Дон Кихот (с иллюстрациями) (перевод Энгельгардта)

– Нет, самый хвост еще не ободран, – сказал Санчо. – Все, что я до сих пор сказал, было пирожками да печатными пряниками. Но если вашей милости угодно знать всю клевету, которую про вас распространяют, я сейчас приведу вам одного человека, который сможет рассказать вам все подробно, не пропустив ни одной мелочи. Вчера вечером приехал сын Бартоломе Карраско – тот, что учился в Саламанке и получил звание бакалавра [68]. Я пошел поздравить его с возвращением, а он сказал мне, что уже появилась книга о подвигах вашей милости, под названием «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский». В этой книге описаны все наши приключения. Там говорится даже о том, чему только мы с вами были свидетелями, и передаются наши беседы с глазу на глаз, – словом, я так испугался, что от ужаса стал креститься, не понимая, откуда мог это узнать написавший. Да не угодно ли вашей милости повидать этого бакалавра – я мигом за ним слетаю.

– Ты доставишь мне этим большое удовольствие, друг мой, – сказал Дон Кихот, – меня очень заинтересовали твои слова. Теперь мне кусок в горло не пойдет, пока я не узнаю все в точности.

– Так я схожу за ним, – ответил Санчо.

Глава 33 о разговоре, который вели между собой Дон Кихот, Санчо Панса и бакалавр Самсон Карраско

Дон Кихот пребывал в глубокой задумчивости, поджидая бакалавра Карраско, который должен был рассказать ему подробно про эту удивительную книгу. Он был крайне поражен, что его подвиги успели уже стать достоянием печати, и решил, что книгу, наверное, написал какой-нибудь мудрец волшебник. Потому ему пришло в голову, что и Дульсинея, наверное, попала в эту книгу, и он встревожился, не сказано ли там чего-нибудь лишнего о ней.

Между тем, пока он предавался этим размышлениям, Санчо вернулся и привел с собою бакалавра Самсона Карраско. Дон Кихот встретил его с изысканной любезностью.

Бакалавр, хотя и звался Самсоном, был небольшого роста, круглолицый, курносый и большеротый, он выглядел большим насмешником, любителем веселых шуток и проказ.

Увидев Дон Кихота, он опустился перед ним на колени и сказал:

– О сеньор Дон Кихот Ламанчский, да соблаговолит ваше величие протянуть мне руку для поцелуя, ибо, клянусь своим званием бакалавра Саламанкского университета, ваша милость – один из самых знаменитых странствующих рыцарей, которые когда-либо разъезжали или будут разъезжать по лицу земли. Да благословит бог Сида Амета Бененчели [69], написавшего историю ваших великих подвигов. Да благословит он и того благодетеля рода человеческого, который перевел его сочинение с арабского на наш родной, испанский, язык для утехи всем людям на свете.

Дон Кихот велел ему встать и сказал:

– Неужели история моя уже написана и автор ее – мудрец и мавр?

– Да, высокоблагородный сеньор, – ответил Самсон, – в настоящее время уже напечатано не меньше двадцати пяти тысяч экземпляров этой истории. Подумайте только: ее отпечатали в Португалии, Барселоне и Валенсии, и ходят слухи, что сейчас печатают в Антверпене. Мне думается, что скоро все народы переведут ее на свои языки.

– Человека добродетельного и благородного, – сказал на это Дон Кихот, – должно особенно радовать, что еще при жизни добрая слава его гремит среди различных народов. Я говорю: добрая слава, ибо дурная слава гораздо хуже смерти.

– Никогда еще ни об одном странствующем рыцаре не гремела такая добрая слава, как о вас, – ответил бакалавр. – Никто из них не пользовался таким добрым именем, как вы. Кто может сравниться с вами безмерным мужеством в опасностях, терпением в невзгодах, стойкостью, с которой вы переносите несчастия и ранения, и, наконец, верностью и постоянством любви вашей милости к сеньоре донье Дульсинее Тобосской?

