Беллилия. Убийца или жертва?

Чарли стоял над кроватью и смотрел на нее. Она плакала. Обычно слезы Беллилии действовали на него. До нее он не знал женщин, которые бы плакали и просили их пожалеть. Когда он утешал ее и вытирал ей слезы, это всегда пробуждало в нем мужскую гордость. А сейчас, стоя над постелью и глядя на ее несчастное, залитое слезами лицо, он жалел ее совсем по‑другому, без своего обычного самодовольства. Не говоря ни слова, он надел войлочные туфли и вышел из комнаты.

На этот раз он не стал запирать дверь на ключ. Беллилия подняла голову и посмотрела ему вслед. Однако, когда он вернулся, она лежала в том же положении – с закрытыми глазами, раскинув руки на покрывале.

– Выпей, – сказал Чарли, протягивая ей стакан воды.

Беллилия не отвечала.

Он подошел поближе.

– Выпей это, Беллилия.

На этот раз она открыла глаза и с трудом подняла голову.

– Подожди, я тебя усажу поудобнее, – предложил Чарли и, поставив стакан на тумбочку у кровати, поднял голову жены, подтащил подушки и подложил ей под голову. Затем снова протянул ей стакан.

– Что там?

– Пожалуйста, выпей это.

– Бромид? Нет, дорогой, у меня ведь не болит голова.

– Я хочу, чтобы ты это выпила, – твердо произнес он.

Беллилия посмотрела в лицо Чарли, а потом на стакан. Вода была прозрачная и слегка пузырилась, будто ее только что выкачали из артезианского колодца. Чарли не знал, сколько белого порошка надо насыпать, но догадался, что и небольшое количество сработает так же хорошо, если не лучше, чем вся коробочка.

Она взяла стакан и держала его обеими руками, как маленькая девочка. И вдруг произошло чудо: ее ласковый взгляд и ямочки на щеках стали почти такими же, какими были в тот вечер на веранде в Колорадо‑Спрингс. Она смотрела на него, словно готовилась предложить ему какое‑то угощение или с чем‑то его поздравить.

– Давай выпьем вместе, – мягко предложила она.

Чарли пошатнулся и схватился за деревянную спинку кровати. Сердце заколотилось, а лицо побагровело.

Беллилия наблюдала за ним, склонив голову набок и ласково улыбаясь.

– Ты выпьешь первым, дорогой, а потом выпью я. – И таким же мягким тоном, какой она использовала, когда давала ему растворенное в воде лекарство, добавила: – Пей быстро и тогда не заметишь горький вкус.

Рукой он чувствовал жесткое дерево – это по крайней мере было реальным и обычным.

Беллилия похлопала рукой по одеялу, подзывая его и приглашая сесть рядом с ней:

– Иди сюда, Чарли. Мы будем вместе.

Морин так же ласково попросила Билла Баррета покатать ее ночью на лодке, и он, конечно, не мог ей отказать. Хлоя наполнила ванну для Джэкобса теплой водой, Аннабел Маккелви, поставив перед мужем тарелку с рыбой, была очень довольна, что смогла приготовить ему самое его любимое блюдо. Счастливые мужья попадали в ловушку, даже не подозревая о возможности ее существования. Но Чарли знал, что ловушка поставлена.

Сняв руку со спинки кровати, он подошел к изголовью. Злость его остыла. Когда он протягивал руку к стакану, рука его не дрожала. Беллилия вытянулась вперед, впившись в него взглядом. Ее лицо выдавало не только волнение, но и жажду. Кончиком языка она облизала губы, будто ей не терпелось поскорей попробовать вкусное острое блюдо, которого она уже давно не ела.

Со стаканом в руке Чарли сел на кровать рядом с ней.

– Выпей, – сказал он, поднимая стакан все выше и выше, пока не достиг уровня ее рта. – Времени осталось совсем мало.

Беллилия поняла, что проиграла. Ее лицо окаменело, тело сжалось, спина согнулась, глаза застыли.

– Я думала, ты не похож на других, Чарли. А ты такой же, как все.

Она вздохнула, жалея себя, несчастную слабую женщину, которой причинил зло жестокий мужчина. Из ее глаз изливался свет укоризны, а губы трагически искривились, без слов говоря, что во всем виноват Чарли. Она выходила за него замуж с такими большими надеждами, а он предал ее. Для нее он стал уже совсем другим человеком: теперь он такой же, как все остальные мужчины, которых она знала, – подлец, негодяй, скотина.

