Средневековая андалусская проза

Когда ему стало ясно, что его собственное совершенство и наслаждение заключается единственно в постоянном созерцании этого Существа, необходимо сущего, в созерцании всегда действенном, не прерываемом ни на мгновение ока, так что, когда его настигнет смерть в момент такого непосредственного созерцания, она не прервет наслаждения созерцанием и не причинит мучений, тогда он стал размышлять, как бы достичь постоянства в этом действенном созерцании так, чтобы никогда не приходилось ему отвлекаться от него.

И он сосредоточивал мысль на этом Существе на мгновение; но вот появлялся пред его взором какой-нибудь чувственный предмет, или его слух пронизывал голос какого-нибудь животного, или ему представлялось что-либо в воображении, или поражала его боль в каком-нибудь члене, или охватывал его голод или жажда, жара или холод, или ему нужно было подняться, чтобы исполнить естественную потребность, — и тогда мысль его расстраивалась, исчезало это состояние, и было трудно вернуться ему к прежнему состоянию без долгих усилий [120]. Он боялся, что смерть настигнет его в такой момент рассеяния и он попадет в вечное страдание и муку разобщения с тем Существом. Такое состояние огорчало его, и он не мог найти средства от него.

Тогда он начал исследовать все виды животных и рассматривать поступки и стремления их в надежде увидеть, что, может быть, кто-нибудь из них знает об этом Существе и делает попытки стремиться к нему, дабы затем выведать от них средство своего спасения. Он увидел, что все они стремятся только к добыванию для себя пищи и того, что нужно их потребностям, вроде еды, питья, совокупления, тени или тепла; они пребывают в этих заботах дни и ночи до самого момента их смерти, до конца своего предела. Он не видел, чтобы кто-нибудь из них отклонился бы хоть на один момент от такого распорядка жизни и устремился бы к другому. Ясно, что они не постигли этого Существа, не чувствуют влечения к нему и не имеют никакого представления о нем и что все они идут к небытию или состоянию, подобному ему.

Придя к такому мнению относительно животных, он понял, что этот вывод еще более подходит к растениям, так как растения обладают только частью восприятий животных. А раз существо, более полно одаренное восприятиями, не достигало этого познания, то еще менее способно достигнуть его существо, мало одаренное ими. К тому же он видел, что все функции растений не выходят за пределы рождения и питания.

Затем он стал исследовать звезды и небесные сферы и увидел, что движения всех их стройно упорядочены и происходят в строгой закономерности. Он видел их прозрачность, сверкание, недосягаемость для какого-нибудь изменения или порчи и приобрел твердую уверенность, что у них, помимо тел, есть сущности, которые знают про это Существо, необходимо сущее, и что эти знающие сущности не являются телами и не запечатлены в них.

Да и как могло не быть у них этих сущностей, чуждых телесности, когда подобная сущность была у такого, как он, при всей его слабости и сильной нужде в вещах чувственного мира! Он сам принадлежит к числу тел, подвергающихся порче, и, однако, при всей недостаточности его, это не помешало его сущности быть свободной от телесности и порчи. Ему стало ясно, что у небесных тел еще скорее можно предполагать это. И он понял, что они знают про это Существо, необходимо сущее, и созерцают ого всегда действенно, ибо у небесных тел не бывает таких препятствий из области мира чувственного, которые мешают им постоянно созерцать [121].

Далее, он размышлял: почему он один среди всех видов животных наделен этой сущностью, с которой более всего схожи небесные тела? Уже прежде он убедился на элементах и переходе одних из них в другие, что ничто находящееся на земле не остается в одном и том же образе, но что Бытие и Уничтожение всегда следуют друг за другом; что большая часть этих тел смешана и сложена из противоположных частей, почему они и приходят к гибели; что ни одно из них не находится в чистом состоянии и те, которые близки к чистому, свободному от примеси, бывают очень далеки от порчи, как золото и яхонт; что тела небесные просты и чисты и поэтому далеки от порчи и от изменчивости своих форм.

