Голем

— Мне достались эти вещи за гроши, я купил их просто как диковинку, для приманки покупателей. Но они выставлены здесь так давно, что никто уже на них не смотрит. К тому же они покрылись пылью, у меня нет ни времени, ни охоты проветривать их и чистить. А почему ты спрашиваешь? Я уже запираю лавку.

— Я куплю эти вещи, — ответил Тодрус, — если ты отдашь их за умеренную цену.

— Да на что они тебе?

— Там видно будет, — ответил Тодрус. — Ты только назови умеренную цену.

— Чудеса! — удивился лавочник. — За всю жизнь со мной ничего удивительнее не случалось. Ни одна живая душа не заглядывалась на эту рухлядь.

Он назвал Тодрусу очень низкую цену, и сделка состоялась. Тодрус был известен своей честностью, он всегда носил при себе кошелёк с деньгами общины, рабби Лейб доверял их ему.

Тодрус опасался, что встречные могут его остановить, заинтересовавшись его ношей. Но час был поздний, и никто ему не встретился. Мужчины все находились в синагоге, а женщины стряпали ужин для мужей и детишек. Никем не замеченный, Тодрус поднялся на чердак над синагогой и разложил на полу одежду, шапку и башмаки для голема. К его изумлению, голем уже сидел! На небе сиял полумесяц, и в его лучах Тодрус увидел, что голем сидит, привалясь спиной к бочонку с заплесневелыми старыми книгами, и смотрит на него, недоумённо моргая. Тодруса обуял такой ужас, что он затянул в голос: «Слушай, Израиль^[22], Бог — наш Господь, Бог один!»

Вскоре он услышал шаги рабби Лейба — рабби поднимался по лестнице, держа в руке фонарь, внутри которого горела восковая свеча. Увидев лапсердак, шапку и башмаки, он сказал Тодрусу:

— Всё свершается по начертанию Провидения. Хотя человек имеет свободную волю, Провидению ведомо наперёд, какое решение человек примет.

Они одели голема в те причудливые одеяния, и рабби сказал:

— Спасибо, Тодрус. А теперь оставь меня.

— Хорошо, рабби, — отозвался Тодрус и пустился со всех ног вниз по лестнице.

Рабби Лейб долго смотрел на голема, дивясь своему созданию. В свете фонаря внутренность чердака имела странный вид. В углах со стропил свисали огромные клочья паутины. На полу валялись старые изорванные молитвенные облачения — талесы, треснувшие шофары — бараньи рога, разбитые светильники, обломки подсвечников и ханукальные^[23] лампы, выцветшие листы пергамента, исписанные рукой неизвестных или забытых писцов. Из щелей и прорех в крыше сочился лунный свет, и в нём радужно переливались столбцы пыли. Здесь ощущалось дыхание минувших поколений, которые жили, служили Господу, противостояли преследованиям и соблазнам, а потом погружались в вечное безмолвие. Странная мысль мелькнула в голове у рабби Лейба: «Если бы те, кто отрицает сотворение мира Богом, увидели сейчас то, что содеял я, человек, рождённый из чрева женщины, они бы устыдились своего безверия. Но так велика сила Сатаны, что он способен затмить людям глаза и замутить их ум. Сатану тоже создал Бог, чтобы человек имел свободу выбора между добром и злом».

Так размышляя, рабби Лейб глядел на голема, а голем словно бы глядел на рабби своими глиняными глазами. Потом рабби произнёс:

— Голем, ты ещё пока не закончен, но сейчас я довершу свою работу. Знай, что ты создан на короткий срок и с определённой целью. Смотри, не пытайся сойти с назначенной тебе дороги. Ты будешь исполнять то, что я тебе велю.

С этими словами рабби Лейб дописал букву «алеф» у голема на лбу. В ту же минуту голем стал подыматься. Рабби сказал ему:

— Спустись вниз и жди меня во дворе синагоги. Я дам тебе новые указания.

— Хорошо, — ответил голем голосом, гулким, как из подземелья. И вышел на синагогальный двор, где в это время уже никого не было. В гетто люди ложились спать рано и вставали с восходом солнца. Так что после вечерних молитв все уже разошлись по домам.

