Под пятой. (Мой дневник 1923 года)

Дикий мы, темный, несчастный народ.

* * *

Червонец - 6500 руб. Утешаться можем маркой: один доллар --69 миллиардов марок. В Гамбурге произошли столкновения между рабочими и полицией. Побили рабочих. Ничего подобного нашему в Германии никогда не будет. Это общее мнение. Л(идин), приехавший из Берлина, по словам Сок(олова)-М(икитова), которого я видел сегодня в "Накануне", утверждает, что в "Изв(естиях)" и "Пр(авде)" брехня насчет Германии. Это несомненно так.

* * *

Интересно: Сок(олов)-М(икитов) подтвердил мое предположение о том, что

Ал. Др(оздов) - мер(за)вец. Однажды он в шутку позвонил Др(оздову) по телефону, сказал, что он Марков 2-й, что у него есть средства на газету и просил принять участие. Др(оздов) радостно рассыпался в полной готовности. Это было перед самым вступлением Др(оздова) в "Накануне".

* * *

Мои предчувствия относительно людей никогда меня не обманывают. Никогда. Компания исключительной сволочи группируется вокруг "Накануне". Могу себя поздравить, что я в их среде. О, мне очень туго придется впоследствии, когда нужно будет соскребать накопившуюся грязь со своего имени. Но одно могу сказать с чистым сердцем перед самим собой. Железная необходимость вынудила меня печататься в нем. Не будь "Нак(ануне)", никогда бы не увидали света ни "Записки на манжетах", ни многое другое, в чем я могу правдиво сказать литературное слово. Нужно было быть исключительным героем, чтобы молчать

в течение четырех лет, молчать без надежды, что удастся открыть рот в будущем. Я, к сожалению, не герой.

* * *

Но мужества во мне теперь больше. О, гораздо больше, чем в 21-м году. И если б не нездоровье, я бы тверже смотрел в свое туманное черное будущее.

* * *

От Коли нет письма. С Киевом запустил переписку безнадежно.

27-го октября. Суббота. Вечер.

Вечером разлилось зарево, Я был в это время в Староконюшенном переулке. Народ выскакивал, смотрел. Оказалось - горит Выставка.

После Староконюшенного, от доктора, забежал на Пречистенку. Разговоры обычные, но уже с большим оттенком ярости и надежды. В душе - сумбур. Был неприятно взволнован тем, что, как мне показалось, доктор принял меня сухо. Взволнован и тем, что доктор нашел у меня улучшение процесса. Помоги мне, Господи.

* * *

Сейчас смотрел у Семы гарнитур мебели, будуарный, за очень низкую плату - 6 червонцев. Решили с Тасей купить, если согласятся отсрочить платеж до следующей недели. Завтра это выяснится, иду на риск - на следующей неделе в "Недрах" должны уплатить за "Дьяволиаду".

29-го октября. Понедельник. Ночь.

Сегодня впервые затопили. Я весь вечер потратил на замазывание окон. Первая топка ознаменовалась тем, что знаменитая Аннушка оставила на ночь

окно в кухне настежь открытым. Я положительно не знаю, что делать со

сволочью, что населяет эту квартиру.

У меня в связи с болезнью тяжелое нервное расстройство, и такие вещи выводят меня из себя. Новая мебель со вчерашнего дня у меня в комнате.

Чтобы в срок уплатить, взял взаймы у Мо(залевского) 5 червонцев.

Сегодня вечером были Л(идин), Ст(онов) и Гайд(овский), приглашали сотрудничать в журнале "Город и деревня". Потом Андр(ей). Он читал мою "Дьяволиаду". Говорил, что у меня новый жанр и редкая стремительная фабула.

* * *

На Выставке горел только павильон Моссельпрома и быстро был потушен.

Понятно, что это несомненный поджог.

6-го ноября (24-го октября). Вторник. Вечер.

Недавно ушел от меня Коля Г(ладыревский). Он лечит меня. После его ухода я прочел плохо, написанную, бездарную книгу Мих. Чехова о его великом брате.

Я читаю мастерскую книгу Горького "Мои университеты".

Теперь я полон размышления {так в тексте}и ясно как-то стал понимать

- нужно мне бросить смеяться. Кроме того - в литературе вся моя жизнь. Ни

к какой медицине я никогда больше не вернусь.

