Место, где пляшут и поют

— Мы говорим сегодня о труде. Труд в вашей жизни. Что такое труд для вас?

—Труд?! —агрессивно выпячивая подбородок, вскричал мастер. —Вы спрашиваете, что такое труд?! —Он крутанулся на каблуке и ткнул в шахматную доску пальцем с такой ненавистью, будто наносил удар шпагой. —Труд —это вот конь е8 —f6! А пешкой на d4 -это, извините, не труд, а ковыряние пальцем в …! Я по жизни — философ, но прежде - боец. Мое кредо: тронул —ходи! Не умеешь —иди в …! Видели, как я разделал Карлссона в Поса- Рика-де-Идальго?! Труд!!! Вопрос стоит так — или ты чемпион, или — иди в …!

—Ладно, вырубай! Идти надо, —сказал Гущин и, подумав, добавил со вкусом. —В …, согласно определению!

На прочесанном граблями дворе, среди мусорных куч бегал озабоченный Василиск. Его острые колени путались в полах синего рабочего халата. Халат был женский. Севшим голосом Василиск азартно кричал: “Работать — так работать!” и хватал за руки отлынивающих от работы медсестер. Пойманная медсестра упиралась и смотрела по сторонам молящими глазами. Василиск помещал ее возле горки мусора и бежал ловить следующую. Он был похож на фавна, гоняющегося за пастушками. Заметив патологоанатомов, он прервал античные игры и с минуту смотрел на них сомнамбулическим взглядом. Казалось, что он зрит сквозь толщу времен, пытаясь вспомнить что-то необычайно важное, какой-то заветный “мутабор”, который снимет с него тяжкое заклятье.

—Такие глаза, —заметил негромко Гущин, когда они продефилировали мимо низвергнутого зама, —я видел только однажды —в зоологическом саду, у пантеры. Хуже, чем у трупа.

— А я много раз видел, — равнодушно сказал Сундуков. — У меня тетка замужем за ветврачом зоосада. В детстве я оттуда не вылезал.

Он вдруг замолчал и замедлил шаг —навстречу шла Светлана. Рядом с ней семенила Зоя. Светлана двигалась властной, уверенной поступью, высоко подняв голову. Ее красивое лицо было холодным и злым.

— Ну, что я могу сделать, Светлана Антоновна, — плачущим голосом доказывала Зоя, -если они не хочут грузить мусор?

—Кто не хочет —может увольняться! —отчеканила Светлана. -Завтра на его место десять таких же прибегут! А мне представьте список тех, кто ушел с субботника, —будем разбираться!

—Ну вот, —негромко сказал Гущин Сундукову, —и выросло поколение, которое не знает всех ужасов тоталитарного государства…

Поравнявшись с женщинами, они почтительно остановились. Светлана посмотрела на патологоанатомомв с любопытством. На фигуре Сундукова взгляд задержался дольше, чем ему хотелось бы, и ее —показалось Сундукову —передернуло. Она отвернулась и строго спросила у Гущина:

— Иван Иванович, почему уходим?

Гущин задрал кверху бороду и без трепета, а даже и с плохо скрытой насмешкой ответил:

— А мы, Светлана Антоновна, закончили. Свой участок мы вылизали — как щенка сука!

На лицо прекрасного зама набежала тень. Трудно было понять, что больше покоробило ее —слова Гущина или тон, каким они были произнесены. Сундуков наблюдал за ней, силясь угадать, кто же она наконец —сказочная фея, ввергнувшая его на пять минут в молодость, или ведьма, хозяйка мусорных куч и человеческого дерьма? Впрочем, в мифологии что фея, что ведьма —один черт, нечисть —и, может быть, тогда это Судьба давала ему последний шанс что-то понять в себе, посылая к нему гонцов, меняющих личины? Или все-таки она - недалекая, но экстравагантная девушка, которая теперь, задрав носик, играет в игру, что лучше всяких кукол и всякой любви? И где ему найти ответ —в ее глазах, губах, ладонях -или вообще он —за гранью? Сундуков пялился на Светлану, совершенно позабыв о приличиях, и Гущин был вынужден даже слегка подтолкнуть его в бок. Но он запоздал, и Светлана, не выдержавшая этого немого допроса, вдруг сказала дрогнувшим и очень тихим голосом:

—Что же вы, Алексей Алексеевич? Совсем не следите за собой… —Она протянула руку и осторожно коснулась его плеча. —Куртка вся в пятнах, брюки мятые… —Она осеклась и замолчала, прикусив губу.

С неба вдруг посыпался дождик —мелкий и частый. Белый халат Светланы на глазах покрывался темными влажными пятнышками.

