Новые приключения Царя Обезьян. Дополнение к Путешествию на Запад

Когда девушки, резвившиеся под пионами, увидали, что Сунь Укун перебил всех детей, они побросали на землю корзинки с цветами и кинулись к ручью. Там они набрали камней и приготовились встретить ими Сунь Укуна. Но Царь Обезьян не дрогнул: один взмах волшебного посоха — и девушки попадали замертво на землю!

Хотя Сунь Укун был храбр и никому не давал спуску, в его груди билось милосердное и отзывчивое на страдания сердце. Не успел он вложить свой волшебный посох обратно в ухо, как из глаз его полились слезы, и он, охваченный раскаянием, подумал: «Великое Небо! С тех пор как я принял закон Будды, я держал в узде мои страсти и не давал волю гневу. Я никогда не убивал невинных, но сегодня в припадке ярости лишил жизни больше пяти десятков детей и девушек, а ведь они не были ни чудищами, ни разбойниками. Я забыл о том, какие страшные кары уготованы нам за такие преступления!» Он сделал пару шагов, и его лицо опять перекосилось от страха. «Я помнил только об аде, который ждет меня в будущем, — корил он себя, — но не подумал про ад, который всегда со мной. Позавчера я убил чудовище, и учитель сразу же прочитал надо мной заклинание [6]. Однажды, когда я сразил нескольких разбойников, учитель даже прогнал меня. А теперь, увидев эту гору трупов, он, уж точно, меня не пощадит и, глядишь, прочтет заклинание добрую сотню раз. Как бы тогда Великий Мудрец Сунь не превратился в жалкую облезлую обезьяну! Где-то будет тогда мое достоинство? »

Но правду говорят, что Сунь Укун был хитрой и сметливой Ум-Обезьяной. Очень скоро он придумал, как ему поступить. Давно уже Сунь Укун знал, что Танский монах не только сведущ в науках и искусствах, но и с избытком наделен добротой. «Напишу-ка я поминальное слово в честь невинно убиенных и, скорчив плаксивую рожу, прочту его вслух, — решил он. — Учитель увидит, что я плачу, наверняка спросит: «Что стряслось, старина Укун?» А я отвечу: «На Западной дороге водятся кровожадные чудовища». Учитель непременно станет меня расспрашивать: «Какие чудовища? Как их зовут?» — «Это чудища, которые до смерти избивают людей, — отвечу я ему. — Если не верите, взгляните сами и увидите, что толпа юных девушек превратилась в гору окровавленных трупов». Когда учитель поймет, какие свирепые чудища водятся здесь, мужество покинет его и он затрясется от страха. Чжу Бацзе скажет: «Давайте поскорее уберемся отсюда». Шасэн вставит: «Сматываемся, да побыстрее!» Вот тут-то я и успокою их: «Покровительница наша, богиня Гуаньинь [7], позаботилась о нас. В пещере чудищ остались одни черепки!»

Сунь Укун не мешкая отыскал камень, который можно было бы приспособить под тушечницу, и смастерил кисточку из ветки сливы. Вместо туши он размешал грязь, а за неимением бумаги разложил на земле бамбуковые дощечки и вывел на них заглавие своего сочинения: «Поминальное слово». Подобрав рукава на манер деревенского писаря, он стал писать, покачиваясь из стороны в сторону, притопывая ногой и громко читая вслух сочиненное им поминальное слово.

«Я, Царь Обезьян и первый ученик великого наставника закона Будды, Танского монаха Сюаньцзана, получившего от законного государя Великой Тан Мешочек Сотни Драгоценностей, Посох Настоятеля с Пятью Жемчужинами и титул Брата Императора, я, владыка Пещеры Водной Завесы, Великий Мудрец, равный Небу, Бунтарь, учинивший переполох в Небесном Дворце [8], и почетный гость Подземного Царства, Сунь Укун, почтительно приношу в жертву чистое вино и постную пищу и обращаюсь к вам, одинокие души детей и дев весеннего ветра, с такими словами:

Увы мне! Ивы у ворот обратились в золото; орхидеи в саду вот-вот преобразятся в яшму. Небо и Земля не ведают милосердия; зелень весенняя не приносит плода. О, почему прелестные подвески уплывают вместе с персиковыми цветами по реке Сян в третий месяц? Почему белые журавли облаков тают в прозрачном тумане Девяти Небес? Могу ли я, о духи, навек распроститься с вами? Я втайне печалюсь о вас!

