Заботы Леонида Ефремова

— Эх, прокачу, — ухарски сказал он и увеличил обороты. Мы погнали мимо домов, мимо фонарей. Ветер хлестал в лицо. Так можно ездить только со зла. Галстук Мишки перелетал через плечо и трепыхался за спиной.

Мы мчались, обгоняя машины, под мостом чуть было не задели за металлические опоры. Ночь была теплой, безветренной, ехать было хорошо и странно. Свадьба на милицейском мотоцикле. Мишка что-то кричал, но я не слышал: ветер относил его слова. Катя оборачивалась и тоже что-то кричала непонятное. Слева, по другую сторону Обводного канала, черной скалой поднимался к небу семиэтажный дом с башенкой на крыше. На последнем этаже, там, где округляется угол дома, бледно горели три окна. Это комната нашего бывшего общежития. Кто-то живет в ней теперь? Кто спит у окна? И почему так долго не гаснет свет: «режутся» ли парни в домино, поют ли песни, справляют ли день рождения, готовятся ли к зачетам?

— Стой! — закричала Катя. — Стой, больше не хочу!

Но Мишка все гнал и гнал вдоль темной и неказистой набережной.

— Стой, Мишка! Стой! Выпрыгну.

Остановились.

— В чем дело? — спросил Мишка.

— Пойду пешком, мне плохо.

— Не выдумывай, давай вернемся.

— Не могу, поезжайте одни. Я сама.

— Не дури. Тут далеко.

— Все равно не могу.

— Садись, я потихоньку, — сказал Мишка.

— Нет, поезжайте, я пойду одна.

— Вот еще, — сказал Мишка. — Садись и поехали.

— Не командуй, — сказала Катя. — Пусть вон Ленька меня проводит. А ты поезжай.

— А ну вас, как хотите! — Мотоцикл взревел, рванулся, и только красные огни долго еще плыли по набережной канала.

— Что с тобой, Катя? Зачем ты так?

— Давай-ка и ты уходи домой. Никто мне не нужен. Иди-иди.

— Нельзя так. Что ты?

— Помолчал бы ты, Ленька.

— Ладно, не сердись, а то возьму и оставлю, — пошутил я.

— Впервые тебе, что ли? — как-то странно ответила Катя.

Я порылся в карманах. Не оказалось ни сигарет, ни спичек, забыл в кухне.

Придется стрельнуть. Но пока никого не вижу.

Я стал отыскивать какого-нибудь прохожего с огоньком. Сам даже не знаю почему, не мог я смотреть в глаза Кате, и она тоже не хотела встретиться со мной взглядом, я это чувствовал. Мы остались одни и теперь не знали, что нам делать, что можно, а что нельзя. Какое счастье, что вынырнул из-под черного моста зеленый огонек такси.

— Эй, такси! — крикнула Катя и выбежала на дорогу, как будто хотела броситься под машину. Заскрипели колеса, высунулся шофер:

— Куда?

— Угостите, пожалуйста, сигареткой.

Шофер качнул головой, улыбнулся:

— И чего только не встретишь. На, держи, молодуха. Со свадьбы удрали? Может, покатать?

Катя поколебалась недолго, взглянула на меня.

— Поехали, — сказала она. — Это будет моим свадебным путешествием.

В машине похрустывало сиденье. Спинка кресла рядом с водителем была перетянута брезентовым ремнем, рессоры шумно, с бряканьем вздрагивали на выбоинах.

— Куда?

— Говори, — сказала Катя.

— Куда хотите, — сказал я. — Может быть, к центру, к Неве? А может, не стоит? — спросил я Катю. — Ты представляешь, что там будет?

— Боишься? — спросила Катя.

— За тебя.

— А ты не бойся. Выходить замуж пострашнее...

— Что, сердитый он у тебя? — спросил шофер.

Мы промолчали.

— А мое свадебное путешествие было по льду, — сказал шофер. — Немец бомбил, а мы ехали. В кузове детишки детдомовские, человек тридцать, а в кабине жена с малышом. Тогда она еще была воспитательницей, не жена мне, и малыши были не нашими. Тогда мы еще и не знали, что да как будет. Везли детей, вывозили их из ада. Немец молотит по Ладоге, а мы по льду шпарим. Дети орут, мотор ревет, воспитательница голову малышу закрыла и зажмурилась сама. Ничего, проскочили. Даже не верилось. А когда поверили, стали обниматься. С детишками и с ней. Обнялись, целуемся на радостях, я и говорю:

— Как звать?

— Нюрой.