– Никогда не думала, что ты тоже будешь против меня. Кто угодно, только не ты, Чарли.

Чарли никак не отреагировал и даже не отвел от ее лица своего тяжелого, полного горечи взгляда. А Беллилия все ждала, голова ее тряслась, рот был крепко сжат, а глаза совсем потускнели. В ней не осталось ни алчности, ни кокетства. Поражение рассеяло все ее чары и оставило лишь жалкую, отталкивающую карикатуру хорошенькой жены Чарли Хорста.

– Ладно! – воскликнула она наконец, словно не могла больше ждать. – Ладно, но это будет твоя вина, Чарли Хорст. Тебя за это осудят и повесят!

Каменная стена, которую Чарли воздвиг вокруг себя, рухнула. Его охватили чувства стыда и вины, как будто он спланировал убийство ради собственных интересов и наконец совершил его. Глядя на свою жену, жалкую женщину с побелевшим лицом, он понял, что она считает себя невинной жертвой несправедливости. Сегодня утром она планировала убийство, но память об этом давно улетучилась вместе с памятью о других ее преступлениях. Патологическая жалость к себе освобождала ее от чувства вины. Обвинять надо их, а не ее; их, подлых мужчин и ревнивых женщин. Эта жалость к себе позволяла ей совершать самые жестокие преступления и забывать о них, жить нормальной жизнью, даже влюбляться и считать себя женщиной, вполне заслуживающей иметь хорошего мужа, ребенка и собственный дом.

Неожиданно Беллилия протянула руку к руке Чарли, подняла ее к своему лицу и прижалась к ней щекой.

Чарли отдернул руку. Жалость, которую она испытывала к себе и которая вызывала его сочувствие, была колдовством, сплетенным из ее обаяния и ее безумия. Однажды он уже попал в эту сеть и не хотел, чтобы все повторилось снова.

– Выпей!

– Это будет твоя вина, тебя за это осудят и повесят, – повторила она и, схватив стакан, выпила содержимое одним длинным глотком.

Чарли взял у нее стакан и поставил обратно на тумбочку. Вышел из спальни и стал медленно спускаться вниз по лестнице. Поезд, прибывавший в двенадцать десять, свистнул на повороте. Чарли достал часы, чтобы проверить их точность, и начал считать минуты до прибытия поезда на станцию Уилтон и до того, как Баррет пожмет руку Бену Чейни.

В гостиной у телефона стояла Мэри.

– Ох уж эти Монтаджино! – воскликнула она, бросая трубку. – Всегда что‑нибудь забывают. Ханна хотела узнать, не попал ли случайно их сыр в нашу корзину.

Как только Мэри вернулась на кухню, Чарли, закрыв за собой дверь, вышел в холл к лестнице. С минуту постоял, прислушиваясь, и достал из шкафа под лестницей свои снегоходы.

Огромная скала у реки уже давно была отшлифована водой и ветром. Чарли притаился в ее тени и, порывшись в кармане, достал пакет с сыром. Развернув пакет, он стал по кусочкам сбрасывать горгонзолу в быстрые воды, а пакет свернул и положил обратно в карман. Он не хотел оставлять никаких улик нового преступления, спланированного Беллилией. Против нее было достаточно других свидетельств, чтобы добавлять еще одно. Он вернулся в дом и все положил на свои места: снегоходы, охотничьи сапоги, шапку и макинтош. В гостиной он зажег огонь в камине, а когда огонь заполыхал, бросил в него бумагу от сыра и кусок шпагата. В умывальной комнате, рядом со спальней на первом этаже, он тщательно вымыл руки.

Мэри накрывала стол для ланча. Чарли не хотел оставаться в одиночестве и пошел в столовую. Там он сделал вид, будто ищет свою трубку. Мэри разложила на столе круглые кружевные салфетки и размышляла, что́ лучше всего поставить в центре. Ничто ей не нравилось, пока она не поставила синюю фарфоровую вазу с белыми нарциссами, выращенными Беллилией. Рассматривая результаты своей работы, Мэри прищурилась и склонила набок голову, в точности как это делала Беллилия.

Чарли стоял у окна, когда у ворот появилась Эллен. Он открыл парадную дверь и ждал, пока она подойдет к крыльцу. Холод нарисовал красные яблоки на ее щеках, а глаза сияли.