—Промокнете, Светлана Антоновна, —сожалеюще пробормотал Сундуков и добавил с извиняющей усмешкой: —А куртка —что ж? Защитная окраска. Как в мире животных -захочет кто-то сильный сожрать, а на окраску посмотрит — жрать-то тут и нечего!

Гущин кашлянул. Света перевела взгляд на него, но лицо патанатома изображало полное простодушие и желание отпуститься на волю.

— Ладно, пойдемте, Зоя… — сказала Светлана бесстрастно.

Зоя испуганно улыбнулась мужчинам и поспешила за начальницей. — Вперед! — скомандовал Гущин, поднимая воротник куртки. Они прошли через ворота и двинулись обычным маршрутом. Дождь моросил все сильнее.

Асфальт блестел, как стекло. — Если бы я тебя не знал, — вдруг произнес Гущин, — то подумал бы… Сундуков будто ждал этих слов. —Ты удивишься, —печально подхватил он. —Но ты правильно подумал. Только…

знаешь… с чистой совестью можешь выбросить это из головы. Я —выбросил. И не жалею… кажется…

Гущин взглянул на него с уважением и сочувствием. —Но в одном она права, Леха, —заботливо проворчал он. —Ты действительно как-то совсем погас. Это уж чересчур, брат! Вот-вот у тебя начнутся пресенильные психозы и слюни по подбородку. А я ведь старше тебя!

Сундуков невесело засмеялся. — Зато у меня бурная биография — учился, женился… Вот сам женись, и узнаешь! — Не могу, — убежденно сказал Гущин. — Жена и корабли — есть две вещи несовместимые.

Я ничего не имею против женщин -многие из них весьма приятные существа. Но, как представлю, что одна из них начинает возить пылесосом по гордо вздернутым парусам -не могу!

Сундуков искоса посмотрел на него и спросил: — Слушай, Иван, если честно — а зачем тебе эти паруса вообще? Гущин засмеялся и ответил вопросом: — А как же без парусов попадешь в то место, где пляшут и поют? Сундуков болезненно поморщился. — Да никак. Нет такого места. — А что же есть? Сундуков подумал и сказал: — Я видел — деньги у тебя есть.

—Это есть, —гордо ответил Гущин и вытащил из кармана сосчитанные купюры. —На две хватит.

— Ну, тогда… вперед? — с надеждой предположил Сундуков.

Гущин захохотал, хлопнул Сундукова по спине и грозно сверкнул очами.

— Вперед! — воскликнул он отчаянно. — Вперед, Леха!

Когда я начинал эту историю, предполагалось, что она напишется единым махом, выльется легко и свободно, как птичья песня, как анонимка на соседа, вбивающего в стену дюбеля. Это заблуждение развеялось через десять минут после того, как я взялся за перо.

Слова размножались медленно и трудно, точно слоны в неволе. Некоторые тут же умирали. Легкости и веселья не было и в помине. Легкий кладбищенский дух —вот что веяло над страницами. Я был озадачен.

Через несколько дней стоического бумагомарания меня охватила настоящая тревога. Я с сомнением посмотрел на перо. Возникло искушение свалить все на него. А также на освещение, на цвет обоев, на жару, холод и еще на соседа с дюбелями. Но сосед был всегда, а так плохо еще никогда не писалось. Я понял, что у меня что-то случилось с мозгом и одному мне ношу не вытянуть. Я решил подключить к делу прототипов. У меня были хорошие знакомые, с которых я без зазрения совести списывал своих героев, не утруждаясь поначалу даже заменой фамилий, чтобы не путаться. Вот этим-то людям я и решил как бы невзначай подсунуть рукопись —с расчетом, что их замечания натолкнут меня на правильный путь и оживят повествование. Идея казалась остроумной, и, вдохновившись, я не только приступил к розыску прототипов, но и довольно бойко дописал главу и начал новую. Действительность как всегда преподнесла сюрприз. Оказалось, что в жизни мои герои неуловимы —они постоянно были в командировках, на даче, на футболе, в запое, в школе, в больнице, а если кого и удавалось поймать на троллейбусной остановке, то он непременно кричал: “Извини, старик, сейчас времени в обрез —бегу!” и исчезал без следа. Наконец, махнув на все рукой, я угрюмо засел за работу. Настырно, с отвращением, со скрипом я писал главу за главой, уже не обращая внимания ни на стиль, ни на логику повествования, ни на психологию персонажей. Мне хотелось одного —дописать эту проклятую повесть и забыть ее навсегда. Поставив последнюю точку, я по какому-то наитию встал из-за стола, пошел в магазин и купил литр водки. Через полчаса заявились Флягин, Сундуков и Витамин. Я налил им по рюмке и дал каждому экземпляр рукописи. По русскому обычаю, все трое первое суждение вынесли, еще не прочитав ни строчки.