Лишь солнце взошло над высокой горой,
780 Сомкнули туранцы воинственный строй.
С копьём смертоносным, на быстром коне
Сохраб их возглавил, готовый к войне;
Защитников крепости, словно овец,
Схватить и связать замышлял удалец.
На стены он смотрит — людей не видать.
С воинственным кличем за витязем рать
Помчалась; разбив на воротах засов,
Как смерч, ворвались, но не видно бойцов.
В ночи осаждённым воителям всем
790 Бежать удалось: их увёл Гождехем.
Под крепостью ход был подземный — про то
Дотоль из туранцев не ведал никто.
Бесследно исчезли и войско и князь,
Твердыню Сохрабу оставить решась.
Виновны ль, безвинны ль, один за другим
Все жители края предстали пред ним,
Прощенья, пощады прося у вождя,
Ему о покорности вечной твердя.
Но тот не внимает, любовью горит;
800 Все ищет он милую Гордаферид
И сетует, плача, не ведая сна:
«О горе, за тучами скрылась луна!
[У цели я был, но добычу злой рок [38]
Из рук моих вырвал, безмерно жесток.
На дивную лань я накинул аркан —
Ушла, а меня залучила в капкан.
Со мной колдовские творила дела:
Мечом не коснулась, а кровь пролила.
Подобно пери промелькнула, и вот
810 Похищено сердце, а боль все растёт
В груди опустевшей, все злее печаль:
Любимая скрылась в безвестную даль!
Увы, ускользнула, исчезла во мгле...
Нет участи горше моей на земле!»
И ночью и днем богатырь горевал,
От взора чужого любовь укрывал;
Но муку не скроешь — таи не таи —
Когда из очей заструятся ручьи;
И как ни хитрил бы, душой удручён,
820 В груди не удержишь отчаянья стон.
Бледнеет и вянет Сохраб, с каждым днём
Сильнее сжигаемый тайным огнём.
Вначале о ране сердечной его
Хуман именитый не знал ничего;
Но видя, что блекнет воителя лик,
Он в тайну умом прозорливым проник.
Он понял: как будто коварным силком,
Сохраб молодой полонён завитком.
Невмочь ему, сон убегает от глаз,
830 И рад бы уйти, да в трясине увяз...
Чтоб мысли Сохраба направить к войне,
Хуман с ним беседует наедине;
Твердит он: «Никто из владык в старину
Не бился у страсти безумной в плену,
Желаньем неистовым не пламенел,
Сверх меры от кубка любви не пьянел.
Газель за газелью арканом лови,
Но бойся попасться в тенёта любви!,
О витязь, искусством войны овладев
840 Забудь о пленительной прелести дев.
Бойца привлекает лишь славы краса;
Орлу подобает любить небеса!
Успешно мы начали ратный поход,
Без боя нам сдался Ирана оплот,
Но битва не кончена, путь наш суров,
Немало нас ждёт и невзгод и трудов.
С могучим Ростемом могучая рать,
Привыкшая славы в сраженьях искать,
Примчится, решимости ярой полна...
850 Кто ведает, как обернётся война!
Тебе одному — удальцу, силачу —
С дружиной иранскою спор по плечу.
Ты сердца влюблённого жар охлади,
Не то — пораженья бесславного жди.
Коль страсти поддашься — ты жертвой падёшь,
Коль страсть обуздаешь — ты к цели придёшь:
Одержит победу твой грозный клинок,
И деву тогда ты увидишь у ног».
Очнулся Сохраб, назиданию вняв:
860 «О витязь туранский,— вскричал он, — ты прав!
Меня исцелил ты словами. Клянусь,
Навек нерушим наш священный союз».]
Меж тем до Кавуса посланье дошло.
Как только узнал про нежданное зло,
Созвал он мужей, возглавляющих рать,
Чтоб вести тревожные им рассказать.
В раздумьи сидят с властелином бойцы,
Ирана прославленные храбрецы:
Тус гордый, Гудерз, чей родитель Гошвад,
870 Гив храбрый, Горгин и Бехрам, и Ферхад.
Посланье бойцам прочитал властелин,
Поведал, каков молодой исполин,
И, с ними советуясь, вымолвил так:
«Коль прав Гождехем, угрожает нам враг
Невиданной мощи. Лишился я сна,
Тоской и тревогой душа пронзена.
Ему средь иранцев соперника нет;
Где средство сыскать от нагрянувших бед?»
На том порешили, что доблестный Гив,
880 Тотчас же к Ростему в Забул поспешив,
Доставит Могучему грозную весть
О том, что в опасности царство и честь;
Пусть витязь могучий, державы оплот,
На помощь иранской дружине придёт.
Готовить послание стал властелин,
Страшась наступающих грозных годин.