К себе самому

37. Приучись при всем, что делает какой-нибудь человек, задавать по возможности себе вопрос: «К какой цели направлено это его действие?» Начинай же с себя самого и себя самого допрашивай.

38. Помни, что влечет тебя из стороны в сторону то, что заключено внутри тебя. В нем – искусство говорить, в нем – жизнь, в нем, если можно так сказать, – человек. Никогда не примысливай к нему облегающий его сосуд и эти орудия, прилепленные вокруг него по всему телу. Ведь они подобны плотничьему топору, с той только разницей, что они – прирожденные. Ведь без движущей и останавливающей их силы не намного эти части полезнее, чем ткацкий станок без ткачихи, тростник без писца и кнут без возницы.

Книга XI

1. Свойства разумной души: она видит себя самое, расчленяет себя самое, делает себя самое какой угодно, сама собирает плод, который приносит (ибо плоды растений и то, что соответствует им у животных, собирают другие), достигает свойственной ей цели, где бы ни возник предел жизни. Не так, как при пантомиме или лицедействе и тому подобном все действие оказывается незавершенным, если вмешивается что-нибудь [инородное], но во всякой своей части и на какой бы деятельности ее ни застали, она полностью отвечает своему назначению и не нуждается в прибавлении чего-либо к себе, так что может сказать: «Мое – при мне». А еще она охватывает взглядом весь мир в целом, и пустоту вокруг него, и его форму, и протягивается в беспредельную вечность, и постигает периодическое возрождение всего, и осмысляет, и понимает, что ничего нового не увидит наше поколение и не увидели ничего особенного наши предшественники, но некоторым образом уже сорокалетний, если он имеет хоть какой-то ум, видит, что прошедшее и будущее во всем подобны друг другу. Разумной душе свойственно также любить ближних, ей свойственны и правдивость, и скромность, и она ничему не отдает предпочтения по сравнению с собой, что свойственно также и закону. Таким образом, прямой разум и справедливо поступающий разум ничем не отличаются друг от друга.

2. Очаровательная песня, танец, двоеборье [181] будут выглядеть менее привлекательными, если гармонию голоса разделишь на отдельные звуки и спросишь себя самого о каждом, покоряешься ли ты ему. Ведь ответишь отрицательно. Подобным образом раздели и танец на каждое отдельное движение или остановку. То же самое сделай и с двоеборьем. Поэтому вообще, за исключением добродетели и того, что возникает из нее, не забывай прибегать к разделению на отдельные части и путем расчленения этих частей добиваться пренебрежения, то же самое действие переноси и на жизнь в целом.

3. Подумай, какова душа, готовая, когда уже нужно ей будет, отделиться от тела и либо угаснуть, либо рассеяться, либо остаться неизменной. Готовность же эта пусть исходит из собственного суждения, а не из простого чувства противоречия, как у христиан, [182] но обдуманно, с достоинством, без рисовки и так, чтобы и другого убедить.

4. Я сделал что-нибудь для общего блага, значит, принес пользу и себе. Имей это правило при себе и никогда не прекращай [действовать так].

5. В чем твое искусство? [В том, чтобы] быть хорошим. А от чего иного оно возникает, как не от наблюдений, с одной стороны, над природой целого, а с другой – над свойственным человеку устройством?

6. Сначала появились трагедии, в которых упоминалось о случившемся действительно, и что это так и должно происходить, и что, если чем наслаждаетесь на сцене, не страдайте от этого на еще большей сцене [183]. Ведь поглядите, это так и должно совершаться, и то же самое испытывают даже те, которые восклицают: «О-о, Киферон!» [184] И теми, кто создает драмы, говорится порой кое-что полезное, особенно, например, вот это:

«Коль боги пренебрегли мной и моими детьми,

То есть и в этом смысл» [185].

