Историки Рима

22. Вместо того, чтобы, как то подсказывал здравый смысл, переночевать в Кремоне, восстановить свои силы сном и едой, а наутро разгромить голодного и промерзшего противника, вителлианская армия, лишенная руководства, не имевшая никакого плана действий, в третьем часу ночи обрушилась на флавианцев, в боевом строю ожидавших нападения. В темноте взволнованные и раздраженные солдаты сбили строй легионов, и я не берусь описать, в каком порядке располагались части вителлианской армии. Некоторые, правда, рассказывают, будто на правом фланге находился четвертый Македонский легион, в центре — пятый и пятнадцатый, а с ними — отряды, набранные в британских легионах — девятом, втором и двадцатом, на левом фланге — шестнадцатый, двадцать второй и первый. Солдаты Стремительного и Италийского легионов разошлись по чужим манипулам, конные отряды и вспомогательные когорты встали кто куда. Всю ночь шел жестокий бой, исход его клонился то в ту, то в другую сторону, всю ночь то одной, то другой армии грозила гибель. Ни доблестный дух, ни могучая рука, ни острый глаз, ясно видевший приближающуюся опасность, — ничто не спасало от смерти: вооружение солдат — одинаковое у своих и у врагов, пароль обеих армий известен каждому — столько раз приходилось его спрашивать и кричать в ответ, вымпелы, которые противники без конца отбивали друг у друга, перемешались. Хуже всего пришлось недавно созданному Гальбой седьмому легиону. Здесь было убито шестеро первых центурионов, захвачены значки нескольких когорт, даже орел легиона едва не попал в руки врага. Его спас центурион первого пила Атилий Вер, нагромоздивший вокруг себя груду вражеских трупов и под конец погибший сам.

23. Чтобы поддержать колеблющийся строй своих легионов, Антоний вызвал преторианцев. Они отвлекли на себя основные силы противника и обратили его в бегство, но вскоре сами были отброшены. Дело в том, что вителлианцы сосредоточили на дорожной насыпи метательные орудия, которые осыпали камнями и кольями ничем не защищенных врагов; прежде их орудия стояли в разных местах и стреляли по зарослям, в которых противника не было. Невиданных размеров баллиста шестнадцатого легиона метала огромные камни, прорывавшие боевую линию противников. Она погубила бы еще больше народу, если бы не славный подвиг, на который отважились двое солдат: подобрав щиты мертвых вителлианцев, они прокрались, никем не узнанные, к самой баллисте и перерубили скрученные тяжи и канаты. Оба были тут же убиты, и имена их до нас не дошли, но того, что они сделали, не отрицает никто. Поздней ночью взошла луна и озарила своим обманчивым светом ряды сражающихся, а исход битвы все еще не был ясен. К счастью для флавианцев, луна вставала у них за спиной, от коней и бойцов ложились длинные тени, и в эти-то тени, принимая их за людей, метали враги свои дроты и стрелы. Вителлианцам же луна светила в лицо, и они были хорошо видны противнику, поражавшему их из темноты.

24. В лунном свете Антоний увидел свои легионы, и легионы увидели его. Он обратился к войскам, порицая и стыдя одних, хваля и ободряя других, внушая надежду и раздавая обещания всем. Солдат паннонской армии он спрашивал, зачем они взялись за оружие, напоминал, что только здесь, на этих полях, могут они смыть с себя позор 567 и вернуть свою былую славу. «Вы зачинщики войны, — говорил он мезийским войскам. — Зачем вы угрожали вителлианцам, оскорбляли их, вызывали на бой, если теперь не только не имеете сил выдержать их натиск, но дрожите при одном взгляде на них?» Так обращался Антоний к каждому легиону. Дольше всех говорил он с солдатами третьего — о подвигах былых времен, о недавних победах, напоминал, как под водительством Марка Антония они разгромили парфян, как вместе с Корбулоном нанесли поражение армянам, как только что разбили сарматов. Более суровой и грозной была его речь к преторианцам: 568 «Упустите победу сейчас, и никогда больше вам не видать Рима. Какой император возьмет вас на службу? Какой лагерь откроет вам свои ворота? Вот ваши знамена, вот ваше оружие. Потеряете вы их — и одна только смерть останется вам, ибо позором вы уже сыты». В это время поле загремело от крика — солдаты третьего легиона по обычаю, усвоенному ими в Сирии, приветствовали восходящее солнце.

