Беллилия. Убийца или жертва?

Разговор напоминал мелкую домашнюю ссору. Не было ни драмы, ни намека на трагедию. Чарли нашел на камине свою трубку, но закуривать не стал. Крепко сжав ее зубами, он долго держал в руке незажженную спичку.

– Я так люблю тебя, Чарли. Если бы только ты этому верил.

Прошло много времени, прежде чем он зажег трубку, затянулся и отбросил спичку.

– Если ты меня так любишь, почему все это время лгала?

– Из‑за своей прошлой несчастной жизни.

Что‑то в поведении Беллилии было искренним, а что‑то лицемерным. Она ждала от Чарли проявления жалости к себе, но он обманул ее надежды, и тогда она подошла к зеркалу, пригладила волосы и, отыскав на туалетном столике смягчающий крем, смазала себе губы. После этого встала перед Чарли – не рассерженная, а униженная.

– Ты не знаешь, какая я была жалкая, несчастная. Не знаешь.

Он смотрел сверху на светлый пробор в ее темных волосах.

– Я хочу знать всю правду о твоей жизни, с самого начала.

Беллилия вздохнула.

Волосы вдоль пробора были намного светлее. Чарли это не понравилось, и он отодвинулся от нее. Любая женщина на его месте сразу бы догадалась, что волосы у Беллилии крашеные, а у него это вызвало лишь непонятное ему отвращение. Как и Эллен, он терпеть не мог всякие, даже самые искусные подделки.

– Кто были твои родители? Где ты родилась? Как прошло твое детство?

– Я тебе все уже рассказывала, любимый. – Она вернулась к своей обычной манере и живым, деловым тоном продолжала: – Я родилась в одной из самых лучших семей Сан‑Франциско. Перед землетрясением мы были очень богаты. Мы жили…

Чарли схватил ее за плечи и чуть было не начал трясти.

– Я знаю эту историю и не верю в нее. Скажи мне правду.

– О, дорогой, – застонала она.

Руки его упали. Он отошел подальше, обернулся и посмотрел на нее с безопасного расстояния.

– Послушай, Белли, ты можешь быть честной со мной. Я тебе не враг. Я твой муж и пытаюсь помочь тебе. – Он говорил не повышая голоса, пытаясь убедить ее, что за правдивый рассказ никакого наказания не будет.

Глаза Беллилии переполнились слезами, светлые струйки потекли по щекам. Она не пыталась сдерживать их и не вытирала лицо, а стояла, беспомощно прижав руки к горлу. Какое‑то время ее глаза только и делали, что лили слезы. Она при этом не рыдала и не жаловалась. И Чарли оставалось лишь ждать, когда она перестанет плакать.

Наконец слезы прекратились, и она жалобно улыбнулась мужу. Взяв протянутый ей Чарли носовой платок, вытерла щеки и глаза.

– Прости, я вела себя как ребенок.

– Хочешь выпить воды?

– Нет, спасибо.

– Бренди?

– Ничего не надо, спасибо.

Она стала внимательно осматривать комнату. Взгляд ее был пытливо‑изучающим, а когда она перевела его на Чарли, то смотрела так, будто перед ней стоял человек, которого она никогда раньше не видела. Она словно вышла из транса и теперь искала знакомые лица и вещи. Вскоре она уже улыбалась: можно быть спокойной, она снова дома. Подойдя к окну, Беллилия села на стоявшее там кресло.

Чарли сел напротив и протянул ей руку через столик. Она робко взяла ее.

– Я собираюсь задать тебе несколько вопросов, Беллилия. И ты должна честно на них ответить. И не бойся: ничто не вызовет мой гнев, не обидит и не оскорбит меня. Можешь быть такой же честной со мной, как сама с собой. Обещаешь?

– Да, Чарли, обещаю.

Итак, она отдала себя на суд Чарли и поверила в его защиту. Ее рука дрожала в его руке. А он не знал, что сделает после того, как узнает правду.

– Как тебя зовут? – начал он.

– Беллилия Хорст.

Чарли покачал головой:

– Нет, я не это хочу знать. Хочу правды. Тебя крестили?

Она кивнула.

– Какое имя тебе дали?

– Беллилия.

– Ты же обещала говорить правду.

– Моя мама обычно звала меня Энни.

Чарли почувствовал, что первый шаг сделан.

– Энни имя. А фамилия?

– Энни Торрей.

– Энни Торрей. Так тебя звали, когда ты была ребенком? Так?

