Дао Дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник) (перевод Померанцевой Л.Е., Хин-шун Ян)
Дао Дэ Цзин. Книга пути и благодати (сборник) (перевод Померанцевой Л.Е., Хин-шун Ян) читать книгу онлайн
Западная цивилизация не всегда была мудра, но своих базовых принципов придерживалась неукоснительно: жизнь – это поле битвы, где ты должен быть первым или сразу приготовиться к тому, что тебя затопчут. Этот боевой ритм существования устраивал далеко не всех, и тогда в поисках духовных ориентиров взоры недовольных устремлялись к Востоку.
Именно там этот же мир можно было увидеть совсем иначе – спокойным, гармоничным, лишенным суеты бесполезного соперничества. Если ты устал от погони за ускользающим зверем – остановись, сядь у края тропинки и жди. Если дао угодно, зверь сам придет к тебе, а если нет – зачем тогда бегать?
Эта книга интересна тем, что даосское учение представлено в ней как в ранней, так и в поздней интерпретациях. Говорят, конфуцианство – это одежда китайца, а Дао – его душа. Загляните в Дао, возможно, вы найдете там самого себя.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
Отсюда видно, что воплощение дао зависит не только от меня, но связано и со временем.
Та к столица // Лияна [207] за один вечер превратилась в озеро. Мужественных и сильных, мудрых и знающих, равно как малодушных и непочтительных, – всех постигла одна судьба. На горе Шаманок послушны ветру и покорны огню как дерево гаося, так и гриб цзычжи [208], чернобыльник и полынь ведь погибают вместе. Та к речным рыбам не дано ясно видеть, а поздно высеянным семенам не дано дожить до созревания. Это зависит от их прирожденных свойств. Поэтому, если в мире царит порядок, то глупцы не могут внести смуты; если мир охвачен смутой, то умникам не навести порядка. Втоптать тело внутрь грязного мира и обвинять дао в бездействии – это все равно что стреножить скакуна и ждать, что он пробежит тысячу ли. Посади обезьяну в клетку – она станет подобна поросенку не потому, что утратила ловкость, а потому, что нет простора ее способностям. Шунь пахал землю и обжигал горшки – и не мог принести пользы даже своему селению. Обратился лицом к югу [209], стал ваном – и распространил доблесть на пространство меж четырех морей. Милосердия не прибавилось, но подходящее место сделало его способности полезными.
Гармония и радость, покой и тишина составляли природу древних мудрецов. Их воля проявляла себя в поступках, согласных с дао. И в этом обнаруживалась их судьба. Таким образом, природа вещей встречает свою судьбу и только затем начинает проявляться. Судьба обретает природу вещей и только затем обозначается. Будь то Вороний лук или самострел Сицзы [210], но из них не выстрелишь, если нет тетивы. Будь то маленькая лодка из Юэ или большая ладья из Шу, – но, если нет воды, они ведь не поплывут. Ныне привязная стрела летит вверх, сеть развертывается внизу, тут хоть и стремишься к парению, но где же для этого возможности? Поэтому в песне говорится:
Собираю, собираю мышиные ушки.
Не наполнила корзину – опрокинула.
Вздохнула о моем любимом.
Отставила корзину на дорогу [211].
В этих словах тоска о далеких временах.
Обозрение сокровенного
Когда-то давно Наставник Куан заиграл мелодию «Белый снег», и божественные твари спустились на землю, налетели ветры и дождь, гуна Пина [212] охватила немощь, а земли царства Цзинь выгорели от засухи; Вдова [213] в отчаянии воззвала к небесам, и гром и молния поразили башню гуна Цзина [214], покалечив людей, а море вышло из берегов. И слепец, и вдова – люди малые, их место равно ведающему пенькой, а вес легче пуха. Однако тот, чья душа напряжена в исступленье, а дух сосредоточен на одном, способен проникнуть вверх до Девяти небес, достигнуть самого Совершенного цзин [215]. Отсюда ясно, что от кары Высшего Неба не укрыться ни в могильной тьме, ни в глухом уединении, ни в глубокой пещере, ни в скалистых горах.
