Геракл

Но кто ты, радостный вестник? - вскричал царь, поднимаясь с ложа,- и почему не несут вина и яства? Где певцы и танцовщицы? Где, наконец, свадебный пир? -царя переполняло счастье.

Алкмене даже показалось, не безумие ль охватило ее отца, так нелепо и забавно подскакивал и приплясывал великий Электрион. От избытка чувств царь, мальчик- слуга подвернулся по дороге, схватил ребенка и затряс изо всех сил худенькое тельце. Ему хотелось петь, выть от счастья, все беды и кручины отступили, и виной этой радости был скромный воин, невозмутимо протягивавший руки к пылающему очагу.

Справедливость не покинула нас. Даже если время от времени боги насылают на нас свой гнев, чтобы тоскою крушить мое сердце, то наивысший суд скоро возвращает правосудие!

-- Однако,- царь запыхался: в его-то годы скакать козленком,- кто ты? Почему не назвал себя?

Я - Амфитрион! - ответствовал воин, повернув к властителю мужественное лицо и скупо усмехаясь.

Тишина повисла в зале. Насупились воины. Замерли прислужницы, готовившие праздничный пир. Звякнула и жалобно умолкла кифара - сжал тонкие струны певец, чтобы не нарушить раздумий.

Черные думы легли на лоб царя Электриона: имя незнакомца сказало ему все. Не в честном бою, не силой меча и копья добился успеха пришелец. Вот почему на нем платье цело, вот почему не спешиваются во дворе его воины - хитростью и лестью добыта слава. И неотомщенными остались сыновья Электриона.

Поднялся с трона грозный царь, сверкали по-волчьи очи великодержца:

Ты выполнил мою волю - я сдержу слово! Алкмена! - призвал царь.

Трепеща, девушка в сопровождении прислужниц, приблизилась.

Что ты скажешь, дочь, о том, чтобы стать супругой этого воина?

Алкмена, потупившись, долго стояла, молча склонив голову. Черные кудри почти касались каменных плит пола. Она была в растерянности, пытаясь собрать стремительной ланью несущиеся мысли. Отец давал ей право выбора? Но поступи Алкмена так, как подсказывало оскорбленное сердце, навек опозорен будет великий царь Электрион, не сдержавший слова.

Я согласна, отец! - гордо вскинула девушка голову.

Неслышимый вздох облегчения слетел с уст великого царя: он знал, что не сумел бы добровольно отдать дочь в руки мерзкого подхалима и плута. Имя Амфитриона и племена телебоев давно связывали робким шепотком украдкой. Никто не рисковал бы сказать, что герой Амфитрион сам предводительствует в набегах, никто не видал у него награбленного. Но дурной слушок страшнее вести с высоких крепостных стен, распространенной во весь голос: на открытый удар можешь ответить, на слух стороной - лишь прокусишь до крови губу.

Сам себя стыдясь, царь, пряча глаза, назначил день свадьбы. До дня торжества Амфитрион остался во дворце.

Алкмена пряталась во внутренних покоях, пряча покрасневшие глаза и скрываясь от виноватых глаз отца. Но ей было легче стать женой мерзавца, чем остаться дочерью предателя, не сдержавшего царского слова. Закон совести повелевал Алкмене отдаться предначертанной участи.

Наконец пришел день праздника.

Прислужницы, обрядив царевну в прекрасные одежды, изукрашенные золотом и бриллиантами, уложили прекрасные волосы девушки в замысловатую прическу и хотели, было, зажечь плошки с ароматическими травами.

Ступайте! - Алкмене хотелось остаться одной. Она не чувствовала себя счастливой ни минуты с тех пор, как истина об Амфитрионе открылась ей. Девушка не могла не признать, высматривая суженого украдкой, когда тот гулял у реки или давал советы конюхам, как лучше уберечь спину лошадей, что воин - хорош собой и мужественен. Его мощные руки с легкостью ломали многолетние стволы деревьев, и даже легкая испарина не покрывала широкую грудную клетку, когда, во время шутливых поединков, во дворце устраивались сражения. Амфитрион с одинаковой легкостью поражал мечом, кинжалом и кулаком своих противников.

Микенам дела не было до царских забот. Горожане и жители окрестностей живо обсуждали предстоящее праздневство.

Бурлили людские толпы, обсуждая щедрые дары, что давал за дочерью царь. То и дело повозки, груженные золотом, драгоценными тканями и прекрасным оружием прибывали к металлическим воротам дворца.

