Свод (СИ)

Учитель страшно улыбнулся. Дрожащей рукой он потянулся к затылку и ощупал его. Его рука была в крови:

— Это Тени, — промямлил Никаляус и, повернувшись к присутствующим бурой от крови спиной, обречённо побрёл во мрак, — они били меня о камни…

— Как же так? — всё ещё не веря услышанному, не унимался Свод, — ведь я его только вчера….

— Проклял, — снова не дала договорить Ричмонду старуха, — вчера ты его проклял и он сошёл с пути. Нельзя рассыпаться проклятиями на этой земле. Здесь она ещё живая, даёт прорастать и злому семени, и доброму. Что бросишь, то и взойдёт. А за битого этого не переживай, всё одно в подвале теней он уже давно. Он вошёл в него ещё в далёкой земле. Снюхался с тёмными, потом испугался и сбежал.

В этих залах там, где вход, там и выход. Ему ещё долго искать, как выбраться. Все выбираются и он выберется, хотя у него задача потруднее, чем у прочих. Вернёт спрятанные им золотые пластинки с саньтиями на нашу землю и покинет подвал. В том промысел наших Богов.

— Как же он их вернёт? — Запротестовал Свод, но старая леди не дала ему договорить:

— Идём. Свет этой свечи не вечен. Посмотрим, как далеко от Теней уйдёшь ты…

[i] Нячысцікі дзяруць (бел.) — черти рвут.

[ii] Хуценька (бел.) — быстренько, быстрёхонько.

[iii] — Может ему хоть воды? (бел.)

[iv] Святая вода.

ЧАСТЬ 2 ГЛАВА 7

ГЛАВА 7

Очнулся Свод только утром. В окна ломился солнечный свет, беспрепятственно пронизывая подмороженный воздух и дорогое, чистое стекло панского жилища. Лёгкая пелена дымки светилась над скомканной постелью пирата, словно золотая пыль. В комнате пахло ладаном.

Ричи поднял голову. У стены, откинувшись назад, сладко дремала Михалина. Руки девушки были сложены так, будто она уснула, читая молитву. Сладкий сон смыл с её лица жёсткие черты. Сейчас она была похожа на ангела, склонившегося над колыбелью Христа. Ричи хорошо помнил то изображение, виденное им на одной из картин, отбитых когда-то у папской эскадры. Он устало улыбнулся, мысленно задаваясь вопросом о том, что могло привести сюда эту девушку?

Тем временем красавица вздрогнула. Короткий испуг на её лице тут же сменила густая краска, едва только проснувшаяся панночка заметила улыбку заможного пана. Она встала, игриво поклонилась и крикнула в сторону открытой двери:

— Казик, Казик! Ты что там спишь, халера? Вот расскажу пану…

В дверях появился заспанный Казик. Бросив взгляд на англичанина, он просиял и, тут же ни проронив ни единого звука, умчался неведомо куда. Дождавшись, когда стихнут в коридоре удаляющиеся шаги шального весельчака Казика, панночка спокойно вернулась на прежнее место. Уж как ей было неловко сидеть под таким пристальным взглядом хворого пана, но куда денешься? Так уж сказала Климиха Войне: «А вось тая хай пасядзіць каля пана, покуль той не прачнецца. Так трэба[i]». Что тут поделаешь? «Трэба, значыць трэба».

Впрочем, даже если Климиха и не сказала бы этого, она осталась бы тут. Михалина не могла этого объяснить, но по какой причине её тянуло к иностранцу. За всю её жизнь ещё никто и никогда не смотрел на неё так, как он.

Девушка тихо краснела и старалась поменьше двигаться. Казалось бы, на что ему тут смотреть, а вот куда там? Заезжий пан всё смотрел и смотрел. Смотрел хитро и с тёплой улыбкой. В конце концов, Михалина, услышав в коридоре шаги, встала и, совсем по-детски показав пану Своду язык, выскочила навстречу хозяину замка.

Якуб спешил. Едва начавшийся день и прошедшая ночь не несли в себе ничего хорошего, поэтому молодой пан даже разозлился, увидев перед собой смеющуюся и раскрасневшуюся от смущения девушку:

— Что так панночка веселится спозаранку? — Ехидно спросил он. — Смешинку на полу нашла? Девушка опустила взгляд и поклонилась, а раздосадованный собственным пустым злословием Якуб, тяжело вздохнул и прошёл мимо неё в комнату.

