Дон Кихот (с иллюстрациями) (перевод Энгельгардта)

– Как, предатель? Ты восстаешь на своего хозяина и сеньора? Посягаешь на того, кто тебя кормит?

– Ни на кого я не посягаю, – ответил Санчо, – я только себя спасаю, потому что я сам себе сеньор. Пусть ваша милость обещает мне вести себя спокойно и не требовать, чтобы я сейчас же принялся себя стегать, и тогда я отпущу вас на свободу.

Дон Кихот дал требуемое обещание и поклялся не трогать даже ниточки на одежде Санчо, предоставив ему отстегать себя, когда ему вздумается и захочется. Санчо выпустил своего господина, и мир между ними был восстановлен. Однако после случившегося Санчо не чувствовал уже полного доверия к Дон Кихоту и во избежание повторения подобных неприятностей решил провести остаток ночи подальше от своего господина. С этой целью он отошел в сторону и расположился под большим деревом. Остальная часть ночи прошла спокойно. Поднявшись на рассвете, они слегка позавтракали и уже собрались тронуться в дальнейший путь, как вдруг из-за деревьев показались какие-то вооруженные люди. Не успели Дон Кихот и Санчо оглянуться, как их окружило человек сорок разбойников; на каталонском наречии они приказали нашим путникам не шевелиться до прибытия атамана. Рыцарь был пеш и безоружен, так как Росинант щипал траву неподалеку, а копье, прислоненное к дереву, стояло в стороне, – словом, он лишен был возможности защищаться. Поэтому он счел за благо сложить руки и склонить голову, приберегая силы для более подходящего времени.

Разбойники быстро обшарили осла и забрали все, что нашлось в дорожной сумке Санчо; к счастью для Санчо, эскудо, полученные им от герцога, он спрятал у себя в поясе. Впрочем, эти добрые люди, наверное, добрались бы и до них, обыскав беднягу с ног до головы. Но в эту минуту появился атаман; это был человек лет тридцати четырех, смуглый, крепко сложенный, довольно высокого роста, с повелительным выражением лица. Он сидел на сильном коне; на нем была стальная кольчуга, на поясе висело четыре пистолета. Видя, что его «оруженосцы» – так называли себя разбойники – собираются обыскать Санчо Пансу, он приказал им прекратить бесчинства. Те немедленно повиновались, и таким образом пояс Санчо был спасен. Атаман весьма удивился, увидев копье, прислоненное к дереву, щит, брошенный на землю, и самого Дон Кихота, стоявшего с таким печальным и унылым видом, что он казался воплощением самой печали. Подойдя к нему, атаман сказал:

– Не печальтесь так, добрый человек: вы попали в плен не к дикому злодею, а к Роке Гинарту [113], в душе которого больше сострадания, чем жестокости.

– Меня, – ответил Дон Кихот, – нисколько не печалит, что я оказался в твоей власти, о доблестный Роке Гинарт, чья слава в этом мире беспредельна. Но я не могу себе простить, что по своей беспечности я был захвачен твоими солдатами врасплох. Ведь устав странствующего рыцарства, к которому я принадлежу, повелевает мне всегда быть в полной боевой готовности. Ты должен знать, великий Роке, что, если бы я попался этим людям верхом, с копьем и щитом в руке, им нелегко было бы одолеть меня, потому что я – Дон Кихот Ламанчский, слава которого гремит по всему миру.

Тут Роке Гинарт догадался, с кем имеет дело. Он уже раньше много слышал о нашем рыцаре, но считал все пустыми россказнями, так как не мог себе представить, чтобы жажда рыцарских подвигов могла с такой силой овладеть человеком и превратить его в безумца. Поэтому ему было чрезвычайно интересно увидеть собственными глазами того, о ком он раньше знал только понаслышке.

– Доблестный рыцарь, – сказал он, – не гневайтесь на свою оплошность. Быть может, эти испытания – только путь, ведущий к благу. Воля неба непостижима, и провидение нередко дарует счастье несчастливцам, ставит на ноги падших и обогащает бедняков.

