Гусман де Альфараче. Часть вторая

О господи, прости мои прегрешенья! Ведь эдак я вконец надоем тебе, дорогой читатель, ибо ты ищешь в книге не проповедей и наставлений, а средства от бессонницы и приятной забавы в часы досуга! Не знаю, как и оправдаться перед тобой: снова я поддался искушению читать рацеи; сослаться разве на пример пьяницы, который что ни заработает, все несет в кабак. Так и я: что ни попадет мне под руку, всякий кирпичик я подбираю и складываю вместе с другими. Короче говоря, если то, что здесь написано, пришлось тебе по сердцу, значит, оно написано хорошо; а если нет — не перечитывай, да и дальше не читай: будет все то же самое, те же заросли и дебри. А не то садись за стол и пиши сам, а я обещаю терпеливо прочесть все, что ты напишешь.

В заключение скажу одно: когда злой рок преследует человека, не помогут ему ни усердные хлопоты, ни мудрые советы. Видишь, что получилось со мной: пошел по шерсть, а воротился стриженый.

ГЛАВА III

Выйдя из тюрьмы, Гусман выигрывает в карты много денег и бежит с добычей в Милан

Я вырвался из тюрьмы, словно из преисподней. Прибавить к этому нечего; яснее не скажешь, ибо это сущий ад на земле. Я вынес оттуда неутолимую жажду свободы, — и всякий меня поймет: кто был лишен ее столь несправедливо, имеет основания опасаться самого худшего, ибо врагам ничего не стоит совершить над ним новое насилие, если прежнее сошло с рук.

Иной раз думаешь, что бог, видно, дремлет. А все же гнева его боятся и боялись даже те, кому слово божье неведомо. Когда Эзоп спросил Хилона: «Что делает бог? Чем он занят?» — тот отвечал: «Он возвышает смиренных и поражает гордецов». Я дурной человек, и раз господь попустил наказать меня, значит, было за что. Неужели праведный судья, человек ученый и благочестивый, пойдет на преступление и запятнает себя пристрастием, лихоимством или трусостью? Пусть же сам за себя отвечает; все мы предстанем пред высшим судией, а потому не хочу ни осуждать судейских, ни думать о них.

Меня славно проучили; я был так напуган и так сильно ожегся на этом кипятке, что с тех пор боюсь и холодной воды. Я никоим образом не хотел больше попасть ни в Торрон, ни в другую тюрьму и обходил их за версту; меня не так страшило лишение свободы, как незаслуженные обиды, которые приходится терпеть арестанту. Стоило мне увидеть кнут возчика, как я вспоминал плеть пристава. Отныне я решил, что лучше потеряю все имущество, а в суд не пойду, разве что насильно потащат.

То же самое советовал я одному приятелю, которому довелось иметь дело с тюремным начальством по поводу похищенного у него камзола. В Торрон привели некоего местного жителя, купившего на базаре этот камзол. Настоящий его владелец, мой приятель, не обвинял арестованного в краже, а только хотел узнать имя человека, у которого тот купил камзол, ибо заодно с этой вещью было похищено много других. Я же уговаривал ограбленного друга: «Бросьте это дело. Берите скорей камзол и не ходите сюда больше, не треплите понапрасну плащ: вас обдерут как липку, вы останетесь без камзола да заодно лишитесь и плаща — все заберут себе судейские». Он не послушался моего совета и решил подавать жалобу и судиться, так как стряпчий и адвокат утверждали, что он выиграет тяжбу.

Разбирательство тянулось больше двух недель; арестованный доказал свою невиновность, и его выпустили на все четыре стороны, а приятель мой остался ни с чем, каясь в своем упрямстве и потерпев изрядные убытки; и камзола он не получил, и плащ продал, да заодно лишился и колета.

