Красная книга вещей

В то время цениной (см.) назывался не только фарфор, но и фаянс и поливная глина (т. е. глазурь), Произошло слово «ценина» от турецких «чин» — Китай и «чини» — фарфор. С другой стороны, слово «ценина» указывало не столько на материал, сколько на его раскраску.

В описи 1588 года ценина значится и в имуществе у Бориса Годунова, а 100 лет спустя — среди конфискованного имущества князя В. В. Голицына, при Петре I попавшего в немилость и сосланного.

Теперешнее свое русское название фарфор заимствовал на Востоке, как уже сказано, из персидско-арабского языка (через турецкий), где фарфор (фагфур) был титулом китайского императора и, видимо, названием области в Китае, откуда купцы не одно столетие вывозили его в другие страны. М. Фасмер производит слово «фарфор» от древнеперсидского «багапудра» — кальки китайского слова «тин-тзе», которое означает «сын неба».

Первую весть о фарфоре привез в Европу Марко Поло. Он вернулся из Китая, и в 1298 году увидела свет написанная им книга «Путешествие». В ней впервые китайская посуда названа тарелками из порцеллана (porcellan). Этим словом итальянцы всегда называли морские раковины concha Veneris (раковина Венеры).

Своим блеском и белизной неведомый материал напоминал европейцам внутреннюю идеально гладкую поверхность морских раковин.

Еще древние римляне уподобили морскую раковину женскому детородному органу и нарекли поэтому porcus. Таким образом, в представлении европейцев женское начало и фарфор оказались связанными словами: porcellana (у итальянцев), Porcellan (у немцев), porcelaine (у французов), porcelain (у англичан).

Во второй половине XVII века, когда связи России с Востоком были достаточно оживленными, в русский язык входит слово «порцелин», заимствованное на Западе, и остается загадкой, почему же все-таки с петровских времен, многократно увеличивших контакты с Западом, в языковый обиход тем не менее внедряется восточное слово «фарфор»… Впервые оно зафиксировано в Уставе морском 1724 года. В то же время в уставе есть и слово «порцелиновый» в значении фарфоровый.

Два века — с той поры, как португальские купцы впервые доставили в Европу фарфор, — понадобились европейцам, чтобы овладеть тайной его изготовления. Дело, оказалось, было совсем не в драконовски оберегаемых тайнах, а скорее в недостатке инициативы и элементарной любознательности европейцев. Древние многотомные китайские энциклопедии достаточно обстоятельно трактовали многие проблемы, в том числе и касающиеся изготовления фарфора. Но лишь в конце XIX века во Франции были изданы переводы двух обширных китайских сочинений: одного о шелководстве, другого — о фарфоре.

Китайцы тщательно обобщали опыт, сопровождая наблюдения множеством рисунков. А к моменту указанной публикации на императорском заводе (в Китае) было занято несколько тысяч рабочих, изделия обжигались в сотнях печей.

Тем не менее признаки интереса к древней восточной тайне отмечаются с XV века. Одним из первых дерзнул изготовить просвечивающий черепок венецианец мастер Анцуонио (Anzuonio, 1470). Полвека спустя его соотечественник, некто Петингер (L. Peutinger), изготовитель зеркал, самонадеянно заявил, что может поставлять китайский порцеллан. А во Флоренции при дворе Франческо де Медичи (Fr. de Medici) в конце XVI века удается получить «мягкий» фарфор. который позднее окрестили «Медичи-порцелланом». Черепок мягкого фарфора был прозрачным, но желтоватым. Поверх декора из синего кобальта и марганцово-фиолетового растительного орнамента наносили свинцовую глазурь.

Была получена имитация фарфора — род стекла, только непрозрачного (за счет вводимых добавок). Масса эта была очень непрочной и боялась обжига. Для большей пластичности в массу добавляли мыло, клей и другие ингредиенты.

Во второй половине XVII века захваченная пучиной барокко в соревнование включается Франция. Посуду из «мягкого» фарфора производят Риврен (C. Reverend) в Париже и Потера (L. Potérat) — в Руане. До 1777 года Севрская королевская мануфактура выпускала лишь мягкий фарфор.