Не успел Роке Гинарт закончить свою речь, как к нему прискакал сторожевой, обязанный следить за проезжающими и прохожими.

– Сеньор, – сказал он, – по барселонской дороге движется большая толпа людей.

Роке спросил его:

– А что – эти люди из тех, кто ищет нас, или из тех, кого мы ищем?

– Из тех, кого мы ищем, – ответил часовой.

– В таком случае не теряйте времени, – сказал Роке, – ступайте и приведите их скорей сюда. Да позаботьтесь, чтобы ни один человек не ускользнул от вас.

Оруженосцы ему повиновались и поспешили навстречу проезжим, а Дон Кихот, Санчо и Роке остались одни. Тут, обратившись к Дон Кихоту, Роке сказал:

– Необычайною должна показаться сеньору Дон Кихоту та жизнь, которую мы ведем; необычайными и опасными все наши дела и похождения. Говоря по совести, я и сам нахожу, что нет ремесла более беспокойного и тревожного, чем наше. По своей природе я человек сострадательный и мирный. Но жестокое оскорбление, нанесенное мне моими недругами, пробудило во мне такую жажду мести, что я наперекор моим добрым наклонностям взялся за это страшное ремесло и упорно продолжаю вести такую жизнь, хотя мой собственный разум убеждает меня отказаться от нее. А между тем один проступок влечет за собой другой. Один грех тянет за собой второй. В конце концов все чувства спутались во мне, и я мщу уже не только за мои, но и за чужие обиды. Однако хоть я и погряз в заблуждениях, но все же не теряю надежды выбраться из них в гавань спасения.

С удивлением слушал Дон Кихот эти разумные речи Роке. Он никогда не думал, чтобы среди людей, ремесло которых – убийство и грабеж, мог найтись человек, способный так здраво рассуждать.

– Сеньор Роке, – сказал он, – сознание своей болезни и готовность принимать лекарства, прописываемые врачом, – уже начало исцеления. Раз ваша милость хорошо знает свой недуг, небо, или, лучше сказать, милосердный бог, пропишет вам лекарства, которые исцелят вас постепенно, а не внезапно. Разумные грешники гораздо ближе к исправлению, чем неразумные. А так как вы, ваша милость, выказали в своей речи мудрость, то я скажу вам: мужайтесь и надейтесь на облегчение болезни вашей совести. Но если ваша милость желает скорее выйти на стезю спасения, пойдемте со мной. Вы сделаетесь странствующим рыцарем. Невзгоды, связанные с этим званием, послужат для вас отличным покаянием и проложат вам путь в рай.

Тем временем возвратились разбойники, посланные за добычей; они привели двух кабальеро, двух пеших паломников, карету, в которой ехало несколько женщин в сопровождении шести пеших и конных слуг, и, наконец, двух погонщиков мулов. Оруженосцы обступили их. Как побежденные, так и победители хранили глубокое молчание, ожидая, когда заговорит великий Роке Гинарт. Он спросил у всадников, кто они такие, куда едут и сколько у них при себе денег. Один из кабальеро ответил:

– Сеньор, мы капитаны испанской пехоты, наши отряды находятся в Неаполе; едем мы в Барселону, где стоят галеры, отплывающие в Сицилию; у нас двести или триста эскудо. С нас этого довольно, и мы не ропщем на свою судьбу, ибо бедным солдатам не приходится мечтать о грудах золота.

Эти же вопросы Роке задал паломникам. Паломники сказали, что они направляются в Рим и что у них обоих найдется, может быть, шестьдесят реалов. Наконец Роке спросил, кто те дамы, что сидят в карете, и сколько у них с собой денег. На это один из конных слуг ответил:

– В этой карете едет моя сеньора, донья Гиомар де Киньонес, жена верховного судьи в Неаполе, а с нею ее маленькая дочь, служанка и дуэнья; сопровождают их шестеро слуг, а денег у них с собой шестьсот эскудо.