– Торрей с буквой «й» в конце. Т, о, р, р, е, й.

– Что это за фамилия?

– Это фамилия моей матери.

– А не фамилия отца?

Она побледнела, и ее лицо, казалось, вытянулось. Руками она снова схватилась за горло.

– Понимаю, – мягко сказал Чарли. – Значит, ты не знала своего отца?

Ее взгляд ничего не выражал.

– И вообще о нем ничего не знала? Ни его возраст, ни национальность, ни откуда он родом и на какие средства жил?

– Родом он из аристократической французской семьи. Его отец был самым младшим сыном и приехал в эту страну, потому что…

– Беллилия, – прервал ее Чарли, – мы не играем с тобой в игры. Ты обещала говорить мне правду. Ты собираешься выполнять свое обещание?

– Да, – еле слышно произнесла она.

– Так что с твоим отцом?

– Я тебе сказала. Когда однажды у них были гости, он принес меня из детской вниз. На столе стояли золотые тарелки, в углу играли нанятые музыканты. У мамы в ушах были бриллиантовые серьги и…

Чарли внезапно сменил тему. Он надеялся неожиданным вопросом прекратить новый поток лжи.

– Ты помнишь Маккелви?

– Кого?

– Разве он не был твоим первым мужем?

– Моим первым мужем был Герман Бендер.

Чарли подскочил:

– Кто такой Герман Бендер?

– Я же сказала, – спокойно ответила она. – Мой первый муж. Мы поженились, когда мне было семнадцать лет. Он владел конюшней.

Чарли был потрясен. Он готовил себя к ужасам, но к нормальным ужасам, связанным с фактами, которые он уже знал, а не к новым открытиям.

– Я ведь обещала говорить тебе правду, – потупившись, произнесла Беллилия.

– Да, да, конечно, – заторопился он. – Продолжай, расскажи мне о Германе Бендере.

– Я никогда о нем не говорила, потому что не люблю вспоминать, как ужасно потом со мной обращались люди. Мне пришлось даже уехать из города. Они все ходили вокруг и говорили, что я знала про грибы. Их охватила зависть, когда стало известно о тысяче долларов.

– Герман умер, отравившись грибами?

– Может быть, и не грибами. Откуда мне знать? Он всегда ходил собирать грибы и меня научил в них разбираться. Из них получалась очень вкусная еда, и притом даром.

– Ты накормила его грибами, он умер, а ты потом получила какую‑то сумму денег?

– Но я ведь жарила их в масле.

– О чем ты говоришь?

– О грибах. Он не стал бы их есть, если бы они не были поджарены в масле.

– Я хочу слышать о тысяче долларов.

Она продолжала тем же терпеливым тоном:

– Я ничего не знала о тысяче долларов. Честное слово. Я слышала разговоры о страховке, но не понимала, что это значит, пока мне не прислали деньги.

– Но почему ты дала ему эти грибы?

– Он любил их. И нам не приходилось тратить на них деньги. Все, что нам надо было сделать, – это пойти и собрать их. Он был нищий. Мне и в голову не могло прийти, что у него есть какие‑то деньги, он всегда жаловался, что кончим мы в приюте для бедных. Говорил, что лошади слишком много едят и съели все его доходы.

– Где это было?

– На окраине Сан‑Франциско. Я же говорила тебе, что родилась в Калифорнии.

Она много чего ему говорила. Но теперь он видел, что среди ее вранья сверкают определенные жемчужины правды, и понял, что, когда она пытается говорить правду, эти жемчужины тускнеют от окружающего их обмана. Для Беллилии не было разницы между правдой и выдумками, между честностью и лживостью.

– Ты любила Германа Бендера?

Ее смех был резким и неприятным.

– Тогда почему ты вышла за него замуж?

Беллилия выглянула в окно. Фургон снова привез рабочих. Снежные сугробы по обеим сторонам дороги становились все выше. И рабочие уже начали расчищать дорогу к воротам их дома.

– У него был хороший бизнес, и он не боялся жениться, – ответила Беллилия, снова поворачиваясь лицом к Чарли.

– Наверное, нелегко было выходить замуж в семнадцать лет, а еще труднее жить с нелюбимым мужем.

Губы ее зашевелились, но ни одного слова не вылетело из ее уст. Она явно спорила сама с собой, подвергая сомнению реальность возникшего в ее голове образа, и размышляла над тем, будет ли разумным с ее стороны развивать эту тему.