Повесть о великом мире

Впереди него был знаменосец, за ним на мощных конях, в богатых украшениях, опережая других на два тё [519], сдерживая коней, следовали более восьмисот всадников в одинаковых доспехах. На нём был воротник «кабанья шея» [520], наголенники, инкрустированные серебром, он был опоясан двумя мечами, отделанными золотом; жеребец Итинохэгуро [521] в пять сяку три сун [522] ростом, лучший к востоку от застав, был покрыт седлом, отделанным золотыми ракушками, словно лодка, добывающая в бухте соль и рассыпавшая её, с подхвостником золотистого оттенка. У командира было тридцать шесть больших чёрных стрел с крупными серебряными языками; он крепко держал в руках лук, плотно обмотанный посередине побегами глицинии, пустив коня шагом по узкой дороге.

В две колонны вытянулись пятьсот с лишним пеших воинов, каждый в одной левой рукавице [523] и в набрюшнике, вооружённый от головы до ног. Они мерно шагали впереди и позади верховых, за ними на расстоянии в четыре-пять те на пять или шесть ри растянулись по дороге сто с лишним тысяч всадников в доспехах, у каждого на свой вкус. На их шлемах сверкали звёзды, рядами, будто гвозди на подошвах обуви, выстроились рукава доспехов. Их мощь сотрясала небо и землю, двигала горы и реки.

Кроме них, тринадцать дней днём и ночью следовали воины, разделившись на армии по пять тысяч и три тысячи всадников.

Не говоря уже о нашей стране, такие большие армии доселе не поднимались ни в земле Тан, ни в Индии, ни у Юань [524], ни у южных варваров [525]. Не было и людей, которые бы их себе представляли.

6

О СРАЖЕНИИ ПРИ АКАСАКА, А ТАКЖЕ О ТОМ, КАК ХИТОМИ И ХОММА ОПЕРЕДИЛИ ДРУГИХ

Тем временем, полководец, направлявшийся против замка Акасака, Асо-но-дандзе Сёхицу, сказал, что на два дня задерживается у монастыря Небесных королей, чтобы подождать войска из тыловых лагерей, а в час Лошади второго дня второй луны того же года должен состояться «обмен стрелами» [526]. К тем, кто выступит раньше времени, следует принять меры.

Был там житель провинции Мусаси, человек по имени Хитоми Сиро, монах в миру Онъа. Этот Онъа, обратившись к Хомма Куро Сукэсада, сказал:

— Войска Вашей милости подобны облакам и туману, поэтому сомнений в том, что лагерь противника падёт, нет. Но едва задумаешься об этом, понимаешь, что Канто управляет Поднебесной уже более семи поколений. А принципа, что уменьшать полноту власти — это путь Неба, — не отменить. Кроме того, разве не погубят сами себя те вассалы, которые нагромоздили зло, отправив в ссылку государя?! [527] Хоть личность я и недостойная, но с благодетелями из воинства общаюсь уже больше семидесяти лет. Если я, человек, которому нечего вспомнить сейчас и долго жить ни к чему, увижу как склоняется к падению воинское правление, это наверняка будет для меня скорбью в старости и помехой в смертный час, поэтому в завтрашнее сражение я вступлю раньше всех и первым буду сражён стрелой, имя же своё оставлю грядущим поколениям.

Хомма Куро в глубине души согласился с ним, но вслух сказал:

— Изволили сказать пустое! Вряд ли можно говорить о славном имени из-за того, что погибнешь от стрелы, выйдя впереди войска, подобного этому. Поэтому я буду вести себя как обычный человек.

После его слов Хитоми с невесёлым видом пошёл в сторону главного павильона, а Хомма, что-то заподозрив, послал посмотреть за ним.

Тот достал походную тушечницу, что-то написал на каменных тории, и вернулся к себе, на место ночлега. Хомма Куро подумал про себя: «Так и есть! Этот человек наверняка собрался завтра отправиться раньше всех», — поэтому он с вечера один выехал из лагеря и поскакал в сторону Тодзё [528].

Когда он был уже в долине реки Исикава, наступил рассвет. После того, как утренний туман рассеялся, Хомма Куро посмотрел на юг и увидел одинокого всадника в синих узорчатых китайских доспехах, с белой накидкой за спиной. Верхом на коне оленьей масти [529] он направлялся в сторону замка Акасака.

