Жизнь Галилея

Галилей. Ступай в церковь.

Вирджиния уходит.

Сагредо (читает вслух конец письма, которое ему протянул Галилей). "Ни к чему я не стремлюсь так сильно, как к тому, чтобы быть ближе к вам, восходящему солнцу, которое озарит нашу эпоху". Великому герцогу Флоренции сейчас девять лет от роду.

Галилей. Правильно! Ты находишь мое письмо слишком раболепным? А я все сомневаюсь, достаточно ли оно раболепно, не слишком ли официально; не покажется ли, что я недостаточно унижаюсь? Сдержанное письмо мог бы написать тот, кто имеет заслуги в доказывании правоты Аристотеля, но не я. А такой человек, как я, может добраться до более или менее достойного положения только ползком, на брюхе. Ты ведь знаешь, я презираю людей, чьи мозги неспособны наполнить им желудки.

Госпожа Сарти и Вирджиния идут в церковь, проходят мимо Галилея и Сагредо.

Сагредо. Не надо уезжать во Флоренцию, Галилей.

Галилей. Почему не надо?

Сагредо. Потому что там хозяйничают монахи.

Галилей. При флорентийском дворе есть именитые ученые.

Сагредо. Лизоблюды!

Галилей. Я возьму их за загривки и поволоку к трубе. Ведь и монахи люди, Сагредо. И они подвластны соблазну доказательств. Не забывай, что Коперник требовал, чтобы они верили его вычислениям, а я требую только, чтобы они верили своим глазам. Если истина слишком слаба, чтобы обороняться, она должна переходить в наступление. Я возьму их за загривки и заставлю смотреть в эту трубу.

Сагредо. Галилей, ты вступаешь на ужасный путь. Злосчастен тот день, когда человек открывает истину, он ослеплен в тот миг, когда уверует в разум человеческого рода. О ком говорят, что он идет с открытыми глазами? О том, кто идет на гибель. Как могут власть имущие оставлять на свободе владеющего истиной, хотя бы это была истина только о самых отдаленных созвездиях? Неужели ты думаешь, что папа будет слушать тебя и признавать, что ты прав, когда ты скажешь ему, что он заблуждается и сам этого не знает. Неужели ты думаешь, что он просто запишет в свой дневник: десятого января тысяча шестьсот десятого года отменено небо? Неужели ты захочешь покинуть республику с истиной в кармане и с твоей трубой в руке, направляясь прямо в капканы князей и монахов? Ты так недоверчив в своей науке и так по-детски легковерен ко всему, что якобы может облегчить твои научные занятия. Ты не веришь Аристотелю, но веришь великому герцогу Флоренции. Только что я смотрел на тебя, ты стоял у своей трубы и наблюдал эти новые звезды, и мне почудилось, что я вижу тебя на костре, и, когда ты сказал, что веришь в силу доказательства, я почувствовал запах горелого мяса. Я люблю науку, но еще больше люблю тебя, мой друг. Не уезжай во Флоренцию, Галилей! Галилей. Если они меня примут, я поеду.

На занавесе появляется последняя страница письма:

"Нарицая новые звезды, открытые мною, величавым именем рода Медичи, я сознаю, что если прежде возвышение в звездный мир служило прославлению богов и героев, то в настоящем случае, наоборот, величавое имя Медичи обеспечит бессмертную память об этих звездах. Я же осмеливаюсь напомнить Вам о себе как об одном из числа Ваших самых верных и преданных слуг, который считает для себя величайшей честью то, что он родился Вашим подданным. Ни к чему я не стремлюсь так сильно, как к тому, чтобы быть ближе к Вам, восходящему солнцу, которое озарит нашу эпоху.

Галилео Галилей".

IV

Галилей сменил Венецианскую республику на флорентийский дворец. Открытия, сделанные с помощью телескопа, наталкиваются на недоверие придворных ученых

Старье говорит: я есмь и буду,

Каким было веков испокон.

Новое говорит: но если ты худо,

Изволь убираться вон.

Дом Галилея во Флоренции. Госпожа Сарти в кабинете Галилея готовит прием гостей. Тут же сидит ее сын Андреа, разбирая и складывая астрономические

карты.

