Тайна происхождения. Трилогия

– Миф о Творении, – шепнула Кейт. Все важнейшие религии в том или ином виде повествуют миф о Творении – историю о том, как Бог создал человека по собственному образу и подобию.

– Сие не есть миф. Сие есть исторический документ, – мягким увещевающим тоном, будто наставник или родитель, поведал Цянь. – Заметьте, что люди существовали уже до Огненного Потопа, живя в лесу, как звери. Потоп погубил бы их, но спаситель их оградил. Но он не может всегда быть рядом, чтобы спасать их. И он дает им величайший дар из всех – собственную кровь. Дар, который убережет их.

В голове у Кейт пронеслось: катастрофическое извержение Тоба и Большой Скачок Вперед. Кровь. Генетическая мутация – изменение связей в мозгу, давшая человечеству эволюционное преимущество, которое позволило ему не дрогнуть перед морем пепла, выброшенного супервулканом Тоба семьдесят тысяч лет назад. Огненный Потоп. Может, это он и есть?

Кейт переместила взгляд ниже по гобелену. Следующая сцена выглядела странно. Люди из леса будто преобразились в ниндзя или духов. Облачились в одежды и начали избиение животных. Сцена стала кровавой, ужасы нарастали с каждым дюймом гобелена. Рабство, убийства, войны…

– Сей дар сделал человека умным и сильным, уберег его от вымирания, однако человек заплатил за него огромную цену. Впервые он узрел мир таким, каков тот есть, и узрел окружающие его опасности – исходящие от зверей лесных и от собратьев-людей. Будучи зверем, он жил в блаженном неведении, повинуясь инстинктам, думая только когда приходилось, никогда не видел себя в истинном свете, не тревожился о своей нравственности, никогда не пытался обмануть смерть. Но теперь им стали править его мысли и страхи. Он впервые постиг зло. Ваш Сигизмунд Фрейд очень близко подошел к описанию этих концепций со своими идом и эго. Человек преобразился в доктора Джекила и мистера Хайда. Он сражался со своим животным рассудком, своими инстинктами зверя. Страсть, ярость – как бы сильно мы ни эволюционировали, избавиться от этих инстинктов, нашего животного наследия нам не дано. Мы можем лишь уповать обуздать зверя в себе. А еще человек вожделел постичь собственный пробудившийся рассудок с его страхами, мечтами и вопросами о том, откуда он пришел или каково его предназначение. А более всего он мечтал обмануть смерть. Он строил селения на берегу и вершил несметные злодеяния, дабы заручиться безопасностью, и искал бессмертия в своих деяниях или через посредство какой-нибудь магии или алхимии. Побережье – естественное место для человека; так мы пережили Огненный Потоп. Когда земля была опалена, нашим источником пропитания стала морская живность. Но правление человека оказалось недолговечным.

Кейт оглядела нижний левый угол гобелена: грандиозная стена воды чуть позади колесницы на море, которая вывезла приносящего чашу спасителя из огненного потопа.

– Спаситель возвращается и говорит своим народам, что грядет великое наводнение, и велит подготовиться.

– Что-то знакомое, – заметила Кейт.

– Да. Миф о потопе есть в каждой религии, древней и юной, по всему свету. И потоп – это факт. Около двенадцати тысяч лет назад окончился последний ледниковый период. Ледники таяли. Ось планеты сместилась. Уровень моря поднялся почти на четыреста футов за все это время, порой повышаясь постепенно, а порой вздымаясь разрушительными волнами и цунами.

Кейт изучала образы – города, поглощаемые волнами, тонущие толпы людей, правители и богатеи, стоящие и улыбающиеся водам, а в самом конце – небольшая кучка людей, облаченных в рубища, бредет вглубь суши, к горам, неся какой-то сундук.

Цянь дал Кейт на созерцание гобелена долгую минуту, после чего продолжал:

– Люди пропустили предупреждение о потопе мимо ушей. Человек возобладал над миром – то есть так им казалось. Они были заносчивы и испорчены. Они показывали грядущей катастрофе нос, цепляясь за свои пороки. Некоторые говорят, что Бог наказывает людей за смертоубийство своих братьев и сестер. Одно племя, вняв предостережению, строит ковчег и отступает от моря в горы. Пришедший потоп уничтожает города вдоль моря, оставив только первобытные деревни в глубине суши и рассеянные племена кочевников. Расходится слух, что Бог умер, что человек теперь бог на земле. Что земля принадлежит ему и он может творить что заблагорассудится. Но одно племя сохранило веру. Оно придерживалось лишь одного убеждения – что человек ущербен, что человек не Бог, что дабы стать человеком воистину, надо познать смирение.

