Повесть о великом мире

Довольный мудрец, подумав, что тот в конце концов сдержался, завернул голову Хомма в свой косодэ [534] и направился в степь поблизости похоронить её.

В это время Сукэтада решил, что теперь-то нет человека, который может его удержать, быстро выехал и сначала направился к павильону принца [535], где, плача и плача, возгласил молитву: «О процветании в этом рождении я не молюсь, ибо жизнь моя сегодня закончится. Если верен всеобъемлющий обет твой о сострадании [536], сделай так, чтобы я был погребён подо мхом на том же поле битвы, где изволил погибнуть от стрел мой батюшка, и чтобы мы с ним родились в Чистой земле сидящими на одном и том же цветке лотоса!» — и со слезами поехал.

Проезжая мимо каменных тории, он взглянул; на них были стихи, которые написал Вступивший на Путь Хитоми Сиро, погибший под ударами стрел вместе с его отцом. Решив, что это как раз то, о чём действительно станут рассказывать всем вплоть до будущих поколений, он надкусил мизинец на своей правой руке и кровью из него написал рядом стихотворение, после чего направился к замку Акаксака. Приблизившись к замку, он сошёл с коня, прижал свой лук к боку, постучал в ворота и воскликнул:

— Хочу кое-что сказать тем, кто в замке!

Через какое-то время два воина высунулись из бойниц башни и спросили:

— Кто это пожаловал?

— Я сын того Хомма Куро Сукэсада, который сегодня утром приехал к этому замку и погиб под ударами стрел. Меня зовут Гэннай-хёэ Сукэтада. Чувства родителей, пекущихся о детях, в обычае у сердец, блуждающих во тьме. В печали от мысли, что мы оба вместе погибнем под ударами стрел, батюшка мой без моего ведома под ударами стрел погиб один. Меня никто не сопровождает. Я подумал, что так и буду блуждать по дорогам Срединного бытия [537], поэтому и прискакал сюда один, надеясь так же, как и мой батюшка, погибнуть от стрел и до конца проследовать по пути сыновнего долга даже и после кончины. Командующему замком доложите об этих причинах и отворите ворота. Я выполню своё желание, лишившись жизни так же, как и мой батюшка, на том же самом месте погибнув под ударами стрел.

Так он просил от всего сердца и стоял, захлёбываясь слезами.

Пятьдесят с лишним воинов противника, защищавшие внешние ворота, тронутые тем, что он движим чувством сыновней почтительности, открыли эти ворота, убрали завалы из деревьев, и Сукэтада сел на коня и въехал внутрь замка, где встретился с пятьюдесятью с лишним врагами и с падающим на него огнём.

Какая жалость! Отец, Сукэсада, был мастером лука и стрелы, какого не бывало, человеком, в котором нуждалась страна. Сукэтада был героем, обладавшим бесподобным чувством сыновней почтительности. Он оставил славное имя своей семье. Хитоми по возрасту уже склонился к старости, однако ему было ведомо чувство долга, он раздумывал о жизни и умер в согласии со временем Когда люди слышали, что эти три человека погибли от стрел в одно и то же время, не бывало никого, кто не горевал бы, — ни из тех, кто их знал, ни из тех, кто не был знаком с ними.

Командующему войсками доложили, что уже обнаружились первые воины, которые дерзко направились к замку Акасака и погибли там под ударами стрел. Поэтому он сразу же выехал из монастыря Небесных королей, сошёл с коня перед Пагодой принца, посмотрел на каменные тории и на левой их опоре написал стихи:

А потом приписал: «Житель провинции Мусаси Хитоми Сиро Онъа, семидесяти трёх лет от роду, во второй день второй луны второго года правления под девизом Сёкё [538] направился к замку Акасака и в благодарность за благодеяния воинского правления пал под ударами стрел».

А на правой опоре написал:

И добавил: «Житель провинции Сагами, сын Хомма Куро Сукэсада по имени Гэннай-хёэ Сукэтада, в возрасте восемнадцати лет, во второй день середины весны [540] второго года правления под девизом Сёкё своей подушкой сделал мёртвое тело отца и расстался с жизнью на том же поле битвы».

В этих двух стихотворениях был отражён долг почтительного сына по отношению к отцу и преданного вассала по отношению к господину. Кости сотлеют под слоем жёлтой глины, но имена останутся, поднявшись на голубые облака девятислойных небес. Поэтому и до сих пор среди людей, которые видят тридцать один знак [541], сохранившийся на каменной опоре, нет таких, кто не проливал бы прочувствованные слёзы.

Вскоре Асо-но Дандзё Сехицу во главе войска в восемьдесят с лишним тысяч всадников двинулся на Акасака и, окружив замок с четырёх сторон на двадцать с лишним те, будто облаками и туманом, прежде всего издал громкий боевой клич. Звуки его голоса двигали горы, сотрясали землю и могли разом сокрушить зелёные утёсы. Скалы, возвышавшиеся с трёх сторон замка, стояли отвесно, как раздвижные ширмы. Только с южной стороны тянулась равнина. Отрезанная от неё широким и глубоким рвом к берегу была обращена оштукатуренная стена. На ней в ряд выстроились башни. Поэтому какими бы большими мечами ни наносить по ней быстрые удары, взять её было нельзя.

Но поскольку силы нападавших были велики, они пренебрежительно считали, что обойдутся без щитов, спрыгивали от летящих стрел в ров и рассчитывали подняться по его отвесной стене. А от крепостной стены могучие лучники дружно выпускали стрелы; при каждой атаке раненых и убитых было по пятьсот-шестьсот человек, и не было времени убрать тела павших от стрел. Не печалясь об этом, вводили и вводили свежие силы, и так атаковали до тринадцатого дня. Однако в замке, казалось, силы не слабели совсем.

И тут человек по имени Кицукава [542] Хатиро, житель провинции Харима, предстал перед командующим и доложил ему:

— Судя по виду этого замка, скоро его одной только силой не взять. Кусуноки эти год или два владел провинциями Идзуми и Кавати, так что припас много воинского продовольствия. И продовольствие у воинов вряд ли скоро закончится. Если хорошенько вдуматься, понятно, что у этого замка с трёх сторон расположены глубокие ущелья, и с одной стороны — равнина, горы же находятся в отдалении. Значит, места, откуда можно брать воду, не видно, но когда мы пускаем зажигательные стрелы, противник гасит их из водяных трубок [543]. В последнее время дожди не выпадали, и по тому, как много воды он расходует, я думаю; не провёл ли он воду в замок прямо из глубины Южных гор, проложив трубу под землёй? А может быть, вам собрать людей, велеть раскопать подножье гор и посмотреть на неё?!

Командующий согласился и собрал людей. У подножья горы, что тянулось в сторону замка, выкопали прямой как знак «I», ров. И когда посмотрели, то, как и предполагали, на дне рва на глубине более двух дзё [544], был проложен жёлоб. Его бока были выложены камнем, сверху уложены кипарисовые плиты, и снаружи по нему стекало больше десяти тё воды. После того, как поступление воды прекратили, вода в замке оскудела, у воинов наступила жажда, и четыре-пять дней они слизывали утреннюю росу с листьев травы, по ночам прижимали тела к отсыревшей земле, а дождь всё не шёл.