Не советую и думать о суде, коли можно его избежать; тяжба — та же сеть: вяжи да вяжи петли, одна цепляется за другую, и конца им не будет, покуда сам не бросишь. Пусть ходят в суд, да и то лишь по важным делам, люди богатые и сановные, им и карты в руки, уж они-то найдут, что кинуть судейским, за что будет им и почет и уважение: у кого есть деньги, тот их не потеряет; а мы с тобой из-за пяти реалов просудим пятнадцать, да подбрось еще сотню за потерянное время, а высудить ничего не высудим, кроме тысячи огорчений, да наживем столько же врагов. Еще того хуже — связаться с тем, кто сильней тебя. Бедному человеку тягаться с богатым — все равно что на льва или медведя с голыми руками ходить. Правда, известны случаи, когда человеку удавалось осилить зверя, но это случайность либо чудо. Худые те шутки, за которые надо расплачиваться боками. Или тебе неведомо, что богатый может и солнце в полночь на небо вызвать, и бесов именем Вельзевула изгнать? [87]

А у таких бедняков, каковы мы с тобой, и свинья-то вместо поросят приносит щенят; тем паче не ввязывайся в уголовные дела; тут дорога правосудия широкая и торная; судья может выбирать, по какой стороне ему идти: по правой, по левой или лучше взять посередке. Отсюда удобно и плечом подтолкнуть, и руку протянуть, да так, чтобы в ладони кое-что осталось.

Коли не хочешь погибнуть, послушай моего совета: дай судье золотые очки, а писарю серебряное перо и спи спокойно; не нужны тебе тогда ни стряпчие, ни законники. В Италии нет такого обычая, какой принят в других даже менее цивилизованных странах: судья, вынося приговор, обязан записать свои основания. Пусть он и неправильно решит дело, это еще полбеды: если проигравшая сторона недовольна, высшая инстанция может пересмотреть приговор.

А впрочем, знавал я судью, который за хорошую мзду вынес решение в пользу некоего купца, желавшего припугнуть противника и тем склонить его на полюбовную сделку; приятель судьи, узнав об этой махинации, спросил его, как мог он вынести явно противозаконное решение? «А какая разница? — отвечал тот. — Высшая инстанция все равно перерешит дело, зачем же мне отказываться от того, что само в руки плывет?»

Решения таких судей надобно отменять подряд, даже не рассматривая; это поистине приговоры на час, и цель их не суд вершить, а обманывать. По-моему, глуп тот, кто не стремится всего этого избежать. По законам логики одна беда лучше, чем много. Если тебя кто обидел, обидчик у тебя один, и только одну обиду нужно стерпеть; если же вздумаешь подать в суд, то соскочишь со сковороды и угодишь в огонь и, ища спасенья от одного обидчика, нарвешься на полчища гонителей.

Хочешь знать, как это бывает? Изволь, могу рассказать обо всех мытарствах, через которые придется тебе пройти. Во-первых, альгвасил может оказаться человеком вовсе без совести, вчерашним трактирщиком, как и его батюшка. Если отец был вор, то сын грабитель. Он купил алебарду, чтобы прокормиться; может быть, даже не купил, а взял напрокат, как осла. А если он хочет прокормиться, то обязан красть; и возглашая: «Я, королевский альгвасил, несу государев жезл», на деле, с этим жезлом в руках, не признает ни короля, ни закона и, вопреки богу, закону и королю, будет над тобой измываться и словом и делом, чтобы вывести тебя из терпения и потом обвинить в буйстве.

Знавал я в Гранаде альгвасила, у которого было два вставных зуба; во время какой-то уличной потасовки он их вынул и сам расцарапал себе десны, а потом сказал, что арестованный выбил ему зубы. Затея, правда, не удалась, мошенника вывели на чистую воду, но не по его вине. Стоит тебе возвысить голос или пошевелить рукой, как альгвасил заявит, — и это всегда в его власти, — что ты на него покушался, и тут же сдаст тебя нижним чинам.

А уж это народ хоть куда! Все как на подбор плуты, изменники, воры, бесстыжие пьяницы. Один лакей, большой остряк, так говорил о себе самом, когда его, бывало, очень уж допекут: «Кто сказал «лакей» — сказал «кабак», «притон», «грязь»; от матери, родившей лакея, можно ждать чего угодно».

И я скажу то же: кто произнес слово «пристав», тот разом назвал все плутни и пакости, какие есть на свете. У приставов нет души, они — точная копия служителей ада. Стоит тебе попасть к ним в лапы, и если они даже обойдутся с тобой учтиво и всего-навсего схватят за шиворот, все равно тебе придется куда солонее, чем робкому кролику в когтях у ястреба.