Калевала

Хорошей хозяйкой была жена Ильмаринена, но имела она злое сердце и оттого невзлюбила Куллерво. Поставила она его пастухом над коровами и, посылая однажды утром со стадом, в насмешку испекла ему из овса и пшеницы хлеб, а в середину вложила камень. Помазала красавица Похьолы хлеб прогорклым маслом и подала Куллерво со словами:

— Смотри, не ешь его раньше времени! Затем выпустила хозяйка стадо и попросила Укко защитить ее коров на поле и в лесу от беды, как хранил он их дома в загоне, попросила Миэликки присмотреть за стадом, уберечь его за своим белым передником от злого ветра и холодного ливня, попросила Нюрикки застелить мостками трясины и топи, чтобы не увязло стадо в болоте, попросила медведя Отсо с медовой лапой не губить коров, прочь бежать от колокольчиков, попросила седобородого Тапио придержать своих псов, заткнуть им ноздри грибами и ягодами, чтобы не почуяли они рядом тучного стада, попросила Теллерво, дочку Тапио, что одета в нежное платье из тумана, накормить коров сладкими травами и напоить свежей водой, чтобы отягчалось у них пышное вымя и рекою текло из сосцов молоко, чтобы шкура их блестела, как рысья, чтобы сияла, как тюлений мех. Для каждой коровы нашла хозяйка ласковое слово, а как вывела стадо из хлева, отправила раба Куллерво следом на пастбище — погонять скотину. Для пастуха не нашлось у жены кузнеца доброго слова.

Положил Куллерво хлеб в котомку и погнал коров через бор на выгон. По пути горевал он о своей жалкой жизни, о том, что попал на мальчишечью работу — сторожить бычьи хвосты и бегать по болотам за телятами. На лугу сел Куллерво на пригретую солнцем кочку, и совсем одолели его горькие думы: попросил он солнышко послать ему, бедняге, тепла и света, а хозяину с хозяйкой, чьи стада пасет он, вовек не светить — хорошо живет хозяин, печет себе пшеничные хлебы и пироги, мажет их маслом и запивает медом, а пастух грызет сухую корку от овсяного хлебца, жует пироги с сосновой корой и черпает берестой из лужи воду. Запел Куллерво печальную песню бездомного раба, прося солнце переменить дурное время и от чужих людей вывести его к родному дому, где всегда ему будет масло к свежему хлебу и где будет он есть у пирогов середку.

Так прошло утро. Вскоре посмотрел пастух на короткую полуденную тень и решил, что настала пора сироте пообедать. Отогнал он коров на отдых, чтобы заснули на поляне, а сам сел на зеленую траву и достал из котомки хлеб. Хорош был на вид хлеб, гладка была у него корка, но знал Куллерво, что часто в хлебе, который пекла для него жена кузнеца, внутри, под румяной коркой, таилась солома или мякина. Достал пастух из ножен отцовский нож, что сберегла на память мать и отдала сыну, хотел разрезать хлеб, но сломал стальное лезвие о камень. Зарыдал от обиды Куллерво и воскликнул:

— Дорог мне был этот нож — от отца он мне достался, от седого Калерво, но и его меня лишила дрянная хозяйка! Как отомстить мне злой бабе за насмешку, как рассчитаться за негодный хлеб?!

И тогда прокаркал с ветки ворон:

— Научу я тебя, сын Калерво, достойной мести: возьми березовый сук и загони коров в болото, чтобы достались они в добычу медведям и волкам. После собери этих волков и медведей в стадо, обрати косолапых в коров, а серых — в телят и гони их, как скот, на двор — так и отплатишь за издевку скверной хозяйке.

— Ну погоди же! — воскликнул Куллерво. — Плачу я о ноже отца, но прольешь ты, злая баба, слез куда больше!

Сорвал он можжевеловую ветку и погнал коров в болото на съедение волкам и медведям. Самих же медведей обратил пастух в коров, а волков — в телят.

Спустилось солнце за полдень, и подошла пора гнать стадо обратно. В злобе велел Куллерво диким зверям рвать когтями и зубами хозяйку, как только соберется она их доить, и повел волков и медведей к дому кузнеца. Сделав из бычьего рога пастушью дудку, затрубил в нее Куллерво на подходе ко двору — а жена Ильмаринена уже ждет не дождется своей скотины. Услышала она звук рожка и обрадовалась, что ведет раб назад ее стадо.

— Где взял ты пастуший рожок? — спросила хозяйка. — Из чего сделал ты дудку, что так громко она гудит и раздирает уши?

— Нашел я рожок в болоте, — ответил Куллерво, — а играю так громко, чтобы знала ты, что в хлеву уже стадо и пора с огнем идти доить коров.

Позвала жена Ильмаринена свекровь, чтобы пошла та в хлев с подойником, а сама решила замесить тесто для хлеба.

— Хорошая хозяйка сама свой скот холит, — схитрил Куллерво, — корова такой хозяйке и молока больше отдаст.

Развела красавица Похьолы огонь и пошла сама в хлев доить коров. Оглядев там рогатых, так сказала:

— Хороши на вид коровки, и полно у них тугое вымя! Только присела она, чтобы потянуть соски над подойником, как вмиг обернулись коровы дикими зверями и набросились на красавицу Похьолы. Закричала от ужаса гордая жена Ильмаринена:

— Что наделал ты, злой пастух?! Зачем пригнал из леса волков и медведей?

— Пусть как пастух поступил я дурно, — сказал Куллерво, — ты же поступила дурно как хозяйка! Запекла ты в хлеб камень, и сломал я о него отцовский нож, испортил железо нашего рода!

— Милый пастух! — взмолилась красавица Похьолы. — Возьми назад заклятие, избавь меня от медвежьих когтей и волчьих зубов! Дам я тебе лучшие одежды, угощать тебя буду пшеничным хлебом и свежим маслом! Целый год не будешь работать, и еще год согласна кормить тебя даром — только избавь меня от свирепой смерти!

Но неумолим и суров был Куллерво.

— Не будет тебе прощения, — сказал он хозяйке, — самое тебе место под землей у Калмы!

Тут вцепились в красавицу Похьолы медведи и волки, растерзали ее молодое тело на кровавые ошметки и скрылись в лесу — так отомстил Куллерво, сын Калерво, женщине за злобную насмешку, так страшно погибла жена Ильмаринена, которую долго ждал великий кузнец и которую дважды сватал, надеясь обрести с нею счастье.