Римская история

(4) Чем иным, как не чрезмерной поспешностью можно объяснить, что в определении возраста столь значительного человека и почти нашего современника ошибаются на пять лет? Исчисление лет так просто, если начинать от консульства Г. Атилия и Кв. Сервилия. Добавил я это не для того, чтобы порицать, но чтобы не быть порицаемым.

LIV. Царь и его приближенные, под влиянием которых он находился, проявили к Цезарю не больше верности, чем к Помпею: сразу по прибытии Цезаря против него начались козни, а затем они осмелились вступить с ним в войну. Но оба великих полководца - один при жизни, другой посмертно [190] - покарали их по заслугам. (2) Телом Помпей был мертв, но повсюду жило его имя. Огромная приверженность к помпеянской партии возбудила Африканскую войну, которую разжигали Юба и Сципион, в прошлом консул, за два года до смерти Помпея ставший его тестем. (3) Их боевые силы увеличил Катон, приведший к ним легионы, несмотря на трудности из-за отсутствия дорог и населенных пунктов [191]. Этот человек, хотя воины и передали ему высшую военную власть, предпочел подчиниться тем, кто занимал более почетную должность.

LV. Верность обещанной краткости вынуждает бегло вести обо всем рассказ. Следуя своей фортуне, Цезарь отправился в Африку, которую после гибели Куриона, тогдашнего главы юлианской партии, удерживало помпеянское войско. Там он сражался сначала при переменной фортуне, потом при своей обычной и обратил врага в бегство. (2) Милосердие Цезаря к побежденным в Африке было не меньшим, чем прежде. После победы в Африканской войне Цезарю предстояла более тяжелая Испанская война (ведь победа над Фарнаком едва ли сколько-нибудь прибавила ему славы). Гн. Помпей, сын Магна, юноша, наделенный необычайно воинственным духом, разжег огромную и ужасную войну, и отовсюду к нему, все еще следуя за великим отцовским именем, со всех концов мира стекались союзники.

(3) Цезарю в Испании сопутствовала его Фортуна, но никогда он не вступал в столь ожесточенную и опасную битву [192], исход которой был бы таким сомнительным, когда он соскочил с коня перед отступавшим строем воинов и, сначала упрекнув судьбу, что она сберегла его для этой развязки, объявил воинам, что не сделает ни шагу назад: пусть видят, какого полководца и в каком месте они собираются покинуть. (4) Больше благодаря стыду, чем доблести, был восстановлен строй, и скорее вождем, чем воинами. Гн. Помпей, найденный тяжело раненным в стороне от дорог, был умерщвлен; Лабиен и Вар пали в бою.

LVI. Цезарь, вернувшись в Рим победителем, простил - во что трудно поверить - всех, кто поднял против него оружие, и наполнил город великолепными гладиаторскими играми, зрелищами морского боя, пеших и конных сражений, а также боя слонов и многодневным всенародным пиршеством. (2) Он провел пять триумфов: убранство галльского было из лимонного дерева, понтийского - из аканфа, александрийского - из панциря черепахи, африканского - из слоновой кости, испанского - из отполированного серебра. Деньги из военной добычи несколько превысили сумму в шестьсот миллионов сестерциев.

(3) Но столь великий муж, так милостиво воспользовавшийся плодами своих побед, в мирной обстановке пробыл у власти не более пяти месяцев. Он вернулся в Рим в октябре, а в мартовские иды был убит в результате заговора, зачинщиками которого были Брут и Кассий, одного из которых он не привлек к себе обещанием консулата, Кассия же, напротив, оскорбил его отсрочкой [193]; среди же присоединившихся к заговорщикам были все самые близкие друзья, вознесенные судьбою партии Цезаря на самые высокие должности: Д. Брут, Г. Требоний и другие прославленные мужи. (4) М. Антоний, его коллега по консулату, человек, готовый на любую дерзость, возбудил к нему сильную ненависть, возложив во время Луперкалий [194] на голову Цезаря, сидевшего перед рострами, царскую корону, которую тот хотя и отверг, но так, что не показал себя оскорбленным.

LVII. События подтвердили правоту советов Пансы и Гирция, постоянно предупреждавших Цезаря, что принципат, приобретенный оружием, нужно и удерживать оружием. Повторяя, что он предпочитает умереть, нежели внушать страх, Цезарь ожидал милосердия, которое проявлял сам. Из-за собственной опрометчивости он был захвачен врасплох неблагодарными гражданами, хотя бессмертные боги и ниспослали множество предзнаменований грядущей опасности: (2) ведь и гаруспики предупреждали, чтобы он с максимальной осторожностью отнесся к дню мартовских ид, и жена его Кальпурния, напуганная ночным сновидением, умоляла, чтобы в тот день он остался дома. И были получены записки с известием о заговоре, которые он не прочитал сразу. Но поистине неотвратимая сила рока лишает рассудка тех, чью судьбу она решила изменить.

