Интернет-издание авторов рунета "Портал" № 2

– И то верно, – согласился Фирзякин.

– Что ты там бормочешь, идиотина? – раздался вопль жены за дверью. Ручка в туалет в тот же миг спазматически задергалась, и Фирзякин от испуга чуть не выронил банку. Гриб тревожно булькнул.

– Скверная жена у тебя Гиндесбург, – сказал он тихо.

– И не говори.

Гиндесбург осторожно отодвинул задвижку, и тут же дверь распахнула его супруга. Её зловещие глаза принялись шарить по крохотному пространству туалета.

– Что ты там прячешь, рухлядь нафталиновая?

Фирзякин, держа банку за спиной, не нашелся что ответить, а только безвыходно покраснел.

– Смыл? – жена грозно сдвинула брови.

Фирзякин молчал. Он робко попытался выйти, но тут же был оттиснут мощной грудью супруги обратно.

– Смывай при мне!

– Нет! – сказал он треснувшим голосом.

– Что?!

– Это мой гриб, – сказал он твердо.

– Что, что?! – повторила жена тоном оскорбленного евреем офицера Вермахта.

Фирзякин с ужасом увидел, как громадная, шпалоподобная рука супруги медленно поднялась ввысь, и уже через секунду в глазах его вспыхнули молнии, а в ушах заложило ватой. Гиндесбург увидел, что теперь он полулежит в совершенно неестественной позе, зажатый между унитазом и стеной, а его жена с улыбкой дьяволицы победоносно держит перед собой банку с грибом. Пока Гиндесбург пытался освободиться, жена его успела-таки вылить несчастный гриб в унитаз. Беспомощный, он лежал теперь на приступке толчка, склизкий и жалкий. Края его слабо вибрировали предчувствием неминуемой гибели.

– Вот сука! – сказал он вдруг отчетливо и громко.

Лариса Фирзякина тянувшая в этот момент руку к рычажку слива, окаменела. Взгляд её метнулся на супруга.

– Это кто сказал? Ты??? – спросила она сипло.

– Он, – ответил Фирзякин, кивнув на гриб.

Жена, не веря своим глазам, наклонилась над очком отхожего места. Гриб молчал. Тогда она вооружилась стоящим возле унитаза вантузом и хотела было ударить им гриб, как тот вдруг легко и неожиданно выпрыгнул из унитаза и налип на её раскрасневшееся после косметической маски лицо. Фирзякин услышал дикий, заглушенный телом гриба рык. Жена, пытаясь содрать атаковавшую её нечисть, сучила по лицу когтями. Но все было тщетно. Гриб словно прирос к ней. Края его сомкнулись на затылке намертво. Несчастная, вертясь юлой, в агонии выскочила в коридор, налетела на рогатину вешалки и упала на пол. Спустя минуту она затихла, и Фирзякин понял, что произошло страшное.

– Не волнуйся, – услышал он вдруг, – я только усыпил её. Правда, надолго. Пусть проспится как следует. И потом, она нам только мешать будет.

– Мешать нам? – удивился Фирзякин.

Он увидел, что гриб, совершая странные телодвижения, сполз с лица его жены и проворно движется обратно в туалет.

– Застрял? – посочувствовал тот, забравшись на край унитаза. – Ну, давай, я тебе помогу.

И гриб, проскользнув по керамическому бортику, оставил после себя текучий маслянистый след. Слизь эта, словно смазка, стекла по бортам, и Гиндесбург с легкостью выскользнул из своей ловушки.

– Ты мне новую банку поищи, – сказал гриб, горестно созерцая осколки прежней своей обители, разбитой мечущейся в агонии женой Фирзякина.

– Ага.

– А теперь, – сказал он, потирая свои края, друг о друга, – пойдем чай пить!

* * *

      Гиндесбург и гриб сидели друг напротив друга за кухонным столом. Тут же стояла вскрытая банка с гречкой, в которой были обнаружены спрятанные женой деньги, а еще – остывший недопитый чай в фарфоровых кружках, литровая бутылка водки, опустевшая

наполовину, маринованные помидоры на блюдце, нарезанная колбаса и сахар-рафинад, которым гриб закусывал водку. Делал он это так. Всосав очередную рюмку, наползал на кирпичик сахара и с урчанием растворял его в себе. Гиндесбург наблюдал эту картину с неописуемым умилением, словно гриб был ему родным годовалым сынишкой, выучившимся самостоятельно ходить.

