Убийство на квартирном фоне (СИ)

Эля растянула губы резиновой улыбкой - то есть вот умом понимает, что мило, забавно, а в душе никакое веселье не пробивается сквозь цепенящий страх и тоску.

- Придется! - заверила она. Задержалась у разбросанных игрушек - убрать сейчас, пока Ясь еще не заснул? Нельзя. Чем дольше она тянет, тем хуже будет. Отец, конечно, оскорблен каждой секундой промедления и заставит ее заплатить - тут уж никаких сомнений.

- Не вздумай туда ходить, - настойчиво сказала она от двери, - Я запрещаю, слышишь?

Яськины глазенки обиженно поблескивали над скрывающей его спинкой дивана. Эля внушительно поглядела на него и вышла из комнаты. Предупреждай - не предупреждай, а если сразу не уснет, непременно отправится в поисковую экспедицию. И все станет еще хуже. Хотя хуже, наверное, некуда.

Она постояла в темном коридоре, держась за ручку двери отцовской квартиры, и глядя в сторону своей кухни. Безумная конфигурация огромной довоенной коммуналки, при давнем, еще 60-х годов капремонте переделанной вроде бы в две отдельные квартиры: общая входная дверь открывалась в длинный извилистый коридор, по одну сторону которого находились две комнаты Элиной квартиры, по другую - ее же ванна, туалет и кухня, а точно посредине - еще одна дверь. В квартиру отца, совершенно отдельную, но попасть в которую можно, только пройдя Элину квартиру насквозь. Эля вздохнула. Из-за этой планировки все и происходит. Или не из-за нее?

Глава 2

Она нажала ручку. Дверь медленно, со скрипом отворилась, открывая другой, тоже темный коридор. В проеме дальней комнаты мелькнуло женское лицо - сейчас особенно некрасивое от написанного на нем неприкрытого торжества. Эля отвела глаза. Когда-то, очень давно, там была ее собственная комната. Личная нора. Что бы плохое ни случалось во внешнем мире, достаточно было добраться сюда, окопаться и фиг достанешь... Когда-то...

Эля встряхнулась. Сопли. Слишком много соплей, слишком много жалости к себе. Она звучно прихлопнула за собой дверь и решительно протопала вглубь отцовской квартиры. Рассеянные лучи из-под плотного колпака торшера освещали лишь половину кабинета, оставляя углы в темноте. Отец по-наполеоновски, всем телом развернулся к ней от компьютера - на экране белесо светилась недописанная статья. Эля абсолютно точно знала, что в другом окне у него болтается яркая картинка "Цивилизации", и он только что играл. А на статью переключился, заслышав хлопок двери. Еще бы ей не знать, она сама его этому научила.

Отец посмотрел на нее театрально-вопросительным взглядом - как на нежданного посетителя, который должен теперь объяснить ему, зачем пришел. Эля как всегда, кляня и презирая себя, поддалась:

- Ты меня звал.

- Ах да, - также театрально припомнил он - занятой человек, немудрено и позабыть всякие мелочи. Он поднялся и пересел в кресло под торшером.

Сделав над собой самое настоящее волевое усилие - желание смирно стоять в дверях и ждать, пока ей позволят сесть, было почти непреодолимым - Эля опустилась в кресло напротив.

Отец склонил голову к плечу и долго молча разглядывал ее - так в зоопарке смотрят на свинью-бородавочника: гадость редкостная, глаза б не видели, но деньги "плочены" и надо смотреть. Эля тоже молчала. Они с отцом не разговаривали уже больше месяца, о его намерениях она узнавала только по щедро разбавленным плачем бабушкиным пересказам. Вроде бы не было никакого "объявления войны". Затянувшаяся молчанка имела вполне нормальное, человеческое объяснение, ведь они почти не встречались: на работу Эля уходила рано, с подработок возвращалась поздно, и сразу нужно укладывать Яську в постель. Но когда в прошлые выходные Эля перехватила отца в общем коридоре и по старой памяти предложила приблудившуюся лихую фантастику, он шарахнулся так, будто ему не книжку протянули, а из огнемета прицелились. А его новая супруга с возвышенно-жертвенным лицом метнулась между ним и Элей - словно своим телом прикрыла от грозной опасности.