Он убедился также, что одни тела из мира Бытия и Уничтожения таковы, что сущность их состоит из одной формы, прибавленной к качеству телесности, каковы четыре элемента, сущность же других состоит из большего количества форм, как, например, у растений и животных. И чем в меньшем количестве форм проявляется сущность, тем меньше бывает и действие и тем больше бывает удаленность от жизни. В полном отсутствии форм нет и пути к жизни, и такое тело находится в состоянии, подобном небытию.

Такие же тела, сущность которых проявляется во многих формах, обнаруживают много действий и полно входят в жизнь. Если же эта форма такова, что ее никак невозможно отделить от материи, которой она присуща, тогда и жизнь бывает чрезвычайно ярко выражена, продолжительна и деятельна. Вещь, совершенно лишенная формы, есть первичная материя, в ней нет никакой жизни, и она подобна небытию. Вещи же, проявляющиеся в одной форме, суть четыре элемента. Они находятся на самой нижней ступени существования в мире Бытия и Уничтожения, и из них слагаются вещи, носители многих форм.

Эти четыре элемента проявляют чрезвычайно слабую жизнь, так как движутся только одним движением. Слабая жизнедеятельность этих элементов происходит оттого, что у каждого из них есть ему противоположный, явно враждебный ему, препятствующий его природным потребностям и стремящийся лишить его присущей ему формы. Поэтому бытие его непрочно и жизнь слабо выражена.

Растения обнаруживают жизнь более деятельную, чем они, а у животных она проявляется еще более ярко.

Происходит это вот почему: когда в каком-нибудь из этих сложных тел начинает преобладать природа одного элемента, которая благодаря своей силе берет верх над природою прочих элементов, уничтожая их силу, тогда это сложное тело приобретает характер возобладавшего элемента, вследствие чего делается способным только к слабому проявлению жизни, как и элемент, обладавший незначительной и слабой жизнедеятельностью. Когда же в этом сложном теле не преобладает природа одного элемента, когда все элементы распределены равномерно и в строгом соответствии друг с другом, когда ни один из элементов не берет верха над другим и взаимодействия элементов одинаковы; — тогда не проявляется преимущественного действия какого-нибудь элемента, ничто не получает преобладания, и тело становится далеким от сходства с каким-нибудь одним элементом, как будто не существует никакого противодействия его форме. Поэтому оно делается способным к жизни. И чем более равномерно, полно и последовательно распределены эти элементы, тем дальше стоит тело от возможности существования противоположного ему и тем полнее его жизнь.

И так как животный дух, обитающий в сердце, обладает чрезвычайной равномерностью распределения элементов, ибо он, будучи более нежным, чем земля и вода, и более грубым, чем огонь и воздух, занимает как бы среднее положение, и ни один из элементов явно ему не противодействует, поэтому он и оказывается способным к форме животности.

Убедившись во всем этом, он увидел, что необходимым выводом из этого будет следующее: наиболее соразмерный в распределении своих элементов дух животный способен и к наиболее полному проявлению жизни в мире Бытия и Уничтожения. Про этот дух можно почти утверждать, что не существует никакого противодействия его форме, в силу чего он подобен телам небесным, у форм которых нет противодействующих им. Дух такого животного, занимая действительно посредствующее положение среди элементов, не движется вообще, ни кверху, ни книзу, и если бы возможно было его поместить в середине пространства между центром и высшей точкой, до которой достигает огонь, не нанеся ему вреда, он пребывал бы там неподвижно и не стремился бы ни подняться, ни опуститься, а если бы пришел в движение в окружающем его пространстве, то двинулся бы вокруг середины, как движутся небесные тела. А если бы он пришел в движение в самом месте, занимаемом им, то он двинулся бы вокруг самого себя и принял бы шарообразную форму, так как другая и не могла бы получиться при таком движении. Таким образом, он чрезвычайно похож на небесные тела.