Элегии и малые поэмы

90   Видела в отчей воде чьи-то чужие рога.

        Вместо жалобных слов из уст вылетало мычанье,

        Страшен был собственный вид, страшен был собственный крик.

        Есть ли в отчаянье прок? Для чего ты в воду глядишься,

        Ноги считаешь зачем, новым копытам дивясь?

95   Ты, внушавшая страх ревнивый сестре Громовержца,

        Голод теперь утолять будешь листвой и травой,

        Будешь пить из ручьев и глядеть на себя в изумленье,

        Будешь бояться, что рог собственный ранит тебя.

        Ты, чьи богатства досель Юпитера были достойны,

100 Будешь отныне лежать голой на голой земле.

        Много родственных рек, и морей, и земель пробежишь ты,

        Путь откроют тебе реки, земля и моря.

        Но для чего ты, Ио, бежишь за далекие воды?

        Не убежать от себя: новый твой облик с тобой.

105 Мчишься куда, Инахида? Ведь ты сама за собою

        Гонишься, ты и беглец, и неотступный ловец.

        Телке безумной вернет обличье возлюбленной бога

        Нил, через семь рукавов воды несущий в моря.

        Что вспоминать о делах, совершенных седой стариною?

110 В юные годы мои есть что оплакивать мне!

        С братом ведет отец мой войну; лишенные царства,

        Изгнаны мы; нас укрыл город у края земли.

        Брат жестокий отца завладел жезлом и престолом,

        С немощным старцем толпой немощной странствуем мы.

115 Жив остался один из целого племени братьев:

        Мне — по убитым теперь и по убийцам рыдать.

        Столько ж сестер у меня погибло, сколько и братьев,

        Пусть и тех и других слезы мои оросят.

        Я за то, что ты жив, ожидаю мучительной казни;

120 Чем же вину наказать, если за подвиг казнят?

        Сотая прежде в толпе сестер и братьев, — неужто,

        После того как один брат уцелел, я умру?

        Если тебе еще есть до сестры незапятнанной дело,

        Если достоин, Линкей, дара ты был моего,

125 Или на помощь приди, иль убей и лишенное жизни

        Тело тайком положи на погребальный костер.

        Кости мои собери и, слезами омыв, схорони их,

        И над могилой моей краткую надпись поставь:

        «Здесь Гипермнестра лежит; за свое благочестье в награду

130 Смерть, от которой спасла брата, она приняла».

        Хочется дальше писать, но рука цепенеет в оковах,

        И отнимает мои силы последние страх.

Письмо пятнадцатое

САФО — ФАОНУ

        Что же, увидев листок, что прилежной исписан рукою,

        Сразу твои глаза руку узнают мою.

        Или, если на нем не прочтешь ты имени Сафо,

        То не поймешь, от кого краткое это письмо?

5     Может быть, спросишь еще, почему переменным размером

        Я пишу, хоть пристал Сафо лирический лад?

        Плачу о нашей любви; а элегия — слезная песня,

        Вторить не может моим горьким слезам барбитон.

        Вся я горю, как горят поля плодородные летом,

10   Если безудержный Эвр гонит огонь по хлебам.

        Ты поселился, Фаон, в полях под Тифеевой Этной. [161] —

        Пламя сильней, чем огонь Этны, сжигает меня.

        Песен, которые я с созвучьями струн сочетала,

        Мне не создать: ведь для них праздной должна быть душа,

15   Юные девушки мне из Метимны и Пирры [162] немилы,

        Все мне немилы теперь жены Лесбосской земли.

        И Анактория мне, и Кидно — обе постыли,

        И на Аттиду глядеть больше не хочется мне;

        Все мне постыли, в любви к кому меня упрекали,

20   Ты присвоил один множества женщин удел.

        Созданы годы твои для утех, и лицом ты прекрасен.

        Было для взоров моих пагубно это лицо!

        Лиру возьми и колчан — и покажешься ты Аполлоном,

        Если крутые рога вырастут — будешь ты Вакх.

25   Дафну любил Аполлон, а Вакх — царевну из Кносса,

        Хоть и не знали они песен и лирных ладов.

        Мне Пегасиды [163] меж тем диктуют нежные песни,

        Всюду по свету звенит славное имя мое.

        Даже Алкей, мой собрат по родной земле и по лире,

30   Так не прославлен, хоть он и величавей поет.

        Пусть красоты не дала мне природа упрямая, — что же!

        Все изъяны ее дар мой с лихвой возместил.

        Ростом мала я — зато мое имя по целому миру

        Слышно: высоко оно — значит, и я высока.

35   Кожа моя не бела; но Персей ведь любил Андромеду, [164]

        Хоть Кефеида была смуглой, как все в той стране.

        Черных голубок порой любит голубь с зеленым отливом,

        К пестрым порой голубям белые горлицы льнут.

        Если искать лишь таких, что тебя красотою достойны,

40   То не найти ни одной — нет, не найти ни одной.

        А по моим ведь стихам я тебе казалась прекрасной,

        Клятвенно ты признавал: я хорошо говорю.

        Пела я; помню, тогда — у влюбленных хорошая память —

        Ты поцелуи не раз мне между песен дарил.

45   Это любил ты, и всем по душе была я Фаону, —

        Больше всего, когда нас к делу Амур призывал.

        Как любил ты моих сладострастных движений свободу,

        Резвость в любовной игре, шепот, утехам под стать,

        Или, после того, как сливало двоих наслажденье,

50   Как ты истому любил в наших усталых телах!

        Новой добычей твоей сицилийские женщины стали.

        Что мне Лесбос теперь? Быть сицилийкой хочу!

        Прочь беглеца моего отошлите из нашего края.

        Жены Нисейской земли, девы Нисейской земли!

55   Пусть его льстивый язык не обманет вас ласковой ложью, —

        Все, что вам говорит, раньше он мне говорил.

        Также и ты, что живешь на сиканских горах, Эрицина, —

        Я ведь твоя, — помоги жрице, воспевшей тебя.

        Прежним неужто путем пойдет судьба моя злая,

60   Будет ли дальше она так же сурова ко мне?

        Шел мне шестой только год, когда матери кости, до срока

        Собраны в пепле костра, выпили слезы мои.

        Брат мой растратил добро, опутанный страстью к блуднице; [165]

        Что же досталось ему? Только позор и разор.

65   Стал, обеднев, бороздить он проворными веслами море,

        Что промотал без стыда — хочет бесчестно нажить;

        Возненавидел меня за мои увещанья, за верность, —

        Вот что мне принесла честных речей прямота!

        Но, будто мало бед, без конца меня угнетавших,

70   Дочка прибавила мне новых тревог и забот.

        Ты последнею стал причиной горя и жалоб:

        Гонит, как прежде, мою ветер враждебный ладью.

        Пряди волос у меня по плечам висят в беспорядке,

        И самоцветных камней нет уж на пальцах моих;

75   Золота нет в волосах, и дарами земли Аравийской [166]

        Больше не пахнут они; грубое платье на мне.

        Что наряжаться теперь? Кому я хочу приглянуться?

        Всех стараний моих рядом виновника нет!