25. Многие, однако, решили, что то прибыли войска Myциана и что приветственные клики относились к ним; может быть, сам Антоний нарочно распустил этот слух. Солдаты ринулись в бой, будто и в самом деле получили подкрепление. Вителлианцы к этому времени уже понесли тяжелые потери, командующего у них не было, и каждый действовал на свой лад — люди мужественные теснее сплачивали ряды, трусы разбегались. Почувствовав, что вителлианцы дрогнули, Антоний бросил против них свои сомкнутым строем двигавшиеся когорты. Ряды вителлианцев оказались прорванными, солдаты, не в силах восстановить их, метались среди повозок и машин. Увлеченные преследованием победители устремились вперед по обочинам дороги. Началась резня, знаменитая тем, что в ней сын убил отца; я передаю это событие и имена участников так, как рассказал о них Випстан Мессала. Юлий Мансуэт, родом из Испании, стал солдатом и проходил службу в рядах Стремительного. Дома он оставил малолетнего сына, который вскоре подрос, был призван Гальбой в седьмой легион и теперь, случайно встретив Мансуэта на поле боя, смертельно его ранил; обшаривая распростертое тело, он узнал отца, и отец узнал сына. Обняв умирающего, жалобным голосом стал он молить отцовских манов не считать его отцеубийцей, не отворачиваться от него. «Все, — взывал он, — повинны в этом злодеянии; один солдат — лишь ничтожная частица бушующей повсюду гражданской войны!» Он тут же выкопал яму, на руках перенес к ней тело и воздал отцу последние почести. Это сначала привлекло внимание тех, кто находился поблизости, потом остальных. Вскоре по всей армии только и слышались возгласы удивления и ужаса, все проклинали безжалостную войну, но каждый с прежним остервенением убивал и грабил близких, родных и братьев, повторял, что это преступление, — и снова совершал его.

26. Под Кремоной наступающих ждали новые, едва одолимые препятствия. Еще во время отонианской войны солдаты германской армии окружили город своими лагерями, стены его обнесли валами, а на валах возвели еще дополнительные укрепления. Увидев эти оборонительные сооружения, победители заколебались, командиры не знали, что им приказывать. Начинать осаду было едва ли по силам войску, утомленному дневным переходом и ночным боем, да и успех ее представлялся сомнительным, так как никаких подкреплений под руками не было; возвращаться в Бедриак — значило не только обречь армию на мучительный бесконечный переход, но и оставить нерешенным исход сражения; сооружать лагерь так близко к вителлианцам было рискованно — враги могли внезапно напасть на рассеянных по равнине и занятых работой легионеров. Больше всего, однако, беспокоило командиров настроение солдат, предпочитавших любую опасность промедлению, предосторожности казались им бесплодными, надежду сулила лишь безрассудная дерзость, алчность и страсть к добыче заставляли забывать о смерти, ранах и крови.

27. Антоний не стал спорить с солдатами и приказал им охватить полукругом вал лагеря. Сначала бой шел на расстоянии — камни и стрелы причиняли великий урон флавианцам, которые стояли внизу под валами. Тогда Антоний распределил участки вала и лагерные ворота между отдельными легионами; он рассчитывал, что соперничество заставит солдат сражаться еще лучше, а ему так будет виднее, кто ведет себя мужественно и кто трусит. Третьему и седьмому легионам досталась та часть вала, что примыкала к бедриакской дороге, восьмой и седьмой Клавдиев встали правее, тринадцатый устремился к Бриксийским воротам. Наступило короткое затишье: солдаты свозили с соседних полей мотыги, заступы, лестницы, длинные шесты с железными крючьями. Но вот бойцы выстроились тесными рядами вплотную друг к другу, взметнулись над головами щиты, и «черепаха» двинулась к валу. Однако обе стороны владели римским искусством ведения боя: вителлианцы обрушили на наступавших огромные камни, панцирь «черепахи» закачался, изогнулся и треснул, вителлианцы стали вонзать в щели дроты и копья; крыша из щитов распалась, и груды растерзанных трупов покрыли землю. И снова наступило затишье. Ни приказы, ни подбадриванья не действовали больше на обессиленных солдат. Тогда полководцы указали солдатам на Кремону и пообещали отдать город на разграбление.