Манёсю

п. 3369 Песня, по-видимому, исполнялась мужской частью хоровода, так как сочинена от лица юноши. Здесь характерен образ “изголовья из рук” (тамакура), обычный для песен-перекличек. Мы полагаем, что это уже позднейшее толкование образа. Первоначально он был связан, вероятно, с брачными играми на полях, которыми заканчивались хороводы. Само слово “тамакура” означало первоначально, вероятно, “поле-подушка” (“та” может значить и “поле” и “рука”). И так как на поле во время брачных игрищ изголовьем служили руки любимой, то, возможно, впоследствии и произошла такая смена значений слова и другое толкование, особенно когда, оторвавшись от первоначальной народной почвы, это выражение вошло в обиход литературной поэзии.

п. 3370 ТЯ рассматривает эту песню как песню юноши, обращенную к возлюбленной, ссылаясь на комментарий известного филолога К. Мае. Он считает, что эту песню юноша поет девушке, которая мешкает развязывать свои одежды. Возможно, песня относится к циклу так называемых брачных песен утагаки.

Трава нико — в старинных словарях (Котоба-но идзуми — Отиаи Наобуми) говорится, что эту же траву называют еще “эмигуса” и “вакагуса”, т. е. “трава-улыбка” или “трава молодости”, она несколько напоминает папоротник, имеет твердый стебель, узкие листки с лиловатым, а весной с красным отливом; никогда не вянет, слывет очень красивой травой. И по этим причинам, по мнению ТЯ, является “дзё” (“введением”) к слову “хана” “цветок”, в данном случае “ханацума” “невеста”, “новобрачная”. По мнению ОС, речь идет о “кукле из травы”.

“Шнур, не распустив, легла…” — распустить шнур, развязывать шнур — см. п. 3361. Сравнение стыдливой возлюбленной “с куклой из травы нико” или “невестой из травы нико” имеет, по-видимому, древние корни, связанные с какими-то народными обрядами, обычаями, память о которых уже изгладилась: возможно, с символическими брачными сочетаниями духов растительности в виде кукол, сделанных из травы, что встречается у ряда народов в истории земледельческой обрядности. Название травы — “вакагуса” — “трава молодости” и приписываемые ей свойства вечной молодости, бессмертия особенно убеждают в этом. Не случайно она и служит непосредственной шапкой слова “хана”, что в обиходе земледельческих обрядов значит “плодородие” и, таким образом, позволяет предполагать, что образ куклы из травы или “невесты из травы нико” связан с обрядом, способствующим обеспечению урожая, процветания и т. п.

п. 3371 Толкуется как песня мужчины, сложенная в пути. ОС поясняет, что речь идет о богах дороги, в частности о божестве, обитающем в этом священном месте. Об этом божестве говорят, что оно не пропускает дальше, если не откроешь ему, что скрываешь на сердце, поэтому от страха мужчина сказал имя любимой женщины, что таил в душе. В старину произнесение имени кого-либо было табу, имена близких иногда называли только божествам, когда у них испрашивали покровительства и защиты (см. также п. 3284).

В стороне Асигара (Асигари) — типичный зачин песен, в который входит название данной местности. Эта песня имеет вариант среди авторских песен в кн. XV.

п. 3373 Река Тамагава в провинции Мусаси славилась кристально-чистой водой и форелями. В старину на всем ее побережье занимались выделкой полотна, белили его на солнце у реки; его подносили правителю в качестве подворного налога.

п. 3374 В песне говорится о гадании на оленьей лопатке, которую держали над огнем и по трещинам читали имена и судьбу.

В комментариях ИЦ приводится целый рассказ, связанный с этой песней. Там говорится о том, как родители добивались узнать имя возлюбленного своей дочери, которое она скрывала. Ее повели к гадателю в долину Мусаси и во время гадания на лопатке оленя выяснили имя обманувшего ее возлюбленного. Однако песня по структуре и содержанию напоминает обычные песни при гадании, когда описывается совершаемое действие и затем предугадывается как уже свершившийся факт результат гадания. Гадание на лопатках оленя, судя по песням М., было широко распространено в те времена. Некоторые комментаторы (К. Мор.) указывают, что такого рода гадание характерно для монгольских народов и в Японию оно пришло с материка. Он особенно подчеркивает это как факт, представляющий особый интерес с точки зрения истории японской культуры. Зачин типичный для народных песен того времени.

