки, эскулап выудил из нее термометр и через пару минут уведомил меня, что у меня жар. То, что волосы у меня слиплись от пота, а кожа была горячее делийского асфальта, как будто подтверждало этот диагноз.

— Стул регулярный? — осведомился доктор.

— Я с него не слезаю. Я сосчитал все плитки на полу и стенках ванной уже раз тысячу.

Он очень профессионально хохотнул, завершив смешок деликатным кашлем.

— А вы давно в Индии?