Госпожа Сарти. С тех пор как мы благополучно оказались в этой хваленой Флоренции, только и дела что спину гнуть в поклонах. Весь город проходит у этой трубы, а мне потом пол вытирать. И все равно ничего не поможет. Если бы там что-нибудь было, в этих открытиях, так уж духовные господа знали бы это раньше. Четыре года я прослужила у монсиньора Филиппо и никогда не могла стереть всей пыли в его библиотеке. Кожаные книжищи до самого потолка, и не стишки какие-нибудь! А у бедняги монсиньора у самого было фунта два мозолей на заду от постоянного сидения над науками. И чтоб уж такой человек не знал что к чему. И сегодняшний большой осмотр, конечно, будет конфузом, так что я завтра опять не посмею глянуть в глаза молочнику. Я-то уж знала, что говорю, когда советовала ему сперва покормить господ хорошим ужином, дать им по доброму куску тушеной баранины, прежде чем они подойдут к его трубе. Так нет же. (Передразнивая Галилея.) "У меня для них приготовлено кое-что другое".

Внизу стучат.

(Смотрит в зеркальце за окном, так называемый "шпион".) Боже мой, ведь это уже великий герцог. А Галилей еще в университете.

Бежит вниз и впускает великого герцога Флоренции Козимо Медичи, маршала

двора и двух придворных дам.

Козимо. Я хочу увидеть трубу.

Маршал двора. Может быть, ваше высочество соблаговолят подождать, пока придут господин Галилей и другие господа из университета. (Оборачиваясь к госпоже Сарти.) Господин Галилей хотел, чтобы астрономы проверили открытые им звезды, названные им звездами Медичи.

Козимо. Но они ведь вовсе не верят в трубу. Где она?

Госпожа Сарти. Там, наверху, в рабочей комнате.

Мальчик кивает, показывая на лестницу, и после ответного кивка госпожи

Сарти взбегает наверх.

Маршал двора (дряхлый старик). Ваше высочество! (Госпоже Сарти.) Нужно обязательно туда подыматься? Я ведь пришел только потому, что заболел воспитатель.

Госпожа Сарти. С молодым господином ничего не приключится. Там наверху мой сын.

Козимо (наверху, входя). Добрый вечер.

Мальчики церемонно раскланиваются. Пауза. Затем Андреа вновь возвращается

к своей работе.

Андреа (тоном своего учителя). Здесь у нас прямо как в проходном дворе.

Козимо. Много посетителей?

Андреа. Ходят, толкутся, глазеют и не понимают ни шиша.

Козимо. Понятно. Это она? (Показывает на трубу.)

Андреа. Да, это она. Но только здесь руки прочь!

Козимо. А это что такое? (Показывает на деревянную модель системы Птолемея.)

Андреа. Это птолемеевская.

Козимо. Тут показано, как вертится Солнце?

Андреа. Да, так говорят.

Козимо (садится, кладет модель на колени). Мой учитель простудился, потому я смог уйти пораньше. Здесь хорошо.

Андреа (беспокоен, ходит взад-вперед, волоча ноги, недоверчиво оглядывая чужака, наконец, не в силах удержаться от соблазна, достает из-за карт вторую деревянную модель - модель системы Коперника). Но в действительности-то, конечно, все выглядит так.

Козимо. Что значит - так?

Ашдреа (показывая на модель, которую держит Козимо). Думают, что устроено все так, а по-настоящему (показывая на свою модель) оно так. Земля вертится вокруг Солнца. Понимаете?

Козимо. Ты вправду так думаешь?

Андреа. Еще бы! Это доказано.

Козимо. Правда?.. Хотел бы я знать, почему они меня вообще не пускают к старику. Вчера он еще был за ужином.

Андреа. Вы, кажется, не верите, а?

Козимо. Напротив, конечно, верю.

Андреа (внезапно показывая на модель, которую держит Козимо). Отдай-ка. Ты ведь даже этого не понимаешь.

Козимо. Зачем тебе сразу две?

Андреа. Отдавай! Это не игрушка для мальчишек.

Козимо. Я готов тебе отдать, но ты должен быть повежливее, вот что.

Андреа. Ты дурак! "Повежливее"! Еще чего, ишь ты. Давай живо, не то влетит.

Козимо. Руки прочь, слышишь!

Они начинают драться, схватываются, катаются по полу.

Андреа. Я тебе покажу, как обращаться с моделью. Сдавайся!

Козимо. Вот теперь она сломалась. Ты вывернешь мне руку.

Андреа. А вот мы увидим, кто прав, кто неправ. Говори, что она вертится, а не то нащелкаю по лбу.