Исторические записки. Том 2

В это время Чжан Лян вышел к воротам лагеря встретиться с Фань Куаем [103]. Фань Куай спросил: “Как сегодня дела?”. Чжан Лян ответил: “Грозит большая опасность! В настоящий момент Сян Чжуан танцует с мечом и думает лишь, как бы убить Пэй-гуна”. “Какое опасное положение! — воскликнул Фань Куай. — Я попробую войти, чтобы разделить с ним его судьбу”. Фань Куай тотчас же опоясался мечом и, прикрываясь щитом, вошел в ворота лагеря. Стражники, стоявшие со скрещенными алебардами, хотели остановить его и не допустить внутрь лагеря, но Фань Куай, поставив щит ребром, толкнул стражников, так что они попадали на землю. Фань Куай тут же проник в лагерь, откинул полог шатра и, обратясь лицом к западу, гневно уставился на Сян-вана, причем [от гнева] волосы на его голове поднялись кверху, а зрачки настолько расширились, что казалось, разорвут глаза. Положив руку на рукоять меча и опустившись на одно колено, Сян-ван спросил: “Кто этот гость?”. Чжан Лян ответил: “Это телохранитель на колеснице Пэй-гуна по имени Фань Куай” [104]. “Бравый воин, — сказал Сян-ван, — жалую тебе чару вина”, и Фань Куаю подали огромную чару вина [105]. Фань Куай, склонившись в поклоне, поблагодарил за честь, поднялся и стоя выпил всю чару. После этого Сян-ван сказал: “Жалую тебе свиную лопатку”. Фань Куаю поднесли полусырую свиную лопатку [106]. Фань Куай положил свой щит на землю внутренней стороной кверху, поместил на него свиную лопатку, вынул меч и, отрезая куски мяса, стал их поедать. Сян-ван спросил: “Бравый воин, а сможешь ли ты выпить еще?”. — “Я не уклоняюсь даже от встречи со смертью, стоит ли отказываться от чары вина? — ответил Фань Куай. — Циньский ван [107], как известно, обладал сердцем тигра и волка, он убивал людей, словно [думал], что не успеет перебить всех; он наказывал людей, словно боялся, что не успеет наказать всех, вот почему все в Поднебесной восстали против него. [Чуский] Хуай-ван, договариваясь с военачальниками, сказал: “Тот, кто первым разобьет Цинь и войдет в Сяньян, будет править этими землями”. Ныне Пэй-гун первым разбил Цинь и [135] вступил в Сяньян, он не посмел, присвоить себе даже самой малости, он закрыл и опечатал дворцовые палаты и вернулся, став лагерем в Башане, чтобы дождаться там вашего, Великий ван, прибытия. [Пэй-гун] послал военачальников защищать заставу [Ханьгугуань] потому, что хотел принять меры предосторожности против прихода различных грабителей и чтобы быть готовым к непредвиденным обстоятельствам. И вот, при всех своих тяжких трудах и высоких заслугах, [Пэй-гун] до сих пор еще не пожалован титулом хоу, напротив, [вы], слушая подлые наветы, хотите казнить такого заслуженного человека. Это не более как продолжение пути, который привел к гибели династию Цинь, и я смиренно полагаю, что вы, Великий ван, не пойдете по нему!”

Сян-ван не нашелся что ответить и только сказал: “Садись!”. Фань Куай сел рядом с [Чжан] Ляном. После того как они немного посидели, Пэй-гун поднялся, чтобы справить нужду, по пути дав знак Фань Куаю выйти за ним. Когда Пэй-гун вышел, Сян-ван сразу же послал военного советника Чэнь Пина позвать его обратно [108]. Пэй-гун в это время говорил [Фань Куаю]: “Сейчас я вышел, не попрощавшись, как быть?”. На что Фань Куай ему ответил: “При совершении великих дел не обращают внимания на мелочи этикета, при исполнении важных церемоний не страшатся мелких отступлений [от правил]. Ныне этот человек действует, [словно держит в руках] нож и доску для резки пищи, а нас считает рыбой и мясом, для чего же еще прощаться!”. Вслед за этим они бежали. [При этом Пэй-гун] приказал Чжан Ляну остаться и принести извинения. Чжан Лян спросил его: “А какие вещи вы, Великий ван, привезли с собой?”. Пэй-гун ответил: “Я привез с собой пару пластин белой яшмы с намерением поднести их Сян-вану и пару яшмовых сосудов для вина с намерением поднести их Я-фу, но, обнаружив, что Сян Юй разгневан, я не посмел вручить эти подарки. Поднесите их за меня!”. — “С почтением выполню это”, — сказал Чжан Лян.

В это время войска Сян-вана стояли лагерем в Хунмыне, а войска Пэй-гуна — в Башане на расстоянии сорока ли друг [136] от друга. В связи с этим Пэй-гун оставил колесницу и сопровождавших его всадников на месте, а сам, спасая жизнь, сел на коня и в сопровождении лишь четырех человек — Фань Куая, Ся-хоу Ина, Цзинь Цяна и Цзи Синя, которые с мечами и щитами в руках следовали за ним пешком, направился вдоль подножия горы Лишань окольным путем через Чжиян [109] [в свой лагерь]. Пэй-гун [перед бегством] сказал Чжан Ляну: “По этой дороге до моего лагеря не более двадцати ли. Рассчитай так, чтобы войти [в шатер] только после того, как я доберусь до своих войск”. После того как Пэй-гун уехал и по времени уже, [вероятно], достиг своего лагеря, Чжан Лян вошел и, принеся извинения, сказал: “Чары с вином оказались непосильными для Пэй-гуна, поэтому он не смог проститься, однако, преисполненный к вам почтения, он приказал мне, Ляну, поднести к вашим стопам, Великий ван, с двукратным поклоном пару белых яшм, а два яшмовых сосуда для вина с двукратным поклоном поднести к стопам вашего великого военачальника” [110]. Сян-ван спросил: “А где же Пэй-гун?”. Чжан Лян ответил: “Узнав, что вы, Великий ван, намерены выразить ему порицание за ошибки, он, избегая этого, бежал и уже прибыл в свой лагерь”.

Тогда Сян-ван принял пластины из яшмы и положил их около себя на сиденье. Я-фу принял яшмовые сосуды, поставил их на землю, а затем выхватил меч и разбил их, воскликнув при этом: “Ах, этот глупец не достоин того, чтобы разрабатывать с ним планы! [111] Человеком, который отнимет у Сян-вана Поднебесную, будет не кто иной, как Пэй-гун, а все мы в тот день сделаемся его пленниками!”.

Пэй-гун, прибыв в лагерь, немедленно казнил Цао У-шана [112].

Через несколько дней Сян Юй во главе войск выступил на запад, вырезал население Сяньяна, убил сдавшегося циньского правителя Цзы-ина и поджег циньские дворцы и палаты. Пожар не утихал три месяца. Он забрал все драгоценные вещи и женщин [из дворцов] и двинулся [обратно] на восток [113]. Кто-то посоветовал Сян-вану: “Район Гуаньчжуна [137] огорожен горами и реками и с четырех сторон защищен заставами, земли в нем тучные и плодородные, здесь можно основать столицу, чтобы господствовать [над Поднебесной]” [114]. Но Сян-ван видел, что все циньские дворцы и палаты уничтожены огнем и лежат в развалинах, кроме того, он все время мечтал вернуться на восток, [поэтому он] ответил: “Стать знатным и богатым и не вернуться в родные края, все равно, что одеть узорчатые одежды и пойти в них гулять ночью — кто будет знать об этом?”. Тогда советчик сказал: “Люди говорят, что чусцы — это всего лишь умытые мартышки в шляпах; действительно, это так!”. Сян-ван, услышав такое, сварил советчика живьем [115].

[Затем] Сян-ван отправил к Хуай-вану посланца с докладом о событиях и за повелением. Хуай-ван сказал: “Будет как уславливались!”. Тогда [Сян Юй] преподнес Хуай-вану почетный титул И-ди — “Справедливый император” [116]. Стремясь самолично стать правителем [Поднебесной], Сян-ван наградил титулами ванов прежде всего своих военачальников и советников, сказав им при этом: “Когда в Поднебесной возникли беспорядки, временно у власти были поставлены потомки чжухоу, чтобы покарать династию Цинь [117]. Однако кто же начал это дело, кто одел крепкие доспехи и взял в руки острые мечи, кто провел в полях под открытым небом три [долгих] года, кто уничтожил династию Цинь и успокоил Поднебесную? Это было [достигнуто] стараниями всех вас — военачальники и советники — и моими, Цзи. Хотя И-ди и не имеет заслуг, ему [все же] следует выделить землю и поставить его управлять ею”. Военачальники все воскликнули: “Прекрасно!”. После чего [Сян Юй] разделил Поднебесную и поставил военачальников хоу и ванами.