– Я никогда не слышал, – вмешался тут Санчо Панса, – чтобы сеньору Дульсинею звали «донья»; зовут ее просто Дульсинея Тобосская.

– Ваше возражение несущественно, – ответил Карраско.

– Конечно, нет, – поддержал его Дон Кихот, – но скажите мне, ваша милость сеньор бакалавр, какие из моих подвигов особенно восхваляются читателями моей истории?

– На этот счет, – ответил бакалавр, – мнения расходятся, ибо вкусы у людей бывают различные: одни предпочитают приключение ваше с ветряными мельницами, другие – приключение на сукновальне; многим особенно нравится сражение двух армий, оказавшихся стадами баранов; иные восхищаются приключением с похоронной процессией. Говорят также, что лучше всего приключение с освобождением каторжников и ваш поединок с доблестным бискайцем.

– Скажите-ка мне, сеньор бакалавр, – перебил тут Санчо, – а попало ли в книгу приключение с янгуэсскими погонщиками мулов, когда нашему доброму Росинанту взбрело в голову порезвиться на старости лет?

– В этой книге говорится обо всем! – воскликнул Самсон. – Мудрый автор ничего не утаил из ваших приключений. Он даже упомянул о том, как добрый Санчо летал на одеяле, – ответил Самсон.

– Я летал не на одеяле, – возразил Санчо, – а просто в воздухе, и притом гораздо дольше, чем мне бы того хотелось.

– Я полагаю, – сказал Дон Кихот, – что в жизни каждого человека бывают неудачи и превратности, тем более в жизни странствующего рыцаря; и мудрый историк не должен забывать о них и ограничиваться описанием одних только счастливых приключений.

– И тем не менее, – продолжал бакалавр, – иные просвещенные читатели предпочли бы, чтобы автор не описывал бесчисленных палочных ударов, которые в различных схватках так щедро сыпались на сеньора Дон Кихота.

– Да ведь история должна быть правдивой, – сказал Санчо.

– И все же об этом можно было бы умолчать! – заметил Дон Кихот. – Правдивость книги нисколько не пострадала бы, если бы были выпущены кой-какие подробности, унизительные для героя. Ведь, говоря по чести, Эней не был так благочестив, как говорит Виргилий, а Улисс так хитроумен, как описывает Гомер.

– Совершенно верно, – ответил Самсон, – но одно дело поэма, а другое – история. Поэт может изображать события такими, какими они, по его мнению, должны быть, но историк обязан держаться строгой правды и описывать все так, как оно происходило в действительности, ничего не прибавляя и не убавляя.

– Ну, раз уж этому мавру понадобилось говорить правду, – заметил Санчо, – тогда я уверен, что среди ударов, сыпавшихся на моего господина, он вспомнил и о тех, что падали на меня, потому что всякий раз, когда у его милости мерили палками спину, у меня мерили все тело. Впрочем, этому нечего удивляться, ибо мой господин говорит, что когда бьют по голове, так болят все кости.

– Ну и плут же ты, Санчо, – ответил Дон Кихот, – когда тебе это хочется, у тебя отличная память.

– Я бы и сам хотел забыть о тумаках, – ответил Санчо, – да синяки мешают: у меня еще и сейчас бока болят.

– Помолчи, Санчо, – сказал Дон Кихот, – и не перебивай сеньора бакалавра. Пусть он расскажет нам, что еще говорится обо мне в этой книге.

– И обо мне, – сказал Санчо, – ведь я, кажется, одно из главных лиц этой истории.

– Накажи меня создатель, Санчо, – ответил бакалавр, – если вы не являетесь вторым лицом в этой истории. Встречаются даже люди, которым больше нравится читать про вас, чем про главного героя. Иные, впрочем, говорят, что вы уж слишком простодушно поверили в губернаторство над островом, обещанное вам сеньором Дон Кихотом.