В новогоднюю ночь эти двое просто не вышли из своей комнаты. Эля - как делала это многие годы, пока жива была мама - целый день готовила, потом полы надраивала в своей и отцовской квартирах. Только в этот раз все делалось под немигающим, полным гнева взглядом новой отцовской супруги. А за час до Нового года та просто смоталась в ночной супермаркет и Эля с бабкой, две идиотки, остались перед накрытым праздничным столом: слушать доносящийся из вот этого самого кабинета возбужденный смех и звон двух бокалов.

Но ведь теперь отец ее позвал? На мгновение Эле вдруг показалось, что он перебесился, приступ злобы прошел - в первый раз, что ли? - и можно будет, наконец, договориться, если не по-человечески, то хоть разумно.

- Элина, ситуация стала совершенно невыносимой. Ее надо разрешить, - объявил отец тоном, в котором ясно слышалось, что именно Эля всячески уклоняется от разрешения невыносимой ситуации.

- Я, конечно, не ожидал, что ты опустишься до такого! Использовать ребенка, пытаясь выторговать для себя имущество - довольно грязная манера, - и он снова брезгливо поморщился. - То, что ты запретила Ярославу приходить к нам, весьма огорчило мою жену.

Эля вдруг почувствовала, как слюна наполняет ей рот. Много слюны, она хлынула разом, словно собиралась утопить Элю изнутри. Эля судорожно сглотнула и выдавила:

- Я ничего не запрещала...

Дальше надо было просто-напросто гаркнуть: "Ты сам выгнал ребенка, наверняка с полного согласия твоей стервы." Но глаза отца пялились в нее с оловянным, как у прусского фельдфебеля, спокойствием. И она не смогла, просто не смогла...

- Ничего я не запрещала... Ты же знаешь, сколько у него всяких кружков, он устает, а сейчас елки начались, - стала оправдываться она, пытаясь хоть в тоне сохранить некоторую внушительность. Но какое уж там, лепет - он и есть лепет.

- Я не о ребенке собирался с тобой говорить, - словно она сама навязала ему разговор о Яське, бросил отец и взмахом узкой ладони отмел такой нестоящий его внимания предмет, как Элин ребенок.

- Элина, я содержал тебя тридцать лет...

Элина поглядела на него в изумлении - чего? Даже если считать с девятью месяцами до рождения, все равно многовато выходит!

- Даже ты не осмелишься сказать, что я был плохим отцом. У тебя было все: английский, поездки, заграницей ты училась...

Элина почувствовала, что сейчас и впрямь захлебнется этой слюной, которая все наполняла и наполняла рот. Конечно, было, но ты-то, родной, какое к этому имеешь отношение?

- Когда ты вышла замуж... - его привычно перекосило, - Квартиру тебе обеспечили, и тебя, и твоего мужа, и ребенка вашего содержали... - сознание своей правоты заливало его до краев, аж выплескивалось.

Эля пристально уставилась на абажур. Очень давно его делала мама и теперь свет мягко струился сквозь золотисто-коричневые кружевные прорези, и это было единственное место, куда Элина вообще могла смотреть.

- Когда слегла твоя мама, моя жизнь стала страшной...

Где она была страшной? В Испании? В Америке? В прочих заграницах, в которых отец благополучно отсиживался, пока Эля с бабушкой поднимали на утку истощенное болезнью, неподвижное мамино тело и перевязывали кровавые провалы пролежней.

- Все деньги уходили на мамино лечение...

Господи, хоть бы он сам себя слушал - если все деньги уходили, на что он тогда содержал Элю и ее семью?

- Я считаю, что полностью выполнил свой долг! - тоном адмирала Нельсона - офицера и джентльмена - закончил отец.

- Я заслужил нормальную жизнь. Нормальную семью. И то, что вы с бабушкой начали буквально изводить мою жену из-за денег... - он скривился.

- Я всего лишь попросила тебя продать твою и мою квартиру вместе, как одно целое, чтобы мы с Яськой могли купить себе другую, - чтобы прервать обличительную речь отца, Эле потребовалось все ее мужество, - Бабушка всего лишь просила дать ей возможность жить отдельно. Мы просто просили... После смерти мамы ты устроил свою жизнь, как тебе хотелось. Дай же и нам теперь возможность устроить свои жизни.