Мысли рабби Лейба были так заняты големом, что он не прислушался к разговорам жены и детей, возвратившихся со свадьбы и теперь обсуждавших невесту, жениха и гостей. Рабби обычно отходил ко сну рано, чтобы проснуться среди ночи и читать полуночные молитвы. Но на этот раз он подождал, пока жена и дети заснут, а тогда тихонько вышел на синагогальный двор. Там стоял голем и ждал его. Рабби приблизился к нему и сказал:

— Голем, отныне имя тебе будет Йосеф.

— Да.

— Йосеф, скоро ты должен будешь отыскать дочь графа Братиславского — маленькую девочку по имени Ганка. Её отец утверждает, будто её убили евреи, но я уверен, что он её где-то прячет. Где её найти, у меня не спрашивай. Те силы, которые дали тебе жизнь, дадут тебе знание, где она находится. Ты — из земли, а земле известно многое: как растить траву, цветы, пшеницу, рожь, плоды. Дождись того дня, когда реб Элиэзер будет доставлен на суд, а тогда предъяви им девочку и тем покажи, как лживы обвинения, выдвинутые нашими недругами.

— Да.

— Может быть, ты хочешь задать какой-нибудь вопрос?

— Какой вопрос?

— Ты создан для одной определённой цели, поэтому ум тебе дан иной, чем у человека. Но кто знает, как работает мозг. Пока не настанет время идти за Ганкой, спи спокойно. Быть может, тебе будут сниться сны, слышаться голоса. Возможно, что демоны попробуют к тебе прилепиться. Но ты не обращай на них внимания. Ничто дурное с тобой не случится. Но жители Праги не должны тебя видеть, покуда тебе не придёт срок им показаться. А до той поры возвращайся на чердак, где я тебя вылепил, и спи там крепким глиняным сном.

И рабби Лейб ушёл домой. Он знал, что голем будет всё делать в точности так, как ему сказано. Дома рабби прочитал ночную молитву и лёг спать. Но впервые за все годы сон не шёл к нему. Небо даровало ему великую силу, и он опасался, что не достоин этого дара. И ещё ему было немного жаль голема. В глазах глиняного великана он заметил растерянность, словно бы вопрос: «Кто я? Почему я здесь? В чём тайна моего существа?» Такое же недоумённое выражение рабби Лейб часто видел в глазах новорождённых младенцев. И даже в глазах животных.

Тем, кто желал евреям несчастья на Пейсах, удалось устроить так, чтобы суд назначили на предпасхальный день. В помещение суда был доставлен реб Элиэзер и с ним ещё несколько старейшин общины, якобы бывших его сообщниками.

За столом сидели трое судей в париках и чёрных мантиях. Сбоку от них стояли евреи в цепях и охранники-солдаты с мечами и пиками в руках. Главный судья запретил евреям Праги присутствовать на суде, а вот недруги Израиля с жёнами и дочерьми собрались там, чтобы любоваться позором евреев. Обвинитель указал пальцем на реб Элиэзера и остальных обвиняемых и произнёс:

— Они считают себя богоизбранным народом, но посмотрите, как они себя ведут. Вместо благодарности императору и всем нам за то, что позволили им тут жить, они убивают наших детей и на их крови замешивают тесто для своей мацы. Нет, они не Божий народ, а приспешники дьявола. Кровь зарезанной ими Ганки вопиёт о мести. Виновны не только еврей Элиэзер Полнер и остальные убийцы, но и вся еврейская община.

При этих словах некоторые старые женщины зарыдали, а некоторые молодые стали ухмыляться и перемигиваться. Все понимали, что обвинение подстроено. Граф Братиславский сделал вид, будто утирает слёзы.

Еврейская сторона в качестве свидетеля защиты вызвала рабби Лейба. Обвинитель задал ему вопрос:

— Не написано ли в вашем проклятом Талмуде, что в тесто для мацы следует подмешивать христианскую кровь?

— Ничего подобного нет ни в Талмуде и ни в какой другой из наших священных книг, — ответил рабби Лейб. — Свою мацу мы печём не в тёмных подвалах, а в пекарнях, при открытых дверях. Всякий, кто пожелает, может войти и убедиться, что на тесто для мацы идёт только мука и вода.

— Разве не правда, что сотни евреев уже были осуждены за употребление крови в маце? — спросил обвинитель.