Несимпатичен мне Горький как человек, но какой это огромный, сильный писатель и какие стр(ашные) и важные вещи говорит он о писателе.

Сегодня, часов около пяти, я был у Лежнева, и он сообщил мне две важные вещи: во-первых, о том, что мой рассказ "Псалом" (в "Накануне") великолепен,

как миниатюра ("я бы его напечатал"), и 2-е, что "Нак(ануне)" всеми пре(зи)раемо

и ненавидимо. Это меня не страшит. Страшат меня мои 32 года и брошенные на медицину годы, болезнь и слабость. У меня за ухом дурацкая опухоль (...), уже 2 раза опер(ирован)ная. Боюсь, что (...) слепая болезнь прервет мою работу. Если не прервет, я сделаю лучше, чем "Псалом".

* * *

Я буду учиться теперь. Не может быть, чтобы голос, тревожащий сейчас меня, не

был вещим. Не может быть. Ничем иным я быть не могу, я могу быть одним - писателем.

Посмотрим же и будем учиться, будем молчать.

* * *

1924-й год

8-го января.

Сегодня в газетах бюллетень о состоянии здоровья Л. Д. Троцкого. Начинается словами: "Л. Д. Троцкий 5-го ноября прошлого года болел...", кончается: "Отпуск с полным освобождением от всяких обязанностей, на срок

не менее 2-х месяцев". Комментарии к этому историческому бюллетеню излишни.

Итак, 8-го января 1924 г. Троцкого выставили. Что будет с Россией, знает один Бог. Пусть он ей поможет!

Сегодня вечер у Бориса. Мы только что вернулись с женой. Было очень весело. Я пил вино, и сердце мое не болит.

Червонец --36 миллиардов...

22-го января 1924 года. (9-го января 1924 г. по стар(ому) стилю.)

Сейчас только что (пять с половиной часов вечера) Семка сообщил, что Ленин скончался. Об этом, по его словам, есть официальное сообщение.

25-го февраля 1924 г. Понедельник.

Сегодня вечером получил от Петра Никаноровича свежий номер (альманаха) "Недра". В нем моя повесть "Дьяволиада".

Это было во время чтения моего - я читал куски из "Белой гвардии" у Веры Оскаровны З.

По-видимому, и в этом кружке производило впечатление. В(ера) О(скаровна) просила продолжать у нее же.

* * *

Итак, впервые я напечатан не на газетных листах и не в тонких журналах, а в книге альманаха. Да-с. Скольких мучений стоит!

"Записки на (ман)жетах" похоронены.

15 апреля. Вторник.

Злобой дня до сих пор является присланная неделю тому назад телеграмма Пуанкаре, присланная советскому правительству. В этой телеграмме Пуанкаре позволил себе вмешаться в судебное разбирательство по делу киевского областного "центра действия" (контрреволюционная организация) и серьезно просить не выносить смертных приговоров. В газетах приводятся ответы и отклики на эту телеграмму киевских и иных профессоров. Тон их холуйский. Происхождение их понятно. В газетах травля проф. Головина (офтальмолога) - он в обществе офтальмологов ухитрился произнести черносотенную речь. Сегодня в "Г(удке)" кино снимало сотрудников. Я ушел, потому что мне не хочется сниматься. В Москве многочисленные аресты лиц с "хорошими" фамилиями. Вновь высылки. Был сегодня Д. К(исельгоф). Тот, по обыкновению, полон фантастическими слухами. Говорит, что будто по Москве ходит манифест Николая Николаевича. Черт бы взял всех Романовых! Их не хватало.

* * *

Идет кампания перевыборов правлений жилищных товариществ, (буржуев выкинуть, заменить рабочими). Единственный дом, где этого нельзя сделать - наш. В правлении ни одного буржуя. Заменять некого.

* * *

Весна трудная, холодная. До сих пор мало солнца.

16 апреля. Среда. Ночь.

Только что вернулся из Благородного собрания (ныне Дом союзов), где было открытие съезда железнодорожников. Вся редакция "Гудка", за очень немногими исключениями, там. Я в числе прочих назначен править стенограмму.