Тесные комнаты (СИ)

- Нужны друг другу! - наконец взорвался Ванс, дав волю скопившемуся гневу.

- Думаете, почему Гарет вдруг заговорил? Ни одному другому "помощнику" и близко не удалось достичь ничего подобного! И разве вы не заметили, что ваш брат тоже изменился.

Ванс кивнул.

- Я задала вопрос, отвечайте, мистер Де Лейкс.

- Да, да, - он сжал кулаки и в глазах его встали слезы.

- Простите, - простите, смягчилась миссис Уэйзи, - что наш разговор перешел в ссору.

- Как нам было не поссориться... Я почти пять бился, чтобы вернуть брата домой, а теперь снова теряю его ради...

-... Полоумного инвалида! Вы ведь именно так считаете.

Хозяйка встала.

- Я не говорил такого, миссис Уэйзи... Пожалуйста, простите, если так могло показаться...

Ванс непроизвольно протянул к ней руки.

- Сидней может уйти, когда захочет... Никто его здесь насильно не держит...

Внезапно Ванс испугался, что Сидней и в самом деле может потерять свою должность в доме Гарета. Уже на грани того, чтобы пересмотреть свои взгляды, Ванс пролепетал, сильно запинаясь от страха: "Я пришел к вам только потому, что желаю Сиднею добра".

- Понимаю... Однако простите, но я скажу, что пока он с Гаретом, ваше пожелание осуществляется наилучшим образом.

Ванс встал. Он решительно поборол в себе натиск целой армии слов, требовательно рвавшихся наружу.

- Значит, мы оставим все как есть, - произнес он наконец, - и расстанемся друзьями?

Вместо ответа, миссис Уэйзи взяла его за руки обеими руками и крепко сжала их в знак согласия.

Однажды вечером, спустя примерно неделю после провального визита Ванса, одолеваемая мрачными мыслями, и настолько погруженная в себя, что она едва ли отдавала себе отчет в том, что делает, миссис Уэйзи бесшумно поднялась наверх к сыну. Дверь в комнату Гарета была раскрыта и большое полотно шторы, напоминавшее ей парчовое платье, что когда-то носила ее мать, покачивалось от ветерка, веявшего в этот час ранних сумерек. Женщина заглянула внутрь. Зрелище, что предстало там ее взору, оказалось для нее таким же неожиданным и жутким, как если бы она увидела саму себя в гробу, и посмотрела в свое мертвое лицо. Сама не сознавая что она делает, миссис Уэйзи вошла в комнату.

Гарет и Сидней, оба совершенно обнаженные, сцепились на кровати в неистовом объятии, тела их блестели от слюны поцелуев, которыми они покрыли друг друга, и каждый из них яростно и безудержно ласкал ртом мужской орган любовника. Слившиеся в забытьи отчаянного наслаждения, которое они упоенно доставляли друг другу, юноши какое-то время не замечали, что она находятся в комнате. Первым остановился Сидней, но Гарет все еще продолжал жадно ласкать его тело.

- Мэм, - произнес Сидней наконец. - Ирен... На лице его застыла идиотская улыбка.

Миссис Уэйзи нашла в себе силы не упасть в обморок и выйти из комнаты, сумела кое-как сойти по лестнице и добраться до своего кабинета. Там она закрыла и заперла за собой дверь. Ей казалось, что время застыло, и минуты превратились в вечность. В ее оглушенном, как сбитая камнем птица рассудке образовалась черная пустота, и она была даже не в силах заплакать. Ирен поняла, что несмотря ни на замужество, ни на полученное образование в престижных колледжах, где он изучала древнегреческий и французский, она за все свои годы так ничего, по сути, и не узнала ни о мужчинах, ни о женщинах, ни о жизни вообще. Хотя теперь ей, по крайней мере, стало ясно с какой "миссией" к ней приходил Ванс.

И еще, она была достаточно честна с собой чтобы понять, что чувства, которые больше всего мучили ее в эту минуту, было ничем иным, как ревностью и завистью.

В дверь постучали. Это мог быть только один человек.

Ирен оценила его обходительность. Сидней был одет почти официально, и на нем был один из галстуков ее сына, что вызвало у нее раздражение.

- Миссис Уэйзи, - начал он, когда она встала и холодно поприветствовала его кивком. Полагаю, вы желаете, чтобы я ушел...

- Я тебе так и не сказала, Сидней, что на прошлой неделе у меня был твой брат.