Кто бы это был? — Подскакав ближе, он увидел, что это Вступивший на Путь Хитоми Сиро. Заметив Хомма, Хитоми сказал:

— Если верить Вашим вчерашним словам, Вы годитесь мне во внуки. Поеду-ка я раньше Вас, — улыбнулся и пришпорил своего коня.

Хомма последовал за ним, говоря:

— Сейчас не время спорить, кто будет впереди. Скажем лучше, что в одном и том же месте выставят на позор наши трупы, одной дорогой пойдём мы потусторонними путями.

Хитоми ответил ему:

— Стоит ли об этом говорить!

Так они и ехали, разговаривая друг с другом, — один сзади, другой впереди, а когда приблизились к замку Акасака, оба поравняли храпы своих коней, подъехали к краю крепостного рва, приподнялись на стременах, опёрлись на луки и громкими голосами возгласили свои имена:

— Житель провинции Мусаси Хитоми Сиро, Вступивший на Путь Онъа. Ает мне набежало семьдесят три. Житель провинции Сагами Хомма Куро Сукэсада, тридцати семи лет. Были в авангарде войска, что вышло из Камакура. Прибыли сюда, зная, что наши трупы будут выставлены на поле сражения! Те, кто уверен в себе, выезжайте, проверьте наши силы!

Так воззвали они в один голос, поглядывая на замок со стороны. Люди в замке, глядя на них, говорили:

— Говорят, такое в обычае у воинов к востоку от застав. Передают, что так, прежде всех, начинали Кумагаи и Хираяма в битве при Итинотани [530], — завистливые люди! За ними сзади не следует ни один воин. Да и сами они не похожи на влиятельных даймё. И что проку в том, чтобы налететь и лишить жизни воина-неудачника? Лучше останемся здесь и посмотрим, что будет, — а на вопли с востока и с запада не отвечаем, ведём себя тихо.

Хитоми рассердился:

— Мы с самого утра обратились к вам, возгласили наши имена, а из замка в нас не пустили ни одной стрелы! Вы струсили или презираете противника!? В таком случае, покажите, на что способны!

Выкрикнув это, он спрыгнул с коня, легко перебежал через узкий мостик надо рвом и вдвоём с Хомма приблизился вплотную к боковым выступам стены [531], намереваясь взломать и обрушить ворота замка. В замке испугались. Из бойниц и башенок замка стрелы, подобные дождю, посыпались обоим на доспехи и торчали из них, как щетина. А поскольку и Хомма, и Хитоми с самого начала мечтали погибнуть от стрел, они и не отступали ни на шаг, а держались вместе, покуда были живы.

Мудрец [532], до этих пор следовавший за ними, возгласил десятикратно последнее нэмбуцу [533], выпросил обе головы и отвёз их в монастырь Тэннодзи, всё с самого начала рассказав Гэннай-хёэ Сукэтада, сыну Хомма. Когда Сукэтада увидел голову отца, он не произнёс ни слова, только слёзы застряли у него в горле. Он набросил себе на плечи доспехи, оседлал коня и, судя по всему, решил ехать один. Мудрец удивился, удержал его, потянув за рукав доспехов:

— Что это вы надумали?! Ваш почтенный родитель, вступив в это сражение раньше всех, хотел только, чтобы имя его стало известным людям Поднебесной. Отец мог взять с собой и сына, однако он хотел пожертвовать свою жизнь его милости из Сагами. Думая, что восхищение им принесёт процветание его потомкам, он решил прежде других пасть под ударами стрел Однако брать вас с собой у него и в мыслях не было. Кроме того, если отец с сыном вместе проникнут в лагерь противника и вместе погибнут под ударами стрел, кто же будет им наследовать, кто должен будет получить вознаграждение за это? Говорят, что долгое процветание потомков — это путь, в котором явлен долг предков. Горе ваше безмерно. Понятно, что вы твёрдо решили сейчас же вместе с ним принять смерть. Но остановитесь, пожалуйста! — такими словами он твёрдо отговаривал Сукэтада, и тот, не в силах удерживать слёзы, снял с себя доспехи.