–...И когда я взобрался на гору Фудзи, – вещал гриб, заплетающимися краями своей кожистой мантии, – в душу мою снизошел небесный свет. И все стало прозрачно и чисто. Я понял – дух и плоть лишь временно объединены меж собой. Но дух неизмеримо выше, а потому любой, кто достиг просветления, способен воплотиться к новой жизни в любом живом объекте. Мой срок пришел сейчас.

– Поразительно! – восторгался Фирзякин. Он тоже сильно опьянел. Голова его покачивалась, а нос стал распухшим и красным. – Но почему ты не стал снова человеком? Разве удобно тебе быть чайным грибом?

– Не все так просто. Мое истинное перерождение должно было бы состояться еще только через сто лет. НО МНЕ НЕОБХОДИМО СЕЙЧАС ПРИСУТСТВОВАТЬ В МИРЕ! Ибо грядут события, последствия которых могут изменить всё! – сказал он, посерьёзнев.

– Какие события?

– Ты обо всем узнаешь в свое время. Провидение соединило наши судьбы, и теперь тебе суждено стать моим проводником и помощником. Готов ли ты послужить свету?

– Готов, – пламенно ответил Фирзякин.

– Я знал, что ты чист душой. Знай, твое имя останется в веках. И судьба твоя будет не напрасной.

– Я всегда мечтал сделать что-нибудь великое, – признался Гиндесбург, горестно вздохнув, – но как тут развернешься? – Он огляделся по сторонам. Крохотная кухонька с пожелтевшими обоями и старой облупившейся местами мебелью производила впечатление тяжкое. На подоконнике тоскливо вяли заброшенные хозяйкой фикусы. Нездорово гудел маленький старый холодильник. В углу у помойного ведра, на пыльной паутине покачивался жирный паук.

– Горизонты необъятны, а стены не есть препятствие. Лишь твой разум ставит преграды, но, в сущности, нет ничего недостижимого, и ты, как и всякий, кто служит свету, способен на многое и достоин великой судьбы!

– Спасибо! – с чувством ответил Фирзякин, блеснув слезой.

– Наливай, – ответил гриб, подталкивая рюмку поближе.

Выпив, приятели закусили. Фирзякин звучно проглотил сплюснутый маринованный помидор. Гриб блаженно всосал свою рафинадину.

– Завтра мы отправимся в подвал соседнего дома, – заявил гриб.

– Зачем?

– Ты все поймешь, когда увидишь своими глазами, – гриб качнулся и чуть не соскользнул с края стола, но Фирзякин успел его поймать.

– Спасибо! – поблагодарил тот, икнув. – Вообще-то, перемещаться по городу мне будет проблематично, – задумался он, – поэтому наденешь меня вместо кепки.

– Но... Это как-то...

– Ну, не в банке же тебе меня носить? И потом, так мне будет комфортней.

– Понял, – согласился Фирзякин.

– И еще, – предупредил деловито гриб, – ты должен делать все, что я тебе говорю. Должен верить мне. Даже если мои указания покажутся тебе странными. Понятно? Все-таки я как-никак император!

Фирзякин покорно кивнул. Они выпили еще на сон грядущий, и Гиндесбург, уложив гриб в новую банку, отправился спать. Бездыханную супругу он оттащил на тахту, а сам улегся в кровать, раскинувшись на ней свободно, как беззаботный обалдуй на цветочной поляне.

Но хотя и выпил он довольно много, сон все никак не шел. В голове вертелись странные мысли о мире, перерождении человеческой души и грибах. За окном горела прожектором

полная луна. Призрачные облака медленно обрамляли её. Зыбкие, как утренняя дымка. На подоконнике сидел, свернувшись холмом, кот.

«Странное дело, – думал Гиндесбург, – гриб рос у меня почти год. Почему же он раньше молчал? И вообще, чудеса это, честное слово. Гриб, и вдруг император! Однако вписаться в историю, стать личностью, которую запомнят в веках... Эта игра стоит свеч!»

С этой приятной мыслью Гиндесбург мягко провалился в сон, и его унесло на волнах фантазий в мир грез, словно щепку в океан.

* * *

      Утром Фирзякин по приказу гриба сходил в магазин и купил сорок упаковок черного индийского чая и десять килограммов сахарного песка. Все это они взяли собой. По дороге к подвалу соседнего дома Фирзякин встретил знакомого. Это был его приятель Гриша Шишковец. Гриша слыл во дворе фигурой любознательной, а потому сразу же его взгляд упал на странный головной убор Гиндесбурга.