Пересекая границу (СИ)

В этот день у меня купили только диван, на котором я был готов провести еще одну ночь. Покупатель пришел группой. Студенты. Ребята курили и ржали над шутками, которые друг другу интимно нашептывали, а кто не расслышал начинал вертеться и приставать: "Че? Че? Че он сказал?". Диван вынесли быстро, изрядно поцарапав подлокотники. Оставили за него две тысячи. Я выглянул в окно провожая покупателей. Машины, фургона, тачки не было. Мебель тащили по улице на руках веселясь от души и расталкивая прохожих. Один из них лег на диван, другие его материли, но продолжали нести, чуть согнув колени попутно надеясь, что настанет и их очередь рассматривать небо, пока остальные возлежавшего тащат по заданному маршруту и мечтают уронить на асфальт.

Все остальное барахло я методично упаковываю в большие черные мусорные мешки. Квартира становится похожа на место преступления, наполненная слишком большим количеством никчемных улик. Говорящих обо всем сразу. По этим уликам меня можно искать где угодно. Сувениры из разных стран, сделанные в Китае, одежда разноперых брендов от очень дешевой до дешевой, произведенной в Китае, посуда и столовые приборы, сделанные в Китае, стулья, письменный стол, пуфик, тумбочка и кухонный гарнитур, точно не из Китая, потому что там работают гораздо качественнее. Все остальное дерьмо, точно оттуда, и как не парадоксально, там точно меня не стоит искать...поэтому где угодно. Да, можно еще пару стран исключить из этого списка Швецию и Голландию.

Желание вытащить все на помойку непреодолимо. Удовольствие от этого сосредотачивается в кончиках пальцев рук, впивающихся в черный целлофан. Но удовольствие угасает так же быстро, как и появляется, угасает, когда непреодолимое желание - выбросить все к чертовой матери, превращается просто в уборку. Наверное, этим стоило заниматься еженедельно или как минимум раз в месяц и жизнь, возможно оказалась бы проще, но проще не так интересно. Проще - синоним невозможного и это тоже достаточно смешно. Я один и поэтому могу позволить сейчас улыбаться, смеяться в голос и вспоминать диван, забираясь в спальник, постеленный на полу посреди комнаты в окружении целлофановых кульков. Единственное, о чем я жалею в эту минуту, что кофе кончился и несколько лет назад я бросил курить.

От невозможности уснуть, во мне спонтанно родилась неудивительная теория неровного пола, подтвержденная на практике, поэтому обратив внимание на часы и поняв, что еще до полуночи полтора часа, я вылез из спальника и отправился к соседям, этажом выше.

Там курили и были счастливы, я это чувствовал, и снисходительно завидовал.

Принципы и обещания, которые мной давались я всегда остерегался произносить в слух, точно так же, как и боялся не выполнить обещанного, все что обещалось - беспрекословно выполнялось любой ценой, поэтому я тщательно выбирал клятвы и не торопился их озвучивать даже самому себе. Принципиальность - уродует, мягкотелость - позволяет это делать с тобой другим. На одной чаше весов ты черствый кусок дерьма, на другой мягкий, выбор очевиден - в определенный момент хочется соскочить с этих весов.

Тугой дверной звонок. Нажатия не чувствуется, но под пальцем пощелкивает. Из-за двери не слышно звенит ли, но приближаются шаркающие тапочками шаги.

- Привет. - говорят мне в лицо, будто бы кидают кирпич, кидают в мою сторону, но так, чтобы пролетел близко и не задел. Здесь никто никогда не излучал открыто радости нежданной встречи, только исключительное понимание и сочувствие, в основном на словах и не дальше порога.

На многое рассчитывать не приходилось.

В этой квартире курили везде. На балконе, в коридоре, в комнатах, сидя на унитазе или стоя под душем. Дым вываливался из квартиры клубами и стелился по лестничной клетке. На хозяйском замызганном фартуке ютились сигаретные ожоги в районе пупка, возможно в эту область падал пепел, искры, уголек. Она нередко засыпала на кухне, сидя с сигаретой во рту. Сигарета выпадала.

- У вас не будет матраца? - спрашиваю я у хозяйки, пытаюсь переключиться с независимого расследования, на те обстоятельства, которые меня вынуждают к попрошайничеству в особо крупных размерах. - Очень нужно.