— А меня Иваном. Может, еще встретимся.

— Может, встретимся, — говорит она. И так мне ее не захотелось отпускать, что я говорю ей:

— Может, поженимся, когда кончится война?

— Может, и поженимся, — улыбается она.

— Что, не верите? — спрашиваю ее.

— Да как-то странно, — говорит она.

— А что, говорю, странного, чего только в жизни не бывает! Вот если мы выживем — это будет странным. А уж если выживем, никого мне другого не нужно в жены. Мы хоть и знаем друг друга час-другой, зато вон как, — говорю я. — Это не на танцах знакомиться. Вы уж поверьте.

И дал я ей свой адрес. Ей-то ведь некуда было писать. Еще не ясно, что да как устроится. И что вы думаете? Поверила. Мой дом разбомбили, адреса не стало. Сам я пошел мотаться по фронтам да госпиталям. И все думал о ней и все ждал, когда кончится война. Война кончилась, я снова в Питере. У меня новый адрес. Общежитие. Ну уж, думаю, все, не найдет она меня. Да и времени сколько прошло. И вдруг приходит ко мне письмо. От нее. Через розыск! Что было со мной, и не расскажешь. В общем, через две недели мы уже встретились. Глянули друг другу в глаза — все чисто, все ясно, как тогда, на Ладоге. Теперь уже у нас своих трое. Внуки скоро пойдут. Нет, доверие — это что и говорить, — заключил шофер. — Доверие и правда. Мужу и жене врать нельзя, все поломается. И еще, конечно, нужно терпением запастись, уступать научиться, а иначе только треск пойдет. Теперь, я смотрю, часто разводятся. А чего, спрашивается? Да ничего, просто так. Каждому нужна власть. Жене над мужем, мужу над женой. А спроси у них, для чего им эта власть? И сами не знают. Так, лишь бы покуражиться один над другим. А вместе жить — это не забава, и даже не любовь, какая в юности, это что-то совсем другое, это и дружба, и обязанность, сто плюсов и сто минусов заодно. Не важно, как это все называется, важно прожить хорошо. Честно и красиво. Я вижу, вы пара хорошая. У вас получится.

Машина затряслась на булыжнике, что-то внизу под нами забрякало, захрустело.

— Старушка, пора на слом, — сказал шофер, — пятьсот тысяч прошла, — и он замурлыкал какую-то песенку.

Бежит еще себе и бежит, подумал я. Влево руля, вправо, прямо, на все четыре стороны. А вот мы куда?.. Молчим. Боимся. «Хорошая пара. У нас получится...» Всем так казалось. Всех обманули. Себя тоже.

Катя. Катя! Что мы делаем?! Я опять как дурак, как безвольный мальчишка. Ты самая большая моя радость и беда. И как это все случилось? С чего началось?

Не бомбы рвались и не снаряды в нашу первую встречу — орала радиола. В нашем общежитии танцевальные ритмы разлетались по всему этажу. Я не сразу сообразил, что звуки доносятся из нашей комнаты. Открыл дверь. В полумраке, рядом с радиолой, сидела спиной ко мне девушка, и больше никого не было. Девушка сидела так, что мне показалось, будто она не слушает музыку, а прислушивается к каким-то шорохам, к шагам в коридоре, ко всей этой чуждой для нее атмосфере мужского жилища с плохо заправленными койками, с галстуками на гвоздиках и всяким барахлом, перекинутым через спинки стульев и кроватей...

Лишь в первые мгновения я не узнал светловолосую незнакомку. Но вдруг понял: ведь это ты, Катя!

Каждый день мы встречались с тобой в коридорах техникума. Я боялся заговорить, стеснялся. Но когда проходил мимо, радость, даже восторг пробуждались во мне. И я думал, что ты догадываешься об этом. И верил, что рано или поздно мы познакомимся. И вот ты здесь сама! В своем черном облегающем платье с белым воротником. Ослепительно белым. В нашей комнате, среди этих неприбранных тумбочек, разбросанных вещей, окурков на полу, в нашей прокуренной берлоге, — неправдоподобная фея. К кому пришла?

— Здрасте, — сказал я.

— Здравствуйте, — ответила ты просто.

Я не знал, что сказать. Ни одного слова, соответствующего моим чувствам, я не мог произнести и сказал первое, что подвернулось.

— Скучно одной? — спросил я, наверно с глупейшим видом.

— Нет, не очень, — ответила ты, не обращая внимания на мой растерянный и нелепый вид. — Вот музыка. Развлекаюсь... — улыбнулась ты.