LVIII. В том году, когда Брут и Кассий совершили это злодеяние, они были преторами, а Брут - консулом-десигнатом. (2) Вместе с шайкой заговорщиков, сопровождаемые отрядом гладиаторов Д. Брута, они заняли Капитолий. Тогда консул Антоний созвал сенат (Кассий до того решил убить Антония и одновременно уничтожить завещание Цезаря, но Брут воспротивился, утверждая, что гражданам не нужно больше ничьей крови, кроме крови тирана, - так ему было угодно называть Цезаря, чтобы оправдать свои действия). (3) Тогда же Долабелла, которого Цезарь намеревался назначить консулом вместо себя, захватил фасцы и консульские инсигнии [195] и, словно поборник мира, послал своих детей заложниками в Капитолий, внушив всем убийцам Цезаря, что они могут в безопасности спуститься. (4) И по примеру того знаменитого афинского постановления, о котором доложил Цицерон, декретом отцов-сенаторов было одобрено забвение прежних деяний [196].

LIX. Затем было вскрыто завещание Цезаря, в котором он усыновлял Г. Октавия, внука своей сестры Юлии. Следует немного сказать о его происхождении, хотя он и упредил нас в этом [197]. (2) Отец его Г. Октавий происходил хотя и не из патрицианской, но достаточно видной всаднической фамилии, - человек основательный, безупречный, честный, богатый. Он был избран претором наряду со знатнейшими людьми, занимая в списке первое место. Благодаря своему положению он женился на Атии, рожденной Юлией [198]. После этой магистратуры получил по жребию Македонию и был провозглашен там императором, оттуда направился в Рим, чтобы выставить свою кандидатуру в консулы, но умер, оставив сына, еще носящего претексту [199]. (3) Его воспитал отчим Филипп, а Г. Цезарь полюбил Октавия как собственного сына и, когда ему исполнилось восемнадцать лет, взял его с собой на войну в Испанию и впоследствии также держал при себе, и никогда не давал ему ни пользоваться другим гостеприимством, кроме своего, ни передвигаться в другой повозке и почтил его, еще мальчика, должностью понтифика. (4) И после окончания гражданских войн послал его обучаться в Аполлонию, чтобы свободными науками и искусствами развить исключительное дарование юноши, а вскоре, замыслив войну с гетами и парфянами, вознамерился сделать его своим соратником. (5) Когда Октавию сообщили об убийстве двоюродного деда, центурионы ближайших легионов обещали ему военную помощь, равно как и своих подчиненных, а Сальвидиен и Агриппа [200] убеждали не отвергать ее. Он же, спеша возвратиться в Рим, узнал в Брундизии о положении дел, убийстве и завещании. (6) Когда он приближался к Риму, ему навстречу выбежало множество друзей, а когда вступил в город, солнце над его головой засияло радугой и создалось впечатление, что оно само возложило корону на голову великого мужа.

LX. Отчиму Филиппу и матери Атии не нравилось приобщение Октавия к вызывающей ненависть судьбе Цезаря, но спасительный для государства и всего круга земель рок признал его учредителем и хранителем римского имени. (2) Поэтому божественная душа презрела человеческие советы и решила, что лучше с риском добиваться возвышенного, чем в безопасности низкого, а относительно самого себя предпочла верить деду Цезарю, а не отчиму, полагая, что непозволительно считать себя недостойным того имени, достойным которого он казался Цезарю. (3) Консул Антоний сначала принял Октавия высокомерно (но это было не презрение, а страх); допустив его в Помпеевы сады, едва нашел время для беседы, а вскоре даже начал преступно возводить на Октавия обвинения, будто тот хотел его убить, что было постыдной ложью. (4) В конце концов, обнаружилась неистовая страсть консулов Антония и Долабеллы к незаконному владычеству. Антоний захватил семьсот миллионов сестерциев, оставленных Цезарем на хранение в храме Опы [201], записки Цезаря были искажены вымыслом и уступками прав гражданства [202] - всему была назначена цена, ибо консул продавал государство. Он же принял решение занять Галлию, предназначенную консулу-десигнату Д. Бруту в качестве провинции; Долабелла определил себе заморские провинции. Между столь несхожими по природе и стремящимися к разному людьми росла ненависть, и юный Г. Цезарь ежедневно подвергался козням Антония.