- Будет. Вот. - кивнула она головой. Около стены на попа был поставлен пожухлый, продавленный матрац, похожий на гигантский, сухой осенний лист. - Можешь забрать. Возвращать не обязательно. На нем спать боязно. Выкинуть жалко. Дядя на нем мой умер. Умер месяц назад. Матрац проветривается, ждет. А для хорошего человека ничего не жалко. А ты че к нам?

- Знал, что точно не спите. - Ответил я. Мне понимающе кивнули в подтверждение моих слов и толкнули в мои сторону матрац. Гигантский лист упал в мои объятия, из него что посыпалось мелкое и неживое, тут же за мной с благодарностью захлопнулась дверь, скрипнув на прощанье. Казалось глупым тащить "чужое смертное одро" к себе в квартиру, когда всего лишь несколько часов назад за бесценок ушел прекрасный диван, на котором еще пока никто не умер, хотя уже данную статистику могут подтвердить лишь новые владельцы.

Среди целлофановых мешков на матраце, пышущем сигаретным дымом, который я вдыхаю и пускаю разноцветными кольцами под потолок, пропуская через носоглотку, пытаюсь уснуть. Тщетно. В это время хочется читать, включить телевизор или радио, сделать что-то полезное, но страх спугнуть сон, заставляет лежать и сквозь закрытые веки смотреть в потолок, потому что еще есть надежда, на то, что вот- вот, и я провалюсь в беззащитную и хрупкую черную бездну, но нет. В бессонницу трансформировались детские страхи. Страх, что за тобой придет кто-то неизвестный и схватит за ногу, торчащую из-под одеяла, а сейчас ночные кошмары воплощаются в понимание того, что уже больше никто никогда за тобой не придет. Зачем?

Дорога из спальника на свободу переполнена раздражением и общей неустроенностью. Старясь мыслить в перспективе, я выбираю ту точку, на земном шаре куда бы мне хотелось отправиться. Мечтаю об Исландии, о зимних гейзерах, переполненных паром и шаркаю на верхний этаж по подъезду, похожему на недорытый котлован.

Кнопка звонка. Шарканье тапок. Открывается дверь. Все тот же фартук.

- У вас не будет кофе? - виновато спрашиваю я и уже спрашиваю сам себя - "Почему я постоянно озвучиваю не те вопросы?"

- Нет. Кофе не пьем. Вредно для сердца. - отвечают мне.

И я рад. Потому, что имею возможность исправить предыдущую ошибку, не злоупотребив гостеприимством.

- Но сигарета есть. И она гораздо полезнее. Угостите. А завтра к вечеру меня уже здесь не будет. - разведя руки в стороны, демонстрируя что мне больше нечего добавить, но одна фраза обогнала мои мысли, пока я демонстрировал растерянность. - Обещаю.

Молча, шелестели пачкой. Протянули сигарету. Пренебрежительно. Верили, поэтому делились. Верят, потому что не знают, но видели достаточно часто, могут вспомнить имя, но ради этого не готовы напрягаться, то что я прошу, для них выполнить не сложно, и даже возможно интересно, пока я не исчерпал их лимит терпения. Дают сигарету, словно кормят барсука морковью в зоопарке, с осторожностью.

Если попрошайка выглядит на миллион, вряд ли ему кто-то подаст, если прогноз погоды никогда не совпадает с солнечными днями, я выхожу в обещанную грозу без зонта, если обещают нелетную погоду - еду в аэропорт. Отправляюсь завтра, завтра обещали, как минимум дождь.

Жизнь похожа на фондовую биржу, все галдят и торгуются, от паники до эйфории от рутинной безысходности примелькавшихся цифр до пены шампанского, заливающего ноутбук. Это сравнение не ново, ново в этом откровении то, что я играю на понижение, чем хуже прогноз, тем лучше. Все быстро, сжато, ограничено во времени и с максимальной выгодой. Вся прибыль улетает, на новые, более крупные сделки, это завораживает и не дает вывести единственный актив - свободу. Ненужную, никчемную, обреченную на постоянство и скуку - мою собственную свободу. Если бы внутри меня рынок не упал, я бы продолжал доверять тем ценностям, в которые вкладывал, причем если учитывать, что я ставил на полный обвал, доверие носит символической характер, больше выраженный в словах. Циничная игра против собственной веры. Верю в лучшее, но знаю положение вещей, от этого расцветает цинизм и, как следствие, лицемерие. Прибыль преумножается многократно, когда вокруг меня ситуация входит в крутое пике.