Царь Электрион объявил о народных гуляньях, спортивных состязаниях и великолепной попойке для всякого, кто захочет поздравить его дочь с торжеством.

Алкмена с досадой прислушивалась к приветственным крикам толпы у стен дворца: ее мысли были далеки от сегодняшнего праздника. Девушка полюбовалась на бронзовый кинжал, инкрустированный золотом. На плоскости остро вытянутого треугольника точеная фигурка охотника целилась в разъяренного льва.

- Теперь ты послужишь мне!-девушка тронула пальцем остро заточенное острие оружия и спрятала кинжал в своих одеждах.

Окружающие были поражены внезапной перемене настроения царицы: то грустная и молчаливая, царица повеселела. Но лишь немногие заметили лихорадочный блеск глаз и румянец отчаяния, волнами приливавший к щекам невесты. Алкмена приняла решение: она не опозорит отца, выполнив все процедуры бракосочетания. Но не богам распоряжаться ее судьбой - вместо брачного ложа Амфитриону достанется погребальный костер!

А потом она убьет себя! Алкмена в последний раз посмотрела на родной город. Сколько хватало глаз, море ласково окатывало полуостров. День был прозрачен до хрустальности. Голубое, спокойное небо льет на счастливую землю ровный свет. Спокоен и светлый полумрак кипарисовой рощи невдалеке. А переведи взгляд - геометрическими фигурами вздымаются вверх каменистые террасы, поднимают к солнцу пики горные вершины. Все гармонично, заполненное пространство не приносит усталости или скуки. Взгляд то скользит по водной глади, упираясь в бесчисленные зеленые островки суши, то ищет развлечения в горных кручах, пытаясь проникнуть в тайну гротов и темнеющих ущелий. И куда бы Алкмена не устремляла взор, всюду царил праздник бытия, до опьянения переполненный солнечным светом.

Лишь мне здесь нет места! - грустно усмехнулась царица. Знай Алкмена свою судьбу, она, верно, не ощущала бы себя такой потерянной среди мира, стройно разбитого по законам естественных граней и пропорций всего сущего.

Но тяжелым пологом скрыто от нас будущее, и легче предугадать судьбы мира, чем сказать, как завершится день одного-единственного человека.

Ни слов, ни событий этого дня Алкмена не запомнила, словно все, что с ней происходило, было сном, о котором не вспомнишь утром. Очнулась девушка лишь поздним вечером, когда ночная прохлада остудила переполненный людьми день.

Свадебный разгул тоже чуть попригас. Сытые гости вповалку валялись на разбросанных по мраморным плитам шкурах.

Царь Электрион возлежал на тигровой шкуре, лапая толстозадую наложницу и что-то пьяно бормоча. Потаскушка повизгивала. Алкмена брезгливо оглядела собрание, не совсем понимая, кто она, что тут делает среди пьяных красных рыл, пролитого вина, объедков и валявшихся повсюду обглоданных костей. Казалось, неведомая злая сила нарушила ровное течение жизни царицы, чтобы в одночасье, надсмехаясь, показать, как ничтожно и мелочно человеческое бытие. Амфитрион, выпитое на нем сказывалось лишь поспешной судорожностью движений, отлучился, затеяв спор с царем Электрионом. Минуту Алкмена пыталась прислушиваться сквозь гул пьяных голосов и храп тех, кто послабее.

Стада! Стада! - послышалось девушке. Она вздрогнула: напоминание о причине позора передернуло брезгливой дрожью. Алкмена пробралась через лежащие тела гостей и вышла на балкон, словно вырвавшись из душного плена. Возвращение на свадебный пир показалось невыносимым. Девушка глубоко вдохнула, словно кисловатый напиток, втягивая в себя прохладу.

Ночь была хороша. Она не вскрикнет, когда бронзовый наконечник, вспарывая кожу, разорвет ее плоть и проникнет в сердце. А ночь набросит на мертвое тело свой темный плащ - и боги примут бессмертную душу. Так размышляла Алкмена, колеблясь. Легко мечтать о скорой кончине, но, когда кинжал, пружиня, начал свой кровавый путь, Алкмена испугалась. Она попробовала в другом месте, поднесла кинжал к животу, слегка надавила на рукоять - было больно. Алкмена отбросила оружие, прижалась лицом к каменной решетке балкона и разрыдалась. Даже умереть у нее не хватило мужества.