Возникновение(СИ)

"Что это за тупое сравнение?", - возразите мне вы. Ну, да и не стоит мне грубить и возражать. И к тому же я, по-моему, успел уточнить, кем я успел прослыть в этой отныне легкой, почти невесомой для меня жизни.

Но подождите... подождите... я что-то слышу. Я забыл засвидетельствовать, но я иду ведь по многолюдному тротуару, по оживленной, вечерней, городской (о боже!) улице. Это уже даже крик! и обращенный он, видимо, ко мне. Хорошо. Я прислушиваюсь. С чем же этот умнейший муж обращается в мою сторону? Ужели! Да он с пластиковым вместилищем в руках... Он, видимо, ещё и не трезв...(я тотчас начал припоминать, что нахожусь, пожалуй, в самом пьющем городе во Вселенной. Пивных магазинов здесь больше, чем звезд на ночном небе, больше здесь - только церквей и "архиереев"). Но я уже весь во внимании.

- И как же тебе не стыдно, а?.. Совести у тебя нет! Идешь с собакой, выгуливаешь её, где по т- р- о- т- у- а- р- а- м л- ю- д- и х- о- д- я- т!..

Я остановился с тихой улыбкой и всматривался в этого людя-мудреца, в котором продолжала буйствовать пробудившаяся, вечерняя, пенистая совесть. Я улыбался и молчал. Ему моё дружественное молчание явно не нравилось. Я продолжил мой путь, и кое-что ещё раз разъяснил для себя: возьмите к эксперименту любой город, настройте в нем пирамиды пивных и церквей - и тотчас здесь запахнет нечистой совестью.

Ах, да! но я забыл, наверное, заострить немаловажную, режущую деталь и спешу, не зная зачем, исправиться: я не "женат"!.. А мне через каких-нибудь три года будет тридцать земных лет. Вспомнил я это затем, что такой вопрос, как кажется, не дает праведного покоя всем моим родственникам и некоторым праздным знакомым. "Друзья" же мои вообще куда-то испарились! Все они были умные люди...

Но как же после своего "дурного" открытия по отношению к самому себе я смог бы так запросто "жениться"? Причем у меня так прямо и наивно спрашивали: "Нет, ну ты скажи мне, ты что, ищешь достойную?" "Ага", - тупо ответствую я. Доброжелатель продолжает: "Таких, я тебя уверяю, нет! Смотришь, вот, вот она - достойная! Потом выясняешь..." пожалуй, прибегну к цензуре. С цензурой я стремлюсь обрушиться и на всякого рода знакомых... но они ещё всплывают на мою дурную голову.

Короче, не хватает у меня ума, чтобы "жениться". Я, должно быть, конченый человек. Дед мой откровенно сообщал мне однажды: "Ты, Денис, своей смертью не умрешь!" Мне и умирать даже неизвестно чьей смертью... но это, я бы даже сказал, призывает к некой действительной ответственности.

Тут выясняется, что зовут меня "Денис". Хотя наш легендарный завод явно теперь не рад такому выбору моих родителей, ибо... история эта длинновата. Но всё же расскажу.

Деда (теперь уже другого деда, он мне вообще мало что говорил) моего звали Василием Михайловичем. Он честно трудился на знаменитом городском заводе, куда пристроил со временем, когда оно весело стукнуло, своего сына, т.е., известно, моего отца, звать которого Михаилом Васильевичем. Мой отец, как и его отец, честно, настойчиво трудился на заводе... и надо же, попал на страницы некой трудовой газеты, печатавшейся при машиностроительном монстре! В статье перечислялись многие добродетели моих родственников, подробно описывался их славный трудовой путь, т.е. восхвалялась трудовая династия. А так как я имел счастье уже появиться на этот блестящий "трудовой" свет, газета предполагала продолжение банкета! Но... меня обозвали "Денис". "Денис Михайлович" - что-то должно было круто измениться...

"Шутки здесь уже, дорогой мой, шутить никак нельзя", - так мне, наверняка, вскоре скажет мой лечащий и заслуженный, может быть даже всесоюзный! доктор.

