Трактат о военном искусстве

Перевод всякого древнего памятника неизбежно должен сопровождаться комментарием. Тем более требует комментария перевод памятника военной мысли, созданного в Древнем Китае, в рамках исторической действительности того времени, на почве культуры своей эпохи и написанного языком, отражающим уклад мышления и речевой стиль своего времени. Перевод с китайского языка IV в. до н. э. на русский язык XX в. – если он претендует на то, чтобы быть переводом, а не распространенным пересказом, – требует комментария, поясняющего мысль оригинала. И именно в этом – в разъяснении мысли У-цзы – переводчик видел свою главную задачу, составляя комментарий.

Само собой разумеется, что главным пособием для понимания содержания трактата У-цзы служит сам трактат. Действительное содержание какого-нибудь места трактата лучше всего вскрывается при сопоставлении этого места с другими, либо близкими, либо противоположными по смыслу. Кроме того, подлинное содержание и значение каждой мысли открывается при оценке ее в общей системе взглядов автора. Эти два пути и явились основным приемом толкования текстов.

Но, конечно, очень многое дали китайские комментаторы трактата. Наиболее авторитетным из них считается Лю Инь, известный знаток военной науки, живший во второй половине XIV в. и прославившийся большой работой по комментированному изданию всего «Семикнижия». Комментарий Лю Иня служил переводчику материалом для выяснения того, как понимали У-цзы военные теоретики старого Китая.

Большую помощь оказали другие трактаты «Семикнижия». Переводчик считал, что мысль У-цзы во многом можно понять только через прочую военно-теоретическую литературу Древнего Китая, особенно ту, которая ближе к эпохе У-цзы. Многие положения У-цзы в том или ином виде повторяются и в других трактатах, и, наоборот, истинное значение некоторых мест этого сочинения становится ясным по контрасту с положениями других авторов.

Из всех трактатов особенно был полезен при составлении комментария трактат Сунь-цзы. На втором месте стоит Вэй Ляо-цзы – очень близкий к У-цзы по времени. В комментарии переводчика приводится немало цитат из этих сочинений, которые помогли осветить то или иное место У-цзы. Прочие трактаты «Семикнижия» – Законы Сыма (IV в. до н. э.), Лю тао (III–IV вв.), Сань люэ (VI–VII вв.), «Диалоги» Ли Вэй-гуна (VII в.) – привлекались в гораздо меньшей степени. Переводчик не военный специалист, и он не мог дать оценку учению У-цзы с точки зрения истории мировой военно-теоретической мысли. Если русские ученые – специалисты по истории военной мысли – заинтересуются этим классиком военной науки, это будет все, чего желает переводчик и для чего он трудился. Трактат У-цзы заслуживает внимания не только потому, что он пополняет историю мировой военной науки новым, имеющим большое значение материалом, но и потому, что в некоторой степени поможет изучить особенности военной стратегии и тактики стран современного Дальнего Востока.

БИОГРАФИЯ У-ЦЗЫ И ЕГО ТРАКТАТ

Сведения об У-цзы, имеющиеся в нашем распоряжения, очень скудны. Строго говоря, они ограничиваются тем, что сообщается в биографии У-цзы, помещенной в «Истории» Сыма Цяня. В других источниках, как, например, у Вэй Ляо-цзы, в «Диалогах» Ли Вэй-гуна, встречаются лишь отдельные упоминания об У-цзы, характеризующие его как полководца.

От Сыма Цяня мы узнаем, что У-цзы происходил из царства Вэй, в котором проживал весь его, по-видимому, многочисленный род.

Один его поступок свидетельствует, что он уже в молодости отличался неукротимым нравом. Семья У-цзы разорилась, и он не смог помочь ей. Односельчане стали насмехаться над ним. Тогда У-цзы, не задумываясь, перебил всех, кто осмелился это делать. Разумеется, после этого ему пришлось покинуть родные места. Прощаясь с матерью, он дал ей торжественную клятву, что никогда не вернется домой, если не достигнет где-нибудь поста министра.

Покинув вэйское царство, У-цзы, исполненный честолюбивых замыслов, решил испробовать путь, который в те времена считался самым надежным для политической карьеры; он стал искать учителя, у которого смог бы получить нужную политическую мудрость.

