Эти странные бельгийцы

Вопрос: Сколько народу работает в Европейской комиссии?

Ответ: Около трети европейского населения.

Впрочем, сами бельгийцы ничего против единой Европы не имеют. Здесь повсюду — на флагах, автомобильных наклейках, почтовых открытках, зонтиках, ранцах, блокнотах и зубных щетках — можно увидеть усыпанную звездами эмблему Евросоюза. Даже у "Писающего мальчика" имеется наряд, весь в блестках звезд (подарок для евроскептиков, если не от них самих).

О причине их воодушевления нетрудно догадаться. Брюссель, став городом, привлекающим к себе внимание европейцев (а также их деньги), расцветает не по дням, а по часам. Фактически 28 % городского населения — это иностранцы, и более половины из них — жители стран, входящих в Евросоюз. В его местных структурах работает 54 тысячи служащих, и их число постоянно растет. Каждый год прибыль Бельгии от того, что она приютила головные организации Евросоюза, составляет около 4,5 млрд. евро.

Единая Европа выгодна бельгийцам еще и потому, что в прошлом они были свидетелями слишком многих войн за их территорию. К тому же они в душе торгаши и не хотели бы упустить шанс заработать на открытом рынке. Кроме того, если их страна официально станет федерацией, то пусть это произойдет под ширмой Европы, где границы и так прозрачны и области могут устанавливать связи с кем пожелают. Да и не делает ли, в самом деле, Бельгию национальная разобщенность наиболее подходящим местом для размещения штаб-квартиры Евросоюза?

Тому, кто не знает о пропасти, пролегающей между фламандцами и валлонами, возможно, покажется, что все бельгийские предприниматели на одно лицо. Все они носят неброские, с легким блеском костюмы, таскают с собой тонкие кейсы и во время деловых переговоров, где нет места шуткам и праздной болтовне о садоводстве, говорят без околичностей.

"Ну уж дудки! Мы разные!" — в унисон кричат предприниматель-фламандец и предприниматель-валлон. (Большинство предпринимателей здесь мужчины.)

Предпринимателя-валлона, по мнению его фламандского коллеги, вряд ли стоит воспринимать всерьез. Он будет только морочить голову: приходить на встречи, выказывать заинтересованность — и медлить с окончательным ответом. И так может продолжаться годами. А вот фламандскому предпринимателю стоит только увидеть товар, как он тут же примет решение и отправит продавцу составленный им предварительный контракт. Ну а если окажется, что он слишком поторопился, ничего страшного: все убытки он возместит себе потом.

Фламандский предприниматель уже в семь часов утра сидит за рабочим столом. Валлон же (как представляется его фламандскому коллеге) в семь только выходит из дома, потом выпивает в бистро чашку кофе с круассаном, заглядывает к своим любовницам и, объявившись у себя в офисе лишь к 10.30, отдает краткие распоряжения личному секретарю. Фламандец ломает голову над тем, как, больше работая, заработать больше денег, а валлон — как бы заработать больше денег, вкалывая поменьше. Словом, фламандцы считают валлонов лентяями и бездельниками.

По мнению предпринимателя-валлона, фламандец руководствуется в делах принципом "Сперва я, а потом все остальные". Фламандскому предпринимателю не хватает такта. Пожалуй, во Фландрии легче сделать карьеру, чем в Валлонии; руководители, сами прошедшие все ступени служебной лестницы, более сведущи в своем деле, да вот горе: фламандцы будут обсуждать вопрос до тех пор, пока либо не найдут устраивающего все стороны решения, либо не доведут своих партнеров до инфаркта. Где же тут удаль, игра воображения? "Взгляните на счета в банке — вот вам и ответ", — возражают на это. Фландрия процветает, а Валлония еле сводит концы с концами. Вот одна из шуток, отпускаемых фламандцами по поводу отношения валлонов к работе:

Валлонский политик выступает перед рабочими.

— Наша экономическая программа позволит вам работать четыре дня в неделю!

Продолжительные аплодисменты,

— А потом, со временем, и три дня в неделю!

Еще более продолжительные аплодисменты.

— А затем и два — и никаких проблем!

Бурный шквал аплодисментов и восторженные крики.

— Ну и, в конце концов, один день в неделю!

В этот момент из глубины зала раздается голос:

— Здорово, только, пожалуйста, пусть это будет не понедельник!

ЯЗЫК

Для получения работы почти во всех государственных учреждениях Бельгии необходимо знать два языка. Это условие ставит франкоязычное население в заведомо невыгодное положение, ибо они издавна славятся тем, что испытывают глубокое отвращение к изучению фламандского (голландского) языка. Какой прок, говорят они, учить язык, на котором говорят всего 6 миллионов человек? (22 миллиона, если учесть население Голландии.)

Фламандцы не в состоянии поверить, что валлоны упорно отказываются изучать их язык. Здесь запросто можно встретить валлона, женатого на фламандке, живущего во Фландрии и почти не говорящего на фламандском, разве что на самом примитивном уровне. В отместку фламандцы — даже те, кто занимают правительственные посты, а здесь знание обоих государственных языков необходимо как воздух, — демонстративно отказываются разговаривать по-французски.

Если кто по неосторожности тут ляпнет, что бельгийскому правительству давно следует решительно вмешаться в систему образования и создать условия для обучения всех бельгийцев обоим языкам, то фламандцы, ухмыльнувшись, ответят: ведь тогда у франкоязычного населения не будет удобного повода для отказа от государственной службы.

Хоть фламандцы и говорят, что vlaams (фламандский) — это настоящий язык, на самом деле это не столько язык, сколько набор разнородных диалектов. Настолько разнородных, что жители западной части Фландрии едва понимают фламандцев из восточной провинции Лимбург