Там, где драконы и змеи обвивали бронзовые колонны, в зале, заполненном шелковичными червями, не расставаясь с яшмовой лютней, под ветром и дождем, в окружении тигров, рычащих на высокой башне, жила Неукрашенная Дева. Отчего же, когда сшиты весенние платья, и зеленеет весенняя поросль, и дни по весне становятся все длиннее, обрывается весенняя жизнь? Могу ли я, о духи, навек распроститься с вами? Я втайне печалюсь о вас!

Увы мне! Дитя великих превращений, на бамбуковой палке-скакалке едущий верхом версту за верстой, держа в руке лампу с горстью светлячков, не таит зла в душе. Не поднесены деньги на омовение тела, но волшебные птицы погрузились в Западную Пучину. О столпы жизни, кому сродни красный цвет [9], облачитесь в одежду из перьев гусиных и резвитесь в Пурпурной Долине. Могу ли я, о духи, навек распроститься с вами? Я втайне печалюсь о вас!

Но вот Конфуций семи лет от роду прятался в пологе спальни и подражал стрекотанью цикад. А Цзэн Цэнь еще ребенком приносил жертвы, стоя под лестницей. Отчего ж нынче не поминают сии славные образцы? Раскололась яшма у Южного Поля, поник лотос в Восточном Пруду. Никто не подбирает плывущие по воде ююбы, не жует упавшие на землю листья дерева тун. Могу ли я, о духи, навек распроститься с вами? Я втайне печалюсь о вас!

Увы мне! Пиши я хоть на Юг или Север, хоть на Запад или Восток, я не смогу вернуть сюда ваши души. Как зовут вас: Чжан или Цянь, Сюй или Чжао? Разве расскажут об этом древние плиты могил? Могу ли я, о духи, навек распроститься с вами? Я втайне печалюсь о вас!»

Кончив читать свое сочинение, Сунь Укун оглянулся и увидел, что стоит прямо перед пионовым кустом. Учитель дремал, уронив голову на грудь, а Шасэн и Чжу Бацзе сладко спали, подложив под голову камни. Сунь Укун с улыбкой сказал про себя: «Обычно старый монах не теряет бодрости, я еще никогда не видел его таким усталым. Сегодня мне повезло — я не буду страдать от его заклинаний». Он вырвал пучок травы, скатал из него шарик и сунул его в ухо Чжу Бацзе, а в другое крикнул: «Унэн! Хватит смотреть сны и видеть все наоборот!»

— Учитель, почему вы зовете Унэна? — пробормотал, не просыпаясь, Чжу Бацзе.

Увидев, что Чжу Бацзе спросонья принял его за Танского монаха, Сунь Укун крикнул голосом учителя:

— Ученик мой, только что здесь проходила Бодисаттва Гуаньинь и попросила меня передать тебе свой поклон.

— А она сказала что-нибудь про меня? — спросил Чжу Бацзе, по-прежнему не открывая глаз.

— Конечно! — ответил Сунь Укун. — Бодисаттва все без утайки поведала и про меня, и про вас троих. Мне она сказала, что я не смогу стать Буддой, и потому мне незачем идти в страну Западного Рая, А вот Сунь Укун — тот наверняка станет Буддой и должен идти на Запад один. Шасэну лучше быть монахом и найти приют в каком-нибудь святом храме по дороге на Запад. А потом Бодисаттва взглянула на тебя и сказала: «Унэну нравятся его сны, ему тоже ни за что не добраться до Западного Рая. Пусть лучше подыщет себе любящую и верную жену».

— Я не хочу ни Западного Рая, ни любящей жены! — заорал Чжу Бацзе. — Я хочу только хотя бы полдня поспать всласть. — И он захрапел, как бык.

Поняв, что Чжу Бацзе не проснется, Сунь Укун рассмеялся и со словами: «Ну, ученик, я пошел дальше» — отправился на запад паломником, кормящимся подаянием.

Сметя толпу детей и девушек, Сунь Укун одним ударом отсек корни страстей. Увы, одна мысль о сострадании рождает множество ложных мыслей.

ГЛАВА ВТОРАЯ

С этих пор Сунь Укун прибегает к тысяче уловок для того, чтобы обмануть других, но оказывается обманутым сам.