Учитель политической мудрости был типичной фигурой Китая времен Чуньцю (722–481 гг. до н. э.), и особенно Чжаньго (403–221 гг. до н. э.). Этих учителей можно было найти в любом царстве, при любом дворе. Здесь они играли роль не то придворных ученых, не то советников по вопросам управления; многие из них занимали административные должности, некоторые, подчинив своему влиянию князей, становились даже полновластными министрами и не только руководили всей политикой, но и пытались проводить реформы в духе провозглашенных ими принципов. Другие создавали нечто вроде академий, где ученики черпали знания из бесед и лекций учителя. Третьи странствовали из царства в царство, от двора к двору, поучая своей мудростью тех, кто желал их слушать. Все эти учителя проповедовали различные доктрины; среди них были политики-государственники, развивавшие свое учение о государстве и методах управления им; были политики-дипломаты, пропагандировавшие свои принципы внешней политики; были и экономисты со своими теориями обогащения государства и его населения. Многие из них были социологами, владеющими, как они думали, тайной наилучшего устройства общества: одни видели секрет «правильного» управления страной и народом в морали; другие искали его в материальном богатстве страны; третьи – в полноте военной силы. Были среди них и учителя логики и эвристики, т. е. искусства красноречия и ведения полемики; были наконец и специалисты по военному искусству. Историческая обстановка того времени как нельзя лучше способствовала появлению таких учителей. Как известно, в эпоху, которая вошла в историю Китая как период «Борющихся царств» (Чжаньго, 403–221 гг. до н. э.), на территории Китая существовали отдельные владения, крупные и мелкие. Власть верховного правителя – чжоуского вана (царя) была чисто номинальной. Князья вели войны, заключали союзы, многие из них даже стали присваивать себе титул ван (царь). В этой борьбе одни царства гибли, другие расширялись за их счет.

В такой пестрой и сложной обстановке замечался, однако, один определенный процесс: крепла тенденция к объединению всего Китая, к прекращению непрерывных войн, разорявших страну. Этого требовало все население Китая; земледельцы, страдавшие от рекрутской повинности, военных поборов и разрушения оросительной системы; торговцы, чьей деятельности препятствовали раздробленность страны и произвол отдельных правителей; этого хотели и наиболее дальновидные и умные представители чиновничества, чья служба зависела от всевозможных случайностей и каприза местных тиранов. Это проповедовали и упомянутые выше учителя – писатели и философы: только прочная, хорошо налаженная государственная машина могла предоставить им обширную арену деятельности.

Многие князья, чувствуя эти стремления и пытаясь использовать их в своих интересах, выступали инициаторами такого объединения. Пути к нему у них были разные – и политико-дипломатические, и военные. Мечтой такого князя-объединителя было стать «гегемоном» (ба), т. е. главой нескольких царств. В VII–V вв. до н. э. уже успели выдвинуться пять князей, ставших на время «гегемонами»: циский Хуань-гун, циньский Му-гун, чуский Чжуан-гун, цзиньский Вэнь-гун, юэский Гоу Цзянь-ван.

В результате этого процесса мелкие царства понемногу исчезали, поглощаемые более крупными. К концу периода Чуньцю осталось двенадцать царств, а к концу V в., т. е. ко времени У-цзы, их было уже только семь.

Обстановка как нельзя лучше способствовала возникновению и развитию идейных течений, по-разному осмысливавших эпоху и намечавших различные способы устройства общества и государства. Носителями этих идей являлись писатели, публицисты и философы, т. е. те учителя, о которых шла речь. Естественно, что они были желанными гостями князей. Советы этих мудрецов нередко способствовали лучшей организации внутреннего управления, дипломатическим успехам и т. д. Поэтому спрос на таких советников был велик. В конце концов, стало, вероятно, просто хорошим тоном для князей иметь у себя при дворе мудреца, с которым можно было бы вести глубокомысленные беседы и которым можно было бы кичиться перед соседом. Понятно, что всякий, желавший сделать политическую карьеру, стремился пройти науку у какого-нибудь мудреца, подобно тому как в Древней Греции всякий гражданин, желавший заняться политической деятельностью, должен был пройти курс риторики у софиста.