Сколько гордых мужей, изумясь ворожбой этих глаз,
Стало слугами ей, вожделений телесных стыдясь!
Так бела и румяна, как будто в сияньи зари
Птицы жертвенной кровь на нетронутый снег излилась.
Я молюсь, лицезреньем своей красоты одари,
Только разве слугу хан к престолу приблизит хоть раз?
Дух и сердце, терзаясь, все ждут у заветной двери,
Только взгляда мятежных очей им в ночи не украсть.
Тьма влюбленных к свиданью подарков готовит лари,
Но в разлуке и бедствиях держит их рабская страсть.
Если с ней не увижусь, умру от страданий любви.
Лучше скорый конец, чем печальной разлуки напасть.
Ты в плену у нее, о бедняга Сайф-и Сараи,
Как ты, «Меч», мог из пламени в черное рабство попасть?
Орел зари, раскрыв крыла средь золотых зыбей,
С небес спугнул созвездья прочь, как стаю голубей.
Завоевательница-ночь пережила разгром,
Как натиском сирийских войск поверженный Ромей [83].
Ланцет зари по сердцу тьмы скользнул — пошла ручьем
В таз неба кровь, и горизонт вдруг сделался красней;
Очнулись птицы, ощутив, что брезжит окоем,
Хвалу Аллаху вознесли средь листьев и ветвей.
Мир, наподобье райских кущ, вдруг вспыхнул серебром;
Влюбляясь в землю, небосвод пустился в танец с ней.
От благодатного питья в собрании своем
Цветы в садах и цветниках хмелели все сильней.
Испив из пиалы зари, вся озарясь огнем,
Явила роза красоту — и ахнул соловей.
Трель прозвенела в тишине, и, пробужден певцом,
Нарцисс задумчиво вздохнул в невинности своей.
Подобный деве кипарис слегка повел плечом,
Рукою трепетной поймал мерцание лучей;
Благоуханья потекли, несомы ветерком,
Душистый аромат цветов явя вселенной всей.
И очевидец я тому, как в блеске золотом
Внезапно солнце вышло в сад, сверкая все щедрей;
Узрев блистательную стать, цветы всем цветником
Вплели весенний аромат в сверкание огней.
Заря, касыду вдохновя, весенним стала днем,
И солнца свет напомнил мне о славе наших дней:
Александрии государь, в радушии своем
Затмив Хатама [84], сам ты стал щедрейшим из людей.
Душой Хамза [85], ты — как Рустам [86] в борьбе с бесчестным злом,
Нет равного тебе в миру среди живых царей,
О века нашего Махди [87], прославленный добром,
О праведный источник благ для преданных друзей!
О рыцарь конный, ты грозишь врагам своим мечом,
Стрелой из лука ты сразишь и льва, царя зверей;
Кто в нарды-шахматы судьбы играл с тобой вдвоем,
Тот проигрался в пух и прах и тотчас стал трезвей!
Зухра [88] держала свой покров на том пиру твоем,
Где месяц подавал вино, а Марс — поднос сластей.
Я ж, Сайф-и Сараи, воспел твой царский труд стихом —
Арузом чистых жемчугов и дорогих камней.
Твой нрав веселием пьянит хмельнее, чем вином,
Дух, полный благородных свойств, чужд склочных мелочей!
Хвалой касыду завершил я лучезарным днем,
Не зря кинжал зари рассек покров густых ночей.
Осыплет ли весенний ветр соцветья в водоем
Иль разукрасит бедствий вихрь мир тысячей скорбей,
Пускай гарцует гордый царь в величии своем,
Пускай из уст его звучит язык богатырей!
Поэты, вы — розаны сада любви,
В стихах вы и вороны, и соловьи.
Кто, как попугай, любит грызть сахарок,
Кто праведным словом прикроет порок,
Кто бережно чувствует слог и размер,
А кто недостойного хвалит сверх мер.
Кто, чушь сочинив, вознесется главой,
Кто репы очистки считает халвой,
Кто, строчку поправив, в ней выявит суть,
А кто невпопад наплетет что-нибудь.
Сайф-и Сараи среди вас так убог,
Он — пыль под подошвами ваших сапог.
Но знайте, к себе уваженья полны:
Свет звезд не затмит света полной луны!