Сравнительные жизнеописания

18. Тут уже и разумные действия императора стали толковать в дурную сторону, как, например, награждение галлов, восставших под начальством Виндекса. Все считали, что сокращением налогов и гражданскими правами они обязаны не человеколюбию императора, а продажности Виния. Народ проникся враждою к правлению Гальбы, но солдаты, хотя и не получали обещанного подарка, поначалу тешили себя надеждой, что если и не всё, то, по крайней мере, столько, сколько давал Нерон, новый император им заплатит. Когда же, узнав, что они бранятся, Гальба вымолвил слово, достойное великого императора, а именно – что привык набирать, но не покупать солдат, они зажглись ужасною, неукротимою ненавистью: Гальба, казалось им, не только обманул их сам, но и устанавливал своего рода закон, подавая пример своим преемникам.

Тем не менее в Риме недовольство оставалось скрытым, присутствие Гальбы и остатки почтения к нему притупляли и сдерживали порыв к мятежу, и так как прямых причин для переворота не было, это, – худо ли, хорошо ли, – загоняло вглубь неприязнь солдат. Но войско в Германии, которым прежде командовал Вергиний, а теперь Флакк, считало, что заслуживает большой награды за победу над Виндексом и, не получив ничего, было глухо ко всем уговорам своих начальников. Самого Флакка, из-за жестокой подагры немощного телесно и к тому же неискушенного в делах, не ставили ни во что. И однажды на играх, когда военные трибуны и центурионы, следуя принятому обычаю, произнесли пожелания счастья императору Гальбе, солдаты сперва подняли страшный шум, а когда те повторили свои пожелания, стали кричать в ответ: «Если он того стоит!».

19. Подобные же дерзости не раз позволяли себе и легионы, находившиеся под начальством Тигеллина [18], и управляющие Гальбы писали ему об этом. Император был испуган и, считая, что причина солдатского презрения – не только его старость, но и бездетность, задумал усыновить молодого человека из знатного дома и назначить его своим преемником. Жил в Риме некий Марк Отон, человек родовитый, но с самого детства до крайности развращенный роскошью и погоней за наслаждениями. Подобно тому, как Гомер часто называет Александра «супругом лепокудрой Елены» [19], возвеличивая его славою жены, ибо ничем иным Парис славен не был, так же точно об Отоне заговорили в Риме благодаря браку с Поппеей. Поппея была супругою Криспина, когда в нее влюбился Нерон и, еще не потерявши стыда перед собственною супругою [20] и страха перед матерью, тайно подослал к ней Отона. С императором Отона связало тесною дружбою распутство и мотовство, и он нередко вышучивал своего приятеля за скупость и мелочность – к немалому удовольствию Нерона. Рассказывают, что однажды Нерон душился каким-то драгоценным благовонием, а заодно опрыскал и Отона; на другой день Отон принимал императора у себя, и внезапно со всех сторон выдвинулись золотые и серебряные трубки, и из них дождем, словно вода, потекли благовония. Однако ж вернемся к Поппее. Соблазнив ее надеждами на благосклонность Нерона и сперва совратив сам, а затем сведя с императором, Отон уговорил женщину разойтись с мужем, а когда она вошла супругою в его дом, не захотел довольствоваться лишь частью, но с великою неохотою уступал Нерону его долю. Саму Поппею эта ревность, как сообщают, отнюдь не огорчала; рассказывают даже, что она запирала двери перед Нероном, когда Отона не было в городе, то ли чтобы оградить страсть от пресыщения, то ли, как утверждают иные, тяготясь связью с Цезарем, но по распутству своему не отвергая любовной близости совершенно. Отон был на волосок от гибели, и казалось просто невероятным, что император, убив ради брака с Поппеей свою сестру и супругу, Отона все-таки пощадил.

