Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

CCCCLXIX. Титу Помпонию Аттику

[Att, XII, 5, §§ 1—2]

Тускульская усадьба, июль 46 г.

1. Квинт отец в четвертый 2263 или, лучше, в тысячный раз лишен разума, если он готов радоваться Луперку 2264 сыну и Стацию 2265 — тому, что он видит свой дом, покрытым двойным бесчестием. Присоединяю также Филотима 2266, как третье. О, исключительная глупость, если бы моя не была большей! С каким лицом требует он от тебя взноса на это 2267! Допусти, что он пришел не к «жаждущему источнику», но к Пирене, «священному месту отдохновения Алфея» 2268, что он, как ты пишешь, черпает в тебе, как в источнике, особенно при своем столь стесненном положении. К чему это приведет? Но он сам увидит.

2. Катон меня лично восхищает, но даже Басса Луцилия восхищают его произведения 2269.

CCCCLXX. Луцию Папирию Пету, в Неаполь

[Fam, IX, 16]

Тускульская усадьба, начало июля 46 г.

Цицерон Папирию Пету привет.

1. Мне доставило удовольствие твое письмо, в котором я прежде всего полюбил твою любовь, побудившую тебя написать из опасения, как бы Силий 2270 своим извещением не причинил мне некоторого беспокойства; об этом и ты писал мне ранее, даже дважды с одним и тем же содержанием, так что я легко понял, что ты взволнован, и я тщательно написал тебе в ответ, чтобы, насколько это возможно в таком деле и в такое время, либо освободить тебя от этой заботы, либо хотя бы облегчить.

2. Но раз ты также в последнем письме даешь понять, как сильно это заботит тебя, считай, мой Пет, так: все, что только можно было сделать при помощи искусства, — ведь уже недостаточно биться посредством соображений, следует выдумать какую-нибудь хитрость — итак, все, что только было возможно выработать и выполнить для снискания и привлечения их 2271 расположения, с величайшим старанием было мной достигнуто и не напрасно, как я полагаю. Ведь меня так почитают, так уважают все те, к кому благосклонен Цезарь, что я могу считать себя любимым ими. Правда, нелегко различить искреннюю и притворную любовь, разве только наступит какое-нибудь положение в таком роде, что, как золото при помощи огня, так истинное расположение может быть познано в какой-нибудь опасности; прочее — это общие признаки. Но я пользуюсь одним основанием 2272, считая, что любим от души и искренно: потому что и моя и их судьба такова, что причины для притворства нет.

3. Что же касается того, в чьих руках вся власть 2273, то не вижу ничего, внушающего мне страх, разве только то, что все ненадежно, так как отошли от законности, и ни за что нельзя поручиться, — каково будет то, что зависит от доброй воли, не скажу — прихоти другого. Однако сам он не оскорблен мной ни в чем; ведь именно в этом деле я проявил наивысшую умеренность. Ведь подобно тому, как я некогда полагал, что мой долг — свободно говорить, раз благодаря моим усилиям в государстве существует свобода 2274, так с утратой ее теперь — не говорить ничего, что оскорбило бы образ мыслей или его или тех, кого он любит. Но если б я захотел избегнуть ненависти — за некоторые меткие или остроумные высказывания, мне бы следовало отказаться от молвы о даровании 2275. Если бы я мог, я не отверг бы этого.

4. Между тем сам Цезарь обладает очень острым суждением и, подобно тому, как брат твой Сервий 2276, который по моему суждению, был образованнейшим человеком, легко сказал бы: «Этот стих не Плавта, а этот — его», — потому что у него был изощренный слух благодаря внимательному отношению к особенности поэтов и привычке к чтению, — так, по слухам, Цезарь, хотя он уже и закончил свитки изречений 2277 обычно отбрасывает, если ему преподносят как мое то, что не мое; теперь он делает это тем чаще, что вместе со мной почти каждый день проводят время его друзья. Но в разнообразной беседе попадается многое, что, быть может, всякий раз как я скажу, не кажется им нескладным и лишенным соли; это они ему и сообщают вместе с остальными происшествиями, — ведь так он сам и поручил. Так происходит, что он не считает нужным слушать, если что-нибудь услышит обо мне, помимо этого. По этой причине я совсем не прибегаю к твоему «Эномаю», хотя ты и к месту применил Акциевы стихи 2278.

5. Но что за зависть? Или в чем мне теперь можно завидовать? Допусти, что всему. Такого мнения, вижу я, были те философы, которые, мне кажется, одни только и сохраняют силу доблести, — что долг мудрого — нести ответственность только за вину; от нее я, мне кажется, свободен вдвойне: и потому что держался того мнения, которое было справедливейшим, и так как, видя недостаточность оплота для достижения этого, не счел допустимым бороться силой с более могущественными; следовательно, за исполнение долга честного гражданина я, во всяком случае, не заслуживаю порицания. Остается, чтобы против властвующих я ничего не говорил или не делал глупо, ничего необдуманно; считаю, что и это долг мудрого. За прочее же, что всякий мне припишет, или как тот 2279 примет, или сколь добросовестны по отношению ко мне те, кто вместе со мной живет и меня постоянно почитает и уважает, нести ответственности не могу.

6. Так и происходит, что я утешаюсь и сознанием честности прежних замыслов и умеренностью в настоящее время и отношу то сравнение с Акцием уже не к зависти, но к участи, которая, полагаю, будучи неверной и слабой, должна как поток о скалу 2280, разбиваться о твердый и сильный дух. И в самом деле, тогда как памятники греков полны того, как мудрейшие мужи переносили царскую власть хотя бы в Афинах или в Сиракузах 2281, когда они сами в некоторой мере были свободными, в то время как их государства были порабощены, я буду считать себя не в состоянии защищать свое положение так, чтобы и никого не оскорбить и не поступиться своим достоинством?

7. Теперь перехожу к твоим шуткам, раз ты после «Эномая» Акция ввел не ателлану, как некогда обычно поступали, а мим 2282, как делают теперь. О каком помпиле ты мне толкуешь, о каком тунце, о каком блюде соленой рыбы с сыром 2283? Благодаря моей покладистости, раньше я это переносил; теперь положение изменилось. Гирция и Долабеллу считаю в ораторском искусстве учениками, в устройстве обедов — учителями. Ведь ты, я думаю, слыхал, если к вам случайно все доходит, что они у меня упражняются в произнесении речей, а я у них бываю на обедах. Но то, что ты клятвенно заявляешь мне о неплатежеспособности, не имеет значения; ведь тогда, когда ты обладал состоянием, оно делало тебя более внимательным благодаря небольшим барышам; теперь же, хотя ты и теряешь имущество так равнодушно, у тебя нет оснований не считать, что, принимая меня как гостя, ты принимаешь какую-то оценку 2284; тем не менее от друга это более легкий удар, чем от должника.