С мыслями моими требуется непременно что-то сделать, ибо жизнь моя совершенно не заладилась, - но так бы я себя наставлял, останься во мне хоть грамм бы обученного ума и какая-нибудь, хоть бы и нищенская, "гражданская позиция"! Но так поучать свою обезумевшую личность я уже не в состоянии.

А знаете ли всё отчего? Отчего же это неверие в такое вот поучение? А задавали ли вы себе вопрос: а что же, собственно, я могу? Нет, всерьез, а? Всерьез Я... и всерьез... могу? Вот так и уплыло от меня однажды моё довольство. О, да! я бывал доволен! ещё как доволен! Но, знаете, этот мир мне давно казался способным как бы породить самые фантастические и отчаянные небылицы, и вот одна из них: как только я потерял своё это собственное довольство, все поголовно (и даже, к несчастью, сказочный, многоголовый змей-Горыныч) стали мной недовольны! Даже подъездные, совестливые пьяницы мной недовольны, и изливают свои справедливые речения прямо в мои разочарованные очи!

Может показаться, что я нахожусь в каком-то неприличном молодому человеку кризисе. Но это совсем не так. Мой единственный кризис уже миновал вместе с моим так называемым образованием. В отличие от "общественности" у меня уже целых семь лет не болит... хотя бы голова!

Вся эта "общественность" хорошо образована, потому так же хорошо понимает на самом деле, отчего эта голова болит. Им об этом, кстати, здорово напоминают... хитроумные аптеки!

Ах, как же меня восхищают (да, я иногда сам себе прописываю восхищение!) эти полусвятые аптеки, если вдруг кто-нибудь из моих любимых родственников понуждает туда забежать! Поистине, когда я буквально вперяю взгляд в это прогрессивное разнообразие трудночитаемых избавительных ядов, то прихожу даже в некоторый необъяснимый ступор - и ничего не могу купить в течение десятков минут: я бессмысленно как бы читаю, соединяя невероятные эти многосложные огрызки в какие-то труднозавитые, сухие вереницы. Я даже иногда размышлял: наверное, скоро всё пройдет, все недуги и боли; эти врачебные труднопроизносимые обозначения и назначения вскоре всё сотрут... ну... или вылечат. Но я беру себя в руки и покупаю то, что было мне велено, спеша назад с таблеточкой, порадовать близкого.

А близкие, я чувствую это, всё более уверены, что я тяжело и даже душевно болен. Им недавно стало известно, что я, как им кажется, при попустительстве какого-то чудного случая, склонился к поэзии, чем, видимо, совершенно и расстроил своих великодушных родственников и прочих соседей.

На таком вот чудаковатом фоне моей жизни я умудряюсь иметь спокойное и в целом доброе сердце: пульс мой давно миновал рубеж в 50 ударов и закрепился на достойной высоте - 43 удара в целую минуту. Из-за такого чуть видимого пульса добрый и воспитанный кардиолог счел меня как забулдыгу подъездную, настороженно спросив, глядя на выползающую из его умного аппарата бумажку с каракулями: "Как часто выпиваешь, дорогой?" Зная, естественно, историю героического становления моего такого скромного во всех отношениях, велосипедного, пульса, я должен был тотчас по-дьявольски рассмеяться доктору в его голубые глаза! До сумасшествия должен был рассмеяться! И прямо из палаты кардиолога попасть на экстренный прием уже в другие палаты, в куда более царские палаты... психиатра. Выпивал я не помню когда... наверное, ещё в "детстве". Наверное, ещё с тех самых ветреных времен на мне вздумала закрепляться такая разрозненная прическа. Нынче ж прическа моя настолько ангельски просветлела, что для неё существует уже одно время суток - утро... когда и прозвенел однажды для меня "поэтический будильник". В то громоподобное утро показатель моей всклокоченности совершенно зашкалил! С этого самого дня и начался, если хотите, отсчёт... направленный в сторону обнуления мой "персоны", которая тогда ещё нечто собой представляла для окружавшей меня и поучающей народности.

Да, я, в конце концов, стал нулем и совершенной бестолочью. Такие времена...