Японская мифология. Энциклопедия

Во многих фольклорных текстах тэнгу и каппа причисляют к бакэмоно — сверхъестественным существам; впрочем, столь же часто их выделяют в особые «категории», тогда как к бакэмоно относят привидений, ведьм, чудовищ и о-бакэ, то есть животных-оборотней — лисиц и барсуков. Особняком в этом ряду демонических персонажей стоят сёдзё — существа, напоминающие обликом и повадками больших человекообразных обезьян. Впервые о сёдзё упоминается в китайском «Каталоге гор и морей». В Японии эти существа стали своего рода аналогом скандинавских троллей — сильными и злобными, но глупыми. Считается, что сёдзё весьма пристрастны к вину; именно поэтому в Японии словом «сёдзё» часто называют пьяниц.

Разумеется, перечисленными демонами и духами круг персонажей японской низшей мифологии далеко не исчерпывается, однако подробное рассмотрение этого круга не входит в нашу задачу. Поэтому, оставив за спиной бакэмоно и сёдзё, каппа и тэнгу, мы вновь обратимся к японской истории — к тому ее фрагменту, который сыграл значительную роль в формировании традиционного «гайдзинского» (чужеземного) представления о Японии. Речь, конечно же, пойдет об эпохе самураев.

«Все мы желаем жить, и поэтому неудивительно, что каждый пытается найти оправдание, чтобы не умирать. Но если человек не достиг цели и продолжает жить, он проявляет малодушие. Он поступает недостойно. Если же он не достиг цели и умер, это действительно фанатизм и собачья смерть. Но в этом нет ничего постыдного. Такая смерть есть Путь Самурая. Если каждое утро и каждый вечер ты будешь готовить себя к смерти и сможешь жить так, словно твоё тело уже умерло, ты станешь подлинным самураем. Тогда вся твоя жизнь будет безупречной, и ты преуспеешь на своем поприще».

Этот отрывок — из «Хагакурэ» («Сокрытое в листве»), знаменитого трактата о нормах поведения самураев, принадлежащего перу бывшего самурая Ямамото Цунэтомо. Во многом благодаря именно «Хагакурэ» образ самурая с течением лет сильно мифологизировался; следы этой мифологизации мы наблюдаем по сию пору — как в японской, так и в евроатлантической культуре.

Слово «самурай» образовано от глагола «сабурахи», означающего «служить великому человеку». Самураями — или буси, воинами — называли тех, кто служил своим мечом какому-либо правителю, то есть дружинников. Мало-помалу эти дружинники превращались в вооруженных вассалов, получая в награду за службу земельные наделы и крестьян. Самурайские дружины с годами увеличивались в численности, превращаясь в настоящие армии. Воинское мастерство самураев оттачивалось в постоянных схватках с разнообразными противниками — от соседей, покушавшихся на земли их господина, до отрядов айну, от которых самураи переняли многие военные навыки, а также, в частности, и обряд сеппуку — ритуального вспарывания живота.

Схватки между самураями противоборствующих домов становились все более кровавыми. Одна из таких схваток вошла не только в историю страны, но и в ее фольклор; это широко известная вражда кланов Тайра и Минамото, описанная в «Повести о доме Тайра», в других литературных произведениях и во множестве народных преданий. Особое место в этих преданиях занимал Минамото Есицунэ — первый сегун Японии. Впрочем, истории — зачастую с совершенно фантастическими деталями — слагали и рассказывали не только о нем, но и о таких воинах, как соратник Минамото странствующий монах Бэнкэй, Саката Кинтоки, Кинтаро (бросивший вызов богу грома Райдэну), Ура-бэ Суэтакэ, Усуи Садамицу и Ватанабэ-но Цуна. О последнем, к примеру, говорили, что он победил разбойника Кидомару, участвовал в грандиозном походе против демонов, обитавших на горе Оэяма, и в одиночку одолел демона ворот Расемон в Киото. По легенде, Ватанабэ отрубил демону руку. Именно эта гигантская рука, обычно трех- или четырехпалая, изображалась в нэцкэ, иногда рядом с ней помещался маленький демон, оплакивающий своего сородича.

Но если фольклорные самураи, как правило, совершали, как и подобало культурным героям, мироустроительные подвиги, то деятельность самураев реальных была куда более разрушительной. Во второй половине XV в. междоусобные самурайские стычки переросли в настоящую гражданскую войну, вследствие чего период с 1467 по 1568 год получил название Сэнгоку дзидай, то есть «Эпоха воюющих провинций».

Именно этот период вдобавок стал, если можно так выразиться, зенитом самурайства — воины получили множество привилегий, они, и только они, приобрели законное право носить два меча, [4] а всякого простолюдина, который, по мнению самурая, проявил к нему неуважение, воин мог зарубить на месте — закон был в этом случае на его стороне. В дальнейшем развитие экономических отношений привело к тому, что самураи стали постепенно утрачивать свое влияние в обществе. После революции Мэйдзи самураи как военно-политическая сила окончательно сошли со сцены — но в духовной жизни Японии самурайство продолжало играть значительную роль. Принципы Бусидо, этого кодекса чести воина, считались основополагающими принципами жизни истинного японца. Так складывался мифический образ самурая, который мало-помалу в глазах представителей западной культуры сделался образом типичного японца; и этот образ оказался столь жизнеспособным, что не изжил себя и по сей день — чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить, хотя бы, голливудские фильмы последних лет, использующие японский «антураж».

Раз уж речь зашла о кино, нельзя не упомянуть и последний — хронологически — японский миф, получивший всемирную известность благодаря кинематографу. Он принадлежит уже не столько традиционной мифологии, сколько мифологии современной, повествующей о маленьких зеленых человечках из НЛО, гигантских насекомых и крысах-мутантах, разнообразных парапсихических способностях и тому подобных необъяснимых явлениях. Это — миф о чудовище ростом выше небоскребов, нежданно появляющемся среди людей, миф о Кинг-Конге и Годзилле (Годзирои). По силе воздействия на умы этот вклад Японии в современную мифологию можно сопоставить, пожалуй, лишь с вкладом Америки, мифологизировавшей злонамеренный искусственный разум.

Географическое открытие Японии европейцами произошло в XVI столетии. Открытие же духовное продолжается до сих пор — через Харуки Мураками и Юкио Мисиму, Акутагаву Рюноскэ и Ясунари Кавабату, через анимэ, через повести о принце Гэндзи и о доме Тайра, через «Хагакурэ» и «Будо сесин-сю», через «Кодзики» и «Нихон секи». Подобно Индии, Тибету и Китаю, Япония в восприятии homo occidentalis — один из так называемых «узлов силы», один из мифогеографических локусов, которыми фиксируется мифологическое пространство (или мифологический контекст) Юго-Восточной Азии. Японский мир зачаровывает, «японский миф» вовлекает в круг идей и сюжетов, принадлежащих, кажется, иному измерению (настолько они непривычны) — и все же представимых и постижимых. Познаваемая в мифах, в этой сокровищнице «национального духа», Япония становится немного ближе и понятнее — убедитесь в этом сами.

При составлении настоящей энциклопедии использована работа английского исследователя Ф. Х. Дэвиса «Myths of Japan». Перевод выполнен И. Рудометовой, О. Сафоновой, А. Соколовой и А. Зузенко под общей редакцией Н. Ильиной, которой также принадлежат комментарии и глоссарий.