- Ванс приходил к вам?

- Как видно, он знает тебя гораздо лучше, чем я...

Она села за спинет, служивший ей столом и принялась выписывать чек. Затем вручила его Сиднею.

- Что это? - вскричал тот, увидев внушительность суммы. - Я его не приму, - отрезал Сидней, возвращая чек обратно.

- Ты предал меня, - произнесла Ирен глухо и без всякого выражения.

- Нет мэм, я вас не предавал,- ответил Сидней. И кроме того, я не стыжусь любви, - сказал он одновременно с решимостью и с дрожью в голосе.

- Любви? - теперь уже грозно обрушилась на него она.

- Да, - ответил Сидней и направился к двери.

У нее вырвалось "подожди", но сколько ни тикали в кабинете упрямые старинные часы, миссис Уэйзи так и не смогла придумать, что сказать дальше. - Что ж, хорошо... - только и сумела произнести она, - чем меньше слов, тем лучше...

- Кому лучше, так это ему, миссис Уэйзи, от того, что есть между нами. Слышите? Я на это других взглядов, не таких как вы с Вансом.... и будь я проклят, если стану смотреть иначе... вы сами поймете, что я прав.

Сидней ушел.

Миссис Уэйзи проглотила одну из сильнодействующих капсул, которые доктор Ульрик прописал ей принимать при стрессах, а затем, собрав немногие остатки сил, преодолела те шестьдесят или около того ступенек, что вели наверх в комнату сына. Дверь туда была закрыта и казалась наглухо заколоченной. Ирен постучала. Ответа не последовало. Тогда она постучала снова, а потом приоткрыла узкий зазор. "Можно к тебе, Гарет?" Поскольку ответа не последовало, она раскрыла дверь и остановилась на пороге.

Гарет сидел в комнате в своем лучшем костюме: на нем был серебристый галстук, которого мать никогда раньше на нем не видела, а руки его были сложены примерно так же, как в тот раз, когда Сидней впервые появился у них в доме.

- Как ты? - поинтересовалась миссис Уэйзи, подойдя к нему и тронув за правую руку. - Гарет, прошу тебя, поговори с матерью.

Но глаза юноши выражали не больше, чем глаза куклы, и Ирен не могла даже понять, дышит ли он вообще и способен ли пошевелиться.

- Гарет, Гарет, зачем ты так, я ведь люблю тебя больше всех на свете... Не молчи, у меня сердце разрывается. Я знаю, ты так делаешь, чтобы меня наказать. И я знаю, что ты меня слышишь... Гарет, мне пришлось его рассчитать... Ну поговори со мной. Я ведь посвятила тебе всю жизнь, пожертвовала для тебя всем... О, Гарет...

Ей показалось, что только в одних его губах еще осталось нечто живое, и хотя они оставались неподвижны, в самом их изгибе читалось такое презрение и ненависть, что мать вздрогнула, как будто на нее брызнуло едкой жидкостью.

После чего, понимая, что бесполезно оставаться рядом с тем, кто решил снова жить как мертвец, она вышла из комнаты, дрожа и согнувшись словно под грузом тяжелой ноши.

За описанными до сих пор событиями скрыта еще одна история, подобно тому, как согласно суеверному преданию под опорами одного древнего моста покоится детский скелет, благодаря которому мост продолжает стоять.

Сидней сумел признаться брату, что он гомосексуалист и любит мужчин, однако у него ни за что не хватило бы духа завести речь о сыне салотопа, или точильщике ножниц, как того чаще называли; и он уж точно никогда не убедил бы Ванса в том, что еще с восьмого класса вся его жизнь была подчинена воле этого человека. Ибо Рой положил на Сиднея глаз еще в ту давнюю школьную пору. Он считал, что Сидней предназначен только для него. Сидней знал об этом, но не желал ему уступать, из-за чего их отношения сделались напряженными. На самом деле, это Рой Стёртевант подослал к нему Браена МакФи: таков был его план, и он складывался как надо, пока Сидней и Браен не взяли да не влюбились друг в друга по-настоящему, чем разозлили Роя настолько, что тот велел Браену застрелить Сиднея, и одновременно с этим сообщил Де Лейксу в анонимной записке, что Браен вскоре попытается убить его где-то неподалеку от таверны Извитый Кряж. Так что не было ничего удивительного в том, что Сидней не стал делиться с братом подобным секретом. Слишком он был большим, чтобы кому-то его открыть и ожидать, что тебе поверят.