Огузы — союз тюркских племен, в середине XII в. жестоко разоривших при своем вторжении Хорасан. В суфийской образности нападение разбойников нередко служит метафорой гнева Божьего, настигающего человека. Данная притча полемична по отношению к ортодоксальному мусульманскому взгляду, согласно которому Бог карает одних людей для того, чтобы устрашить других и привести их к покаянию (ср. в «Гулистане» Саади: «…Так как этот грех совершил не только я один, ты лучше другого подвергни наказанию тому, а я с него пример возьму!» — Глава «О любви и молодости», пер. Рустама Алиева). Суфийское учение о милости и строгости Творца основано на иных, более глубоких, представлениях о духовной реальности.
Однажды в небогатое село
Кочевников-огузов принесло,
И там, прибегнув к методам скорейшим,
Огузы захватили двух старейшин.
Грабитель одного к стене прижал
И, угрожая, выхватил кинжал.
Вскричал старик: «Властители пустыни!
Какая вам корысть в моей кончине?
Ведь я — больной, покинутый и нищий,
Нет в доме у меня ни крошки пищи!»
Главарь ему: «Тебя распотрошим —
И твоего соседа устрашим:
Второй старик, что жаден и богат,
Расскажет нам, где прячет он свой клад!»
А старец им: «Клянусь, мы оба нищи,
Пошлите наши осмотреть жилища!»
Но тут второй старик вскричал: «О нет:
На поле он зарыл пятьсот монет!»
Ответил первый: «Если правда это,
И я боюсь отдать свои монеты, —
То пусть погибнет нищий мой собрат,
Чтоб от испуга отдал я свой клад!»
В данном рассказе мудрый Лукман олицетворяет внутреннюю чистоту и упование на Бога («пекся об одном — о Божьей воле»). Верность Лукмана подтверждается в момент «испытания утроб», когда сокрытое выходит наружу (согласно мусульманскому вероучению, подобное испытание постигнет людей в день Последнего суда).
Был скорбен и задумчив раб Лукман:
Хозяин в нем подозревал обман,
Но, преданный хозяину всех боле,
Он пекся об одном — о Божьей воле.
Всё это видя, прочие рабы
Брыкались и вставали на дыбы,
Составив план — покрыть его позором:
Ведь он для них служил живым укором.
И вот, в саду наевшись фруктов всласть,
Вместо того, чтоб их в корзины класть,
Они подняли крик: «Плодов не стало,
Всё съел Лукман — бесстыдный объедала!»
Лукман в ответ: «Ну нет, я не согласен,
И ты хозяин, нас проверить властен:
Ты едкий щелок в воду положи
И нам, рабам, напиться прикажи,
А сам, воссев на быстрого коня,
Хлещи кнутом — как их, так и меня!..»
…Бегут рабы, спасаясь от кнута,
И пищу извергают их уста.
Так их наветы с правдою не спелись:
Узрел хозяин, чем они наелись.
Один Лукман тотчас оправдан был:
Ведь он в тот день одну лишь воду пил!..
Смысл притчи в том, что суфий («Лукман»), в течение всей жизни благодетельствуемый Богом («хозяином»), не должен роптать на испытания и кары, которым Он его время от времени подвергает. Ибо и в эти моменты суфий не лишается радости, связанной с ощущением Божественного Присутствия («блаженствовал всегда я под твоим крылом»). Он постоянно чувствует ту нисходящую свыше любовь (мухабба), которая услаждает для него горечь испытаний («претворяет яд в целительный настой»). Терпение (сабр) — одна из главных суфийских добродетелей.
Хозяина Лукман разумностью пленил,
И тот его с тех пор так высоко ценил,
Что вместе с ним всегда садился он обедать,
И блюдо каждое давал ему отведать,
И лишь когда Лукман вкус пищи проверял,
То и хозяин ел и тоже одобрял.
Вот как-то он зовет Лукмана: «Слушай, ныне
К обеду нам сосед прислать изволил дыню.
Попробуй поскорей — сладка она, иль нет?»
Вкушает раб кусок с восторгом, как шербет,
А тот ему уже дает второй и третий —
Лукман смакует их, как будто нет на свете
Вкусней. А господин глядит, как раб жует:
«Ну что ж, пора и мне наполнить свой живот!»
Но только он кусок от дыни откусил,
Как тотчас побледнел, вскричал, лишился сил, —
Так горечь обожгла и рот, и всю утробу,
Что час ему пришлось отлеживаться, чтобы
Прийти опять в себя. И он спросил раба:
«Как мог ты это есть? Как понимать тебя?
Притом ведь на лице твоем сияло счастье?!»
А тот в ответ: «Во мне ты принимал участье,
Меня ты одарял сочувствия теплом,
Блаженствовал всегда я под твоим крылом.
И, если б от тебя взять горечь отказался,
Предателем бы я позорным оказался:
Чтоб языка не жег прогорклой дыни кус,
Неужто от любви твоей я отрекусь?!.»
…Любовь из медяка чеканит золотой
И претворяет яд в целительный настой,
И силы от любви пробудятся в больном,
И уксус от любви взыграет, став вином.
Тому, кто полюбил, тюрьма — как светлый рай,
Тому, кто разлюбил, как цепи — вольный край.
Сменив на милость гнев и правду возлюбив,
Посланником добра предстанет страшный див.
Скорбь станет от любви счастливым торжеством,
Храбрея от любви, мышь обернется львом.
А грозный царь, любви сиянием влеком,
Вокруг свечи кружит кротчайшим мотыльком.
И, ведая, что все дает любимый Друг,
Ты примешь полноту и радостей, и мук.