Свод был удивлён, увидев Войну в тёплом камзоле, шляпе и забрызганных грязью сапогах:

— Бог мой! — удивлённо произнёс Ричи, приподнимаясь и осматриваясь вокруг. — Якуб, где вы с утра пораньше умудрились найти столько грязи и …, чёрт побери, что со мной вчера произошло?

Война молчал. Глядя на пирата можно было с полной уверенностью сказать, что тот ничего не помнил о прошедшей безумной ночи. Сидя на постели, он сгибал и разгибал затёкшие пальцы. Чувствуя боль, он ощупывал отливающие синевой запястья и, как видно о чём-то спрашивал себя.

Якуба тоже донимали вопросы, и все как один они были адресованы сидящему перед ним Своду, а потому молодой пан не стал больше мучить себя созерцанием этого жалкого зрелища.

— Вы чем-то озабочены, Ричмонд? — прямо спросил он.

Взгляд Свода не изменился:

— Не понимаю, — в который раз пожимая плечами, уже вслух удивлялся пират, — не по-ни-маю. Что здесь произошло?

— Вы ничего не помните?

— А что я собственно должен помнить? — Вяло возмутился Свод. — Помню только, что надрался вчера до упаду и всё. Снилось всякое…, чертовщина в общем. То какая-то старуха, то этот наушник Эшенбурк…

— Никаляус? — живо поинтересовался Война.

— Да. Представляете, мне кто-то говорил во сне, что ему разбили голову. Нет, правда, — продолжал Ричи, заметив, как Якуб отчего-то побледнел, — во сне я сам видел, как он сидит с разбитой головой в каком-то подвале, а по ночам его мучают страшные Тени. Если, не дай бог, он сегодня припрётся, обязательно спрошу, не болит ли у него голова? Моя, признаться звенит, как колокол…

— Эшенбурк больше не припрётся. — Разом отрезал глупое и неуместное веселье Свода Война. — Вчера вечером его нашли мёртвым в овраге.

Крестьяне везли сюда дрова. Мальчонка их спрыгнул с воза, по нужде ему захотелось, стал на край оврага и …увидел. Учителя здесь многие знают, …знали, — уточнил Якуб. — Вчера сразу же послали за священником, старостой и паном Лянге, это наш дальний сосед. Эшенбурк как раз только нанялся к нему. К нам никого не посылали, да и зачем? Жыкович, пан Мечислав и святой Ойтец Казимиж Кажуцкий на месте всё осмотрели и отвезли Эшенбурка в имение Лянге. Там пана учителя отпели, а сегодня утром похоронили.

А вы говорите сны, мистер Ричмонд. Сюда староста только с рассветом прислал Франтишека. Всё, что я успел, так это попасть к скромной тризне по несчастному человеку. Да и та, — Война тяжко вздохнул, — состоялась только от душевной щедрости пана Лянге, ведь у Эшенбурка никого нет…

— Ничего не понимаю, — снова повторил привычную в сегодняшнее утро фразу Свод. — При чём тут мои сны?

— При чём? Хм! — Якуб подозрительно посмотрел на растерянного пирата. — Бедняга Никаляус погиб от того, что сильно ударился головой о придорожный камень. Его голова просто раскололась пополам. Заметьте, Ричмонд, не на землю, не на траву, а на увесистую каменюку, вокруг которой в пятидесяти шагах вокруг нет больше ничего твёрдого, одни одуванчики. Лянге думает, что пан учитель просто поскользнулся и упал на этот трижды проклятый камень.

— Лянге? — Задумчиво, переспросил Ричмонд. — Значит, Лянге думает так, а вы что, …иначе?

— Мне недосуг думать, Свод. Я просто сопоставляю факты, а исходя из этого, картина рисуется следующим образом. Вчера вы поссорились с Эшенбурком. Не добившись от него признания в том, что он состоит в тайной королевской службе, вы попросту убили его. Вспомните, мы как-то уже говорили об этом и вы всерьёз заявляли, что хорошо было бы как-нибудь хитро избавиться от подобного наушника. Я не знаю, Свод, больше никого, кто мог бы так ловко всё обставить. Шёл человек, поскользнулся, да ещё так, что голова, лопнула, словно гнилая тыква. Само собой Эшенбурк, это не сброд Базыля Хмызы, вам трудно далось это убийство, именно поэтому я застал вас вчера пьяным, в полусознательном состоянии.

Потом, будучи не в ладах с совестью вы засыпаете и, всю ночь беснуетесь до полусмерти. Если бы не Климиха, думаю, вас Свод, хватил бы удар и с этой подачи вы, скорее всего, отправились бы в мир иной вслед за несчастным Эшенбурком…