Письма к Аттику, близким, брату Квинту, М. Бруту

CCCCXVIII. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XI, 9]

Брундисий, 3 января 47 г.

1. Я действовал и неосмотрительно, как ты пишешь, и поспешнее, чем надлежало 2031, и у меня нет никакой надежды, ибо мне препятствуют оговорки в эдиктах 2032. Если бы они не были составлены благодаря твоему усердию и расположению, мне можно было бы удалиться в какое-нибудь уединенное место; теперь нельзя даже этого. Чем помогает мне то, что я приехал до начала трибуната 2033, если именно то, что я приехал, нисколько не помогает? И на что надеяться мне со стороны того, кто никогда не был мне другом 2034, когда я поражен и уничтожен даже законом 2035? Письма Бальба ко мне с каждым днем всё холоднее; быть может, многочисленные письма многих к нему 2036 направлены против меня. Погибаю из-за собственной ошибки; ведь никакого зла не причинил мне случай; все навлекла вина. Ведь я сам, хотя и видел характер войны — все неподготовлено и нестойко против тщательно подготовленных, — решил, что мне делать, и принял план действий не столь смелый, сколь простительный для меня, в отличие от прочих.

2. Я уступил или, лучше, повиновался своим. Какой образ мыслей был у одного из них — у того, кого ты мне препоручаешь 2037, ты узнаешь из его писем, которые он послал тебе и другим. Я никогда бы не вскрыл их, если бы дело не велось так; мне была доставлена связка, я развязал — нет ли мне какого-нибудь письма; не было ничего, письмо Ватинию и другое Лигурию; я велел отнести им. Те немедленно, горя от скорби, пришли ко мне, крича о подлости этого человека; они прочли мне письма, полные всяческой брани по отношению ко мне. Тут Лигурий выходит из себя: он ведь знает, что тот был чрезвычайно ненавистен Цезарю, но последний не только отнесся к нему благосклонно, но даже дал ему такие большие деньги из уважения ко мне. Испытав эту скорбь, я пожелал знать, что он написал прочим; ведь я полагал, что для него самого будет гибельным, если его столь большая подлость обнаружится; я узнал, что в таком же роде. Посылаю тебе. Если ты сочтешь полезным отдать их ему самому, ты отдашь. Мне это нисколько не вредит. Что касается того, что они распечатаны, то у Помпонии 2038, я полагаю, есть его печать. Усвоив себе в начале плавания эту резкость, он причинил мне такую скорбь, что я впоследствии слег, и теперь он, говорят, старается не столько в свою пользу, сколько против меня.

3. Так меня удручают все обстоятельства; едва могу выдержать их или совсем не могу никоим образом. Среди этих несчастий есть одно, превосходящее все, — что я оставляю ту несчастную 2039 лишенной наследства, всего имущества. Поэтому я очень хотел бы, чтобы ты заботился, как ты обещаешь; ведь никого другого, кому я мог бы ее поручить, у меня нет, так как и для матери, как я понял, уготовлено то же, что и для меня 2040. Но если ты со мной не встретишься, считай, что она достаточно препоручена тебе, и смягчи по отношению к ней дядю, насколько сможешь. Пишу это тебе в день своего рождения. О, если бы я в тот день не был взят на руки 2041 или если бы впоследствии ничто не родилось от той же матери! Плач не дает мне продолжать.

CCCCXIX. Теренции, в Рим

[Fam., XIV, 16]

Брундисий, 4 января 47 г.

Марк Туллий Цицерон шлет большой привет своей Теренции.

Если ты здравствуешь, хорошо; я здравствую. Хотя мое положение и таково, что мне нечего ожидать писем от тебя или писать тебе, тем не менее каким-то образом я и сам жду ваших писем и вам пишу, когда у меня есть человек, чтобы доставить их. Волумния 2042 должна была быть более обязательной по отношению к тебе, чем была, и то, что она сделала, могла делать внимательнее и осмотрительнее. Впрочем есть другое, что требует моей большой заботы и причиняет более сильную скорбь, что угнетает меня так, как хотели те, кто принудил меня отказаться от своего мнения. Береги здоровье. В канун январских нон.

CCCCXX. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XI, 10]

Брундисий, 19 января 47 г.

1. К моим невероятным огорчениям прибавляется кое-что новое от того, что мне сообщают о Квинтах. Мой родственник Публий Теренций, вместо старшины, ведал в Азии пошлинами и пастбищными сборами 2043. За пять дней до декабрьских ид он видел Квинта сына в Эфесе и любезно пригласил его ввиду нашей дружбы. Когда он стал расспрашивать его обо мне, тот, как он передавал, сказал ему, что он злейший враг мне, и показал ему свиток с речью против меня, которую он собирался держать перед Цезарем; Теренций привел много возражений против его безумия; впоследствии в Патрах Квинт отец говорил с ним о многом в духе подобной же подлости; о бешенстве его ты можешь заключить из тех писем, которые я тебе послал. Я уверен, что это причиняет тебе скорбь; меня это терзает и тем более, что у меня, полагаю я, даже не будет возможности привлечь их к суду.

2. Что касается африканских дел, то меня извещают совсем не о том, о чем писал ты. Говорят, нет ничего более стойкого, ничего более подготовленного. Вдобавок Испания 2044 и враждебное отношение в Италии, не прежняя сила и настроение легионов, в Риме дело погибло. На чем же мне успокаиваться, если не за чтением твоих писем? Они были бы, конечно, более частыми, если бы у тебя было что-либо, от чего мое огорчение, по-твоему, могло бы уменьшиться. Тем не менее, прошу тебя, не переставай писать мне, что бы ни было, а тех, которые столь жестокие недруги мне, если не можешь ненавидеть, все-таки осуждай не для того, чтобы принести какую-нибудь пользу, но чтобы они 2045 почувствовали, что я дорог тебе. Напишу тебе больше, если ты ответишь мне на то письмо, которое я недавно отправил тебе. Будь здоров. За одиннадцать дней до февральских календ.

CCCCXXI. Титу Помпонию Аттику, в Рим

[Att., XI, 11]

Брундисий, 8 марта 47 г.

1. Обессиленный терзаниями от величайшей скорби я, даже если бы было, о чем я должен был бы написать тебе, не мог бы легко исполнить это, а тем более, когда нет ничего, о чем бы следовало написать, особенно раз не появляется даже какой-нибудь надежды на лучшее. Таким образом, я теперь не жду даже твоих писем, хотя они всегда приносят что-нибудь, чего я бы хотел. Поэтому пиши, когда будет, с кем отправлять. На твое последнее, которое я уже давно получил, мне нечего написать в ответ; ведь за длинный промежуток времени все, как я вижу, без перемен. Твердо то, что должно быть, — чтобы я нес тяжелейшую кару за свою глупость 2046.

2. Публию Саллюстию следует уплатить 30 000 сестерциев, которые я получил от Гнея Саллюстия. Пожалуйста, позаботься, чтобы они были уплачены без задержки. Я написал об этом Теренции. И это уже почти израсходовано. Поэтому, пожалуйста, позаботься вместе с ней, чтобы было, чем мне пользоваться. Я, быть может, смогу взять здесь, если буду знать, что там будет приготовлено; но пока не буду знать этого, я ничего не осмелюсь взять. Каково состояние всех моих дел, ты видишь: нет несчастья, которого я бы не терпел и не ожидал. Скорбь из-за этого тем тяжелее, чем больше вина. Тот 2047 не перестает поносить меня в Ахайе. Твое письмо, видимо, не принесло никакой пользы. Будь здоров. За семь дней до мартовских ид.