Царь Воинственный [216], идя походом на Чжоу [217], переправлялся в Мэнцзинь. Дул яростный ветер, хоу Ян [218] ударами волн обращал теченье вспять, в кромешной тьме нельзя было разобрать, где люди, где кони. Тогда царь Воинственный, сжимая в левой руке желтую секиру, а в правой – боевой топор с белым бунчуком, взмахнул им и с гневом во взоре воскликнул: «Я служу Поднебесной. Кто смеет препятствовать мне?» И ветер стих, и волны улеглись. Гу н Луян [219]изнемогал в трудной битве Хань [220]. В решающий момент битвы солнце стало клониться к западу. Тогда гун Луян взмахнул трезубцем, и солнце вернулось на три стоянки. Тот, кто хранит целостность своей природы, бережет естественные свойства, не допускает изъяна в своем теле, тот, встретив беду, оказавшись в опасности, душою сливается с небом, как если бы никогда не покидал своего корня [221]. Что только ему тогда не под силу!
Жизнь и смерть – соседи, не надо бояться могильного холма. Один храбрый воин делает три армии героями. И это ради достижения славы. // Тем более тот, кто сам себе хозяин! Для кого небо и земля – дом, кто держит за пазухой всю тьму вещей, дружит с творящим изменения, таит во рту совершенную гармонию, кто нашел свою пару в человеческой форме [222], тот обозревает все, постигает одно, знает и непознаваемое, а сердце его – бессмертно!
Когда-то Учитель от Ворот Согласия пришел плакать к Мэнчанцзюню [223]. Строем речи, проникновенной мыслью, ласканием сердца, звуками голоса растрогал Мэнчанцзюня, слезы у того полились ручьем, он плакал неудержимо. Мысль этого Учителя оформлялась внутри, а вовне вселяла скорбь в человеческие сердца. Это непередаваемое искусство. Если же заурядный человек станет подражать его внешнему виду, не овладев «господином формы» [224], то это будет только смешно. Пу Цецзы доставал птиц с высоты свыше ста жэней, Чжань Хэ [225] ловил рыбу в глубокой пучине – оба они владели чистейшим искусством (дао), величайшей гармонией. Разные виды существ друг другу откликаются. [Причина этого в] сокровенной тонкости, глубочайшей малости, которую не постигнуть рассуждением, не изъяснить в речах. Приходят восточные ветры, и вино переливается через край; шелковичный червь выпускает нить, и рвется струна шан [226] – как будто кто-то тронул их. Очерчивают силуэт пепельного круга [в лунном свете], и в лунном ореоле открывается проход [227]; кит умирает, и появляется комета – как будто кто-то их побудил к этому. Поэтому мудрец, вступая на престол и облагодетельствуя народ, хранит дао и не говорит. Когда господин и слуга не в согласии, то на небе появляется солнечное свечение бэй и цзюй. Это свидетельство того, что [человеческий] дух и эфир взаимно откликаются. Облака в горах подобны пышным зарослям; облака над водой подобны рыбьей чешуе; облака в засуху подобны дыму от костра; облака в дожди подобны волнам. Все принимает образ того, чем вызвано. Янсуй добывает огонь от солнца, фанчжу – росу от луны [228].
// В пространстве между небом и землей [происходит столько изменений], что самые искусные календари не могут их перечесть. Рука стремится схватить смутно ощущаемое, но свет его неуловим глазу. Ведь то, что мы сжимаем в ладони, ведет свой род из-за грани Великого предела. А то, благодаря чему добываются вода и огонь, – это взаимодействие однородного эфира инь и ян. Благодаря этому Фу Юэ оседлал хвост звезды Чэнь [229]. Высшая степень инь – это леденящий ветер, высшая степень ян – это иссушающая жара, от их соития образуется гармония и рождается вся тьма вещей [230]. Коли будет масса самцов и ни одной самки – какое же порождение возможно? [231] В этом и заключается неизреченное красноречие, непередаваемое дао. Поэтому для привлечения далеких используют недеяние, для сближения с близкими пользуются бездействием. Только путешествующие в ночи [232] способны владеть [этим искусством].