20. Но дело в том, что другом и заступником Отона был Сенека, и, сдавшись на его просьбы и уговоры, Нерон послал своего соперника наместником в Лузитанию, к берегу Океана. Правителем Отон был мягким и с подчиненными народами жил в согласии, ибо знал, что его наместничество – не более, чем почетное изгнание. Когда Гальба восстал, он первым из наместников присоединился к нему, привез все золотые и серебряные чаши и столы, какие у него были, чтобы новый государь перечеканил их в монету, и подарил ему рабов, обученных прислуживать высокому властителю. И во всем остальном Отон хранил верность Гальбе и на деле доказал, что никому не уступит в опытности и умении управлять. Много дней подряд, на протяжении всего пути, он ехал с императором в одной повозке. В том же совместном путешествии он сумел снискать привязанность Виния – любезным обхождением и подарками, а главное, тем, что в любых обстоятельствах первенство неизменно уступал ему. Таким образом, с помощью самого Виния, он прочно занимал второе место после него, обладая в то же время одним важным преимуществом: он ни у кого не вызывал зависти или злобы, потому что помогал безвозмездно каждому, кто просил о помощи, и со всеми бывал приветлив и благожелателен. Больше всего внимания проявлял он к солдатам и многим доставил начальнические должности, то обращаясь с просьбами к самому императору, то к Винию или к отпущенникам Икелу и Азиатику, которые пользовались при дворе огромной силой. Всякий раз, как Отон принимал у себя Гальбу, он подкупал караульную когорту, выдавая солдатам по золотому, и, делая вид, будто чествует государя, на самом деле обманывал его и склонял войско на свою сторону.

21. Когда Гальба стал раздумывать, кого избрать в преемники, Виний предложил ему Отона, и тут, однако ж, действуя своекорыстно: он рассчитывал выдать замуж дочь и взял с Отона обещание жениться, если Гальба его усыновит и назначит своим наследником. Но Гальба и сам говорил, и всеми своими действиями давал понять, что общее благо ставит выше собственных интересов и хочет назвать сыном не того, кто будет всех приятнее ему самому, но кто принесет больше всего пользы Риму. Мне кажется, он едва ли мог бы избрать Отона наследником даже собственного своего имущества, зная, что это распутник и мот и что у него на пятьдесят миллионов долгов. Во всяком случае, Виния он выслушал молча и сдержанно и составление завещательной записи отложил. Затем он назначил себя и Виния консулами; ожидали, что в начале года он объявит, наконец, имя преемника, и солдаты всем остальным именам предпочли бы Отона.

22. Но пока он медлил и размышлял, в германских легионах вспыхнул мятеж. Все войска ненавидели Гальбу, который так и не дал им обещанного подарка, но у солдат, служивших в Германии, были с ним особые счеты: они ставили в вину императору и позорную отставку Вергиния Руфа, и награду, которую получили галлы, воевавшие с ними, меж тем как всех, кто не поддержал Виндекса, постигло наказание, и вообще пристрастие к Виндексу – ему одному только и признателен Гальба, ему оказывает посмертные почести, приносит в его честь заупокойные жертвы от лица государства, будто его лишь поддержкою сделался императором римлян. Подобные речи звучали в лагере уже вполне открыто, когда наступило первое число первого месяца, которое римляне называют «январскими календами» [Calendae Januariae]. Флакк собрал солдат, чтобы в согласии с обычаем привести их к присяге на верность императору, но они кинулись к изображениям Гальбы, сбросили их на землю, а затем, поклявшись в верности сенату и римскому народу, разошлись. Начальники почувствовали страх, как бы неповиновение полководцу не привело к настоящему бунту. И вот один из них говорит остальным: «Что это с нами творится, друзья? Мы и нового государя не выбираем, и нынешнего отвергли, словно не только Гальбу, но вообще никакого властителя и никакой власти не желаем признавать! Конечно, о Флакке Гордеонии и говорить не приходится – он жалкая тень Гальбы, и только, но от нас всего день пути до Вителлия, правителя остальной Германии. Его отец [21] был цензором и трижды консулом и как бы правил вместе с Клавдием Цезарем, а сам он своею бедностью, которою иные его попрекают, блестяще доказывает и честность свою и благородство. Давайте-ка провозгласим его императором и покажем всему миру, что умеем выбирать государей получше, чем испанцы и лузитанцы».