Фарфор для Европы XVII–XVIII веков стал бытовой необходимостью.

Уже в XV–XVI веках европейский быт стал сбрасывать с себя оковы средневековья. Новые представления и мироощущения проявляли себя в покрое придворных платьев, в наборе блюд, их сервировке, составе, способах и рецептах приготовления. Поваров, если они угождали вкусам своих повелителей, возводили в дворянское достоинство, и никто не считал это сумасбродством.

Поражают воображение застолья времен абсолютизма. На обеде, который дал в 1652 году Людовику XIV один из его министров, было подано 14 видов супов, рыбных блюд, жаркого, овощей и салатов, выпечки; в 28 больших вазах красовались экзотические фрукты, а всего гостей потчевали сотней блюд. Четырнадцать лет спустя один из придворных на обеде в честь короля угощал своих гостей 170 блюдами.

Сочинением кулинарных рецептов и блюд были заняты не только повара и экономки, но и многие знатные особы — их имена увековечены в названиях котлет, салатов, соусов и подливок, таких как бефстроганов, де-воляй, гурьевская каша.

Такой размах кулинарии требовал, естественно, соответствующего оснащения. Тяжелая фаянсовая, оловянная, серебряная и даже золотая посуда уже не могла быть подходящим вместилищем для всего этого гастрономического великолепия. Но, пожалуй, самым существенным был качественный сдвиг в культуре. Золотая и серебряная посуда утрачивала престиж. Европеец демонстрировал теперь не богатство, а вкус. В его жилье стало больше света, и белоснежный фарфор — при всем многообразии форм и декора — оказался как нельзя кстати. Препятствием было то, что посуда из Китая и Японии в ее первозданном виде не могла вынести новой нагрузки, поскольку китайцы и японцы были очень далеки от излишеств и кулинарных затей Европы. Понадобилось не так много времени, чтобы восточный фарфор, поставлявшийся на экспорт, приспособили к вкусам и потребностям европейских покупателей.

Позднее других к фарфоровой лихорадке подключилась Саксония — во времена правления Августа II Сильного {27}, современника и союзника, — хотя, как оказалось, и ненадежного — Петра Великого. Однако, вопреки этой задержке, в освоении новой для Европы технологии именно Саксонии суждено было стать родиной европейского фарфора. Наиболее серьезным претендентом на роль первооткрывателя фарфора был в конце XVII века известный в то время естествоиспытатель Эренфрид — Вальтер фон Чирнхауз (E. W. Tschirnhaus, 1651–1708), к тому времени многого добившийся в стекольном и керамическом производствах. Оставшиеся после графа пять кружек убедительно говорят в пользу его заслуг в изобретении фарфора: их черепок на изломе совершенно белый. Чирнхаузу оставался шаг, может быть, полшага, но приверженность приемам стекольного производства увела ученого несколько в сторону и практически лишила лавров изобретателя фарфора или, правильнее сказать, заставила уступить пальму первенства молодому сопернику (и ученику) Иоганну Фридриху Беттгеру (I. F. Böttger, 1682–1719).

Беттгер в бытность еще учеником в аптеке Цорна в Берлине вообразил, что, следуя рецептам алхимиков, может получить золото и даже во всеуслышание заявил об этом.

Мальчишеское хвастовство наверняка осталось бы без внимания, если бы бюджет прусского короля не дал основательную трещину. Король потребовал к себе новоявленного алхимика.

Беттгер же не рискнул испытывать судьбу и поспешно покинул Пруссию ради Саксонии, где обосновался поначалу в Виттенберге. Пруссия настаивала на выдаче беглеца, но получила отказ: Саксонии тоже очень нужны были люди, способные получать золото.

Беттгера поселяют в Дрездене и велят продолжать свои изыскания, а в наставники дают упомянутого графа Чирнхауза.

Но как ни полезно было такое сотрудничество, золота из него получиться не могло. И Беттгер снова делает попытку скрыться (1703). Тогда король решает, что только содержание под арестом может гарантировать успех, и незадачливого алхимика помещают в мрачные и надежно охраняемые покои замка Альбрехтсбург под Мейсеном.