И в другом случае: «На внешний мир нам гневаться нельзя» [186]. И это: «Жизнь пожинать, как спелый хлебный колос» [187]. И многое в том же роде. После трагедии появилась древняя комедия, обладавшая воспитательной свободой речи и самой своей прямотой напоминавшая об отсутствии претензии. Для этой цели и Диоген кое-что заимствовал из нее. [188] После нее зачем вообще были введены средняя комедия и наконец новая, которая в скором времени дошла до приемов, заимствованных из мимических представлений? Ведь то, что и в них говорится нечто полезное, нельзя отрицать, но в целом какую же цель преследовало применение такого рода поэзии и постановки?

7. Сколь очевидным представляется то, что для философствования никакое другое положение в жизни не удобно до такой степени, как то, в котором ты находишься в данный момент!

8. Ветвь, отрубленная от соседней ветви, не может не быть отрубленной и от всего дерева. Точно так же и человек, отделившийся от одного человека, тем самым отпадает от всей общности [людей]. Но ветвь все-таки отрубает кто-то другой, человек же сам себя отделяет от ближнего, ненавидя и отворачиваясь от него. При этом он не ведает, что вместе с тем отделяет себя и от всего государственного устройства. Если б только не существовал этот дар учредителя [людской] общности Зевса: ведь позволено нам снова срастись с соседней ветвью и опять стать членом целого. Конечно, если разделение случается часто, то оно затрудняет воссоединение и восстановление общности. Вообще нет сходства между ветвью, изначально выросшей вместе с деревом и оставшейся единодушной с ним, и той, которая после отсечения была привита снова, что бы там ни говорили садоводы.

Вместе расти, но не быть полностью сросшейся. [189]

9. Мешающие тебе в движении вперед согласно прямому разуму, подобно тому как не способны отвратить тебя от здравого деяния, пусть не оттолкнут тебя и от благоволения к ним самим. Но придерживайся одинаково и того, и другого: не только твердого суждения и деяния, но и кротости по отношению к тем, кто стремится помешать тебе или за что-нибудь недоволен тобой. Ведь это признак слабости: сердиться на них, как бы предавая дело и обнаруживая растерянность. Потому что и тот, и другой дезертиры: и тот, кто испугался [начатого дела], и тот, кто проявил отчуждение от существа родственного и дружественного по природе.

10. Ни одна природа не хуже искусства: оттого искусства и подражают природам [190]. Если так, то самая совершенная и самая всеобъемлющая из всех других природ не могла уступить в изобретательности искусству. Но всякое искусство обрабатывает худшее ради лучшего. Значит, и общая природа тоже. Именно здесь рождается справедливость, от нее же возникают остальные добродетели. Ибо не соблюдается справедливость, если мы или разбрасываемся на средние вещи, или легко поддаемся обману, опрометчивы, непостоянны.

11. Вещи, погоня и бегство от которых смущают тебя, не приходят к тебе сами, но некоторым образом сам ты приходишь к ним; по крайней мере твое суждение о них пускай отдохнет, и они тоже останутся в покое и тебя не увидят ни гоняющимся за ними, ни избегающим их.

12. Шар души сияет всякий раз, когда он ни растягивается в направлении чего-либо, ни сжимается внутрь, ни поднимается вверх, ни оседает вниз, а светит светом, в котором видит истину во всех вещах и в себе самом.

13. Кто-нибудь станет презирать меня за это? Его дело. Я же позабочусь о том, чтобы не сделать или не сказать чего-нибудь [действительно] заслуживающего презрения. Он возненавидит меня? Его дело. А я останусь благожелательным и благосклонным ко всякому человеку, да и ему самому готов указать на прегрешение без брани и не так, будто я занимаюсь демонстрацией своей сдержанности, а по-родственному и с добрым чувством или как знаменитый Фокион [191], если только он [в тот момент] не притворялся. Ведь внутри нужно быть именно таким и чтобы боги увидели в тебе человека, ни к чему с раздражением не относящегося и не возмущающегося. Ибо какое тебе зло, если сам ты в данный момент делаешь то, что отвечает твоей природе, и принимаешь то, что в данный момент выгодно для природы целого, стремясь, чтобы произошло то, что будет общеполезно?