То дар богов, что Рим мне в рабство отдался
С сенатом вместе, что смиренно римляне
Из страха, против воли, в ноги пали мне.
Щадить опасных цезарю и родине
И знатных родом граждан? Вот безумие,
Когда довольно слова мне, чтоб все, кого
Подозреваю, сгинули. Брут поднял меч, [313]
Чтоб своего зарезать благодетеля.
В бою непобедимый покоритель стран,
Вождь, в почестях с Юпитером сравнявшийся,
Сам Цезарь пал злодеев-граждан жертвою.
О, сколько Рим, терзаемый раздорами,
Тогда своей увидел крови пролитой!
Благочестивый Август, добродетелью
Стяжавший небо, граждан благороднейших
Немало истребил, занесши в списки их,
Хоть от родных пенатов разбрелись они
По всей земле, оружья трех мужей страшась. [314]
На рострах [315] были выставлены головы
Убитых, и оплакать их не смел сенат,
Не смел стенать на оскверненном форуме,
Где кровь из шей текла по каплям черная.
Но тем кровопролитие не кончилось:
Зверей и хищных птиц Филиппы мрачные
Кормили долго; в море Сицилийское
Шел римский флот на гибель флоту римскому. [316]
Мир трепетал, увидев силы двух вождей;
Но вот один, разгромленный в сражении, [317]
Стремится к Нилу, чтобы там конец найти,
И снова кровью полководца римского
Земля Египта напилась нечистая,
Две тени скрыв. [318] Тут долго бушевавшая
Гражданская война погребена была.
Усталый победитель спрятал свой клинок,
От крови ржавый. Страх опорой власти стал.
Мечи и верность войск хранили цезаря,
А благочестье сына богом сделало
Его по смерти, храмы даровав ему.
Ждут звезды и меня, коль все враждебное
Я сам успею истребить безжалостно
И дому дать опору, народив детей.