– Этим племенем были вы.

– Да. Мы вняли предостережению спасителя и сделали, как он повелел. Мы отнесли Ковчег в горы.

– И этот гобелен был в Ковчеге? – спросила Кейт.

– Нет. Даже мне неведомо, что было в Ковчеге. Но он должен быть реальным; предания о нем живы и по сей день. И предание сие весьма могущественно. Оно невероятно сильно влечет всякого, кто его слышит. Это одно из преданий, коренящихся в душе человеческой. Мы видим, что это правда, как узнаем и различные версии мифа о творении. Эти предания были всегда и всегда будут в наших собственных умах.

– Что случилось с этим племенем?

– Его члены посвятили себя отысканию истины гобелена, постижению допотопного – то есть существовавшего до потопа – мира, открытию, что же произошло. Одна группа думала, что ответы лежат в человеческом сознании, в понимании нашего существования через созерцание и самопостижение. Они стали горными монахами – Иммару, сиречь Светом. Я – последний из Иммару. Но некоторые монахи потеряли терпение. Они искали ответов в миру. Как и мы, они были группой верующих – по крайней мере поначалу. С ходом времени и странствий они мало-помалу утратили веру – в буквальном смысле, обратившись к новому чаянию ответов – науке. Они устали от мифов и аллегорий. Они жаждали доказательств. И начали отыскивать их, но заплатили за это высокую цену. Науке недостает кое-чего очень важного, чем наделяет нас религия – нравственного кодекса. Выживание наиболее приспособленных – научный факт, но это этика жестокости; это образ жизни зверей, а не цивилизованного общества. Законы могут довести нас лишь до определенной черты, и они должны строиться на чем-то – общем нравственном кодексе, возникающем из чего-то. И когда этот нравственный фундамент рушится, рушатся и ценности общества.

– Я не думаю, что нужно быть верующим, чтобы блюсти высокую нравственность. Я ученый, и я не… так уж религиозна… но я – во всяком случае, мне так кажется – человек нравственный.

– Вы также куда умнее и куда чутче, чем огромное большинство людей. Но когда-нибудь они до вас дорастут, и планета будет жить в мире, не нуждаясь в аллегориях или уроках нравственности. Боюсь, день этот куда дальше от нас, нежели все полагают. Я говорю о состоянии дела на сегодня, о массах, а не о меньшинстве. Впрочем, мне не следовало об этом говорить; я проповедую то, что меня интересует, как заведено у стариков, особливо одиноких. Вы, несомненно, угадали, кто были эти монахи, отколовшиеся от Иммару невесть когда.

– «Иммари».

Цянь кивнул.

– Мы полагаем, что примерно в эпоху греков раскольники поменяли свое название на Иммари. Быть может, так поступили, чтобы звучало более по-гречески, дабы их восприняли греческие ученые, совершившие столь много переворотов в нарождающейся сфере науки. Летопись истинной трагедии и истины о том, как эта секта преобразилась навеки, находится в дневнике. Вот почему вы должны прочесть его.

– А как же остальная часть гобелена – два других потопа?

– Эти события только грядут.

Кейт разглядывала вторую половину гобелена. Море, поглотившее мир в Водном Потопе, вливаясь в нижний правый угол гобелена, из синего обратилось в алое море крови. Над морем крови группа сверхлюдей истребляла простой люд. Мир обратился в пустыню; тьма снизошла на землю, и кровь каждого мужчины, женщины и ребенка стекала в алое озеро. Кровавый Потоп. А над сечей герой сражается с чудовищем, убивая его и возносясь в небеса, где дает волю Потопу Света, омывающему мир и освобождающему его. Если окинуть весь гобелен одним взглядом, от черных и серых тонов Огненного Потопа он переходит к синеве и зелени Водного Потопа, потом к алым и малиновым оттенкам Кровавого Потопа и наконец – к белизне и желтизне Потопа Света. Он прекрасен. Пленителен.