п. 3375 Исполнялась, по-видимому, женской частью хоровода, так как сложена от лица девушки. В песне “общий зачин” песен провинции Мусаси. Образ фазана и других птиц, особенно кукушки, очень характерен для народных песен М.

п. 3376 Песня распевалась, по-видимому, женской половиной хоровода. В тексте приводится также песня из неизвестной книги, представляющая вариант на ту же тему, с той только разницей, что она является как бы песней-вопросом, распеваемой мужской половиной хора, а данная песня является ответом на нее.

“Помашу тебе я рукавом…” — распространенный образ в любовных лирических песнях М. Он перешел в классическую японскую поэзию и литературу как образ интимных любовных отношений, любовный знак, сигнал к встречам, выражение любовных чувств.

Цветы укэра (Atractylis lancea) — разновидность хризантем, растут в горах, цветут осенью желтоватыми, либо лиловатыми, либо красноватыми цветами, которые полностью никогда не раскрываются, почему и являются образом затаенной любви. Цветы укэра воспеваются неоднократно в любовных лирических народных песнях М.

п. 3377 Толкуется как песня девушки, обращающейся к возлюбленному с упреком. Здесь использован часто встречающийся в песнях М. образ травы, сгибающейся от ветра, как образ девушки, подчиняющейся воле любимого.

В песне “общий зачин” песен этой провинции, куда входит название самой провинции.

п. 3378 Комментируется как песня, обращенная к молодой девушке. ТЯ указывает, что на эту тему имеются разные варианты среди народных песен, приводит два из них. Иваидзура — растение, в комментариях К. приводятся источники, где слово этимологизируется следующим образом: “ива” “скала”; “дзура” или “кадзура” — растение, растущее среди скал (стр. 729). Однако мы полагаем, что, возможно, здесь идет речь о траве, имеющей отношение к народной обрядности; во-первых, потому, что в древних обычаях Японии имеют место священные травыи, с другой стороны, потому, что слово “иваи”, возможно, происходит от “ивау” “праздновать”, “молиться”, “священнодействовать”, “иваиби” “праздник”, “иваиби” “обрядовый костер”, имеющий целью мольбу о солнце; “иваигото” “празднование”, “иваисакэ” “праздничное сакэ”.

п. 3379 Цветы укэра неоднократно встречаются в песнях М., они служат символом затаенной любви, так как не раскрывают полностью своих лепестков и не имеют четкой интенсивной окраски (см. п. 3376), и символом вечного и неизменного, так как никогда не вянут (вроде бессмертника). В этих двух планах они и фигурируют обычно в песнях М.

п. 3380 ТЯ высказывает предположение, что эта песня сложена во время разлуки любящих братьев и вряд ли сложена женщиной, провожающей до стоянки кораблей своего возлюбленного, отправляющегося в дальнее плавание. Однако ОС толкует ее как песню мужчины, обращенную к милой. В песне “общий зачин” народных песен данной провинции.

п. 3381 Толкуется как песня юноши, разлученного со своей возлюбленной. “Летом тянут коноплю…” — постоянная характеристика местности Унаби, как и в п. 3348.

п. 3382 Песня юноши. К. приводит источники, где встречаются упоминания о местности Умагута. В “Тэмму-ки” (Записях об императоре Тэмму”) имеется указание, что Умагута принадлежала фамилии Отомо и т. д.

Содержание этого стиха воспринимается комментаторами по-разному. Перевод сделан по ОС и НКБТ, так как их толкование наиболее характерно для песен М.

п. 3383 Комментируется как песня, связанная с отъездом и сложенная в дороге.

п. 3384 Толкуется как песня девушки, которую любимый сравнивает с легендарной красавицей Тэкона. Перевод сделан на основе толкования К. Маб., К., К. Мае. В настоящее время в префектуре Тиба, в г. Сигава к югу от часовни Тэкона на памятнике высечена танка Акахито и недалеко от него имеется Пруд Тэкона (см. песни кн. III и IX о Тэкона).