Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй
Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй читать книгу онлайн
Самый загадочный и скандально знаменитый из великих романов средневекового Китая, был написан в XVII веке.
Имя автора не сохранилось, известен только псевдоним – Ланьлинский насмешник. Это первый китайский роман реалистического свойства, считавшийся настолько неприличным, что полная публикация его запрещена в Китае до сих пор.
В отличие от традиционных романов, где описывались мифологические или исторические события, «Цзинь, Пин, Мэй» рассказывается веселой жизни пройдохи-нувориша в окружении его четырех жен и многочисленных наложниц.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Ниже следовало похвальное слово чудодейственному снадобью:
«Красным пламенем искрится, ослепляет, будто размолотый коралл. Аромат густой струит, словно только что зажженный мускус иль сандал. Отправишь в рот, и сладкая слюна фонтаном брызнет из-под языка. Положишь на ладонь, и пневмы теплота проникнет под пупок. Да, жизненной силы прибавит и семенную жидкость восполнит. И без волшебного порошка? [774] женщину в мужчину превращает. К чему искать бессмертья эликсир [775] Не деревенщине дается он, но пособляет возлюбленным, под пологом укрытым. Когда желанием томим, его прими и радостные сновиденья о Синем драконе тотчас посетят, а вовремя приступишь к делу, с Летящей Ласточкой [776] разделишь наслажденье. Кто сына жаждет, примет пусть. Тотчас исполнится желанье. А кто совершенствуется в истине, станет бессмертным на сотый день».
Приписка гласила:
«После приема пилюль следует воздерживаться от употребления в пищу мозгов и крови, а также редьки и лука. Соитие в нечетные числа сулит мужское потомство, а в четные – женское. Все зависит от желания. Употреблением пилюль в течение года можно достичь долголетия».
Юэнян прочитала, и радостная улыбка озарила ее лицо. Пакетик был тщательно запечатан. Она тонким острым ноготком провела осторожно черту, и пакетик открылся. Развернув три или четыре слоя черной глянцеватой бумаги, Юэнян увидела покрытую золотой пылью и красной киноварью пилюлю изумительной красоты. Она положила ее на ладонь и, действительно, почувствовала тепло под пупком. Поднесла к носу, и точно – рот ее наполнился ароматной слюной.
– Да, наставнице Сюэ в самом деле многое ведомо, – размышляла про себя довольная Юэнян. – Неведомо где добыла такое редкое снадобье. Неужели и чудесная киноварь не принесет мне счастья?! Кто знает.
Юэнян полюбовалась немного пилюлей и, чтобы она не выдохлась, опять тщательно завернула ее в бумагу, заклеила клейстером и заперла в шкафу. Потом она вышла в коридор.
– Если завтра, в день жэнь-цзы, [777] – обернувшись к небу, тяжко вздыхая, начала она, – я, урожденная У, после приема снадобья матери Сюэ зачну сына и тем одарю наследником дом Симэня, избавлю себя от участи духа, лишенного поминовенья, то по гроб не отблагодарить мне Владыку Неба.
Только под вечер Юэнян разговелась, но говорить об этом подробно не будем.
Симэнь прибыл в поместье придворного смотрителя Лю и вручил визитную карточку. Привратники доложили смотрителю Хуану и управляющему Аню, и те в безупречных парадных одеждах вышли навстречу Симэню. После обмена приветствиями сели.
– В прошлый раз мне посчастливилось с вами познакомиться, сударь, – начал смотритель Хуан. – Прошу прощенья, что осмелился обеспокоить вас своим приходом и причинил столько хлопот.
– Прошу меня извинить, господа, – что так опоздал сегодня, – говорил Симэнь.
– Я спешил тогда на прием к правителю Ху, моему однокашнику, – объяснил управляющий Ань, – потому пришлось с вами расстаться. Вы были так любезны! Ваше гостеприимство незабываемо. Так давайте ж сегодня насладимся до самого утра.
– Премного вам благодарен, – отвечал Симэнь.
Доложили, что стол готов. Хозяин пригласил всех в крытую галерею и предложил снять парадное платье. Стали рассаживаться. Симэня упрашивали занять почетное гостевое место. Он начал было отказываться, но потом уступил просьбам.
Вышли певцы и запели арию на мотив «Роскошной оранжевой сливы»:
Симэнь похвалил певцов. Ань и Хуан поднесли Симэню вина. Он в свою очередь им наполнил чарки. Певцы опять ударили в кастаньеты и запели арию на мотив «Ниспослали одеянье царское – халат драконов»:
Винные чары и кубки вздымались до тех пор, пока все не опьянели, но хватит об этом пустословить.
Расскажем о Цзиньлянь. Накануне ей помешали встретиться с зятем Цзинцзи в гроте, но вот теперь, когда Симэнь пировал в поместье придворного смотрителя Лю, а Юэнян никуда не показывалась из своих покоев, она металась взад и вперед словно муравей, попавший на горячую сковородку. После встречи в гроте Цзинцзи ушел в лавку, но, томимый желанием, не мог спать всю ночь. Цзиньлянь и Цзинцзи, надо сказать, частенько перемигивались и шутили между собой, когда отсутствовал Симэнь. И вот, едва наступили сумерки и зажглись огни, Цзиньлянь, крадучись, пробралась в крытую галерею. Тут, откуда ни возьмись, очутился и Цзинцзи. Он крепко обнял Цзиньлянь и прильнул к ней, осыпая ее поцелуями.
– Моя дорогая! – говорил он. – Вчера нам помешала эта Мэн, будь она неладна! Я ночь напролет глаз не смыкал. Я от волненья едва держусь на ногах, завидев тебя, моя чаровница!
– Ах ты, разбойник! – говорила Цзиньлянь. – Тебе что, или жить надоело? Схватил тещу и давай целовать! А увидят, что тебе будет? Не боишься?
– Дорогая! – неустанно повторял Цзинцзи. – Нельзя упускать такое счастливое мгновенье.
Он сгорал от нетерпенья. Внизу под одинарной полой его халата было что-то похожее на брусок из твердого железа, охваченного огнем, и через одежду чувствовалось, как он стремится подняться, чтобы найти свое пристанище. Цзиньлянь прильнула к нему и, не в силах более сдерживаться, откинув полу халата Цзинцзи, принялась мять янский предмет. Это привело Цзинцзи в смятение, и он начал стягивать с Цзиньлянь панталоны. Раздался резкий звук сорванной юбки.
– У, растяпа! – в шутку заругала она запутавшегося в ее юбке Цзинцзи. – Не поднаторел еще! Эка трясет тебя, трус!
Она сама отстегнула юбку и раскрыла свои глубины. Положив ногу на перила, она приняла сучок Цзинцзи в свое лоно.
Следует сказать, что Цзиньлянь уже долгое время понапрасну растрачивала жизнь и потому была полностью готова к сражению. Вот Цзинцзи что есть силы толкнул в нее свое оружие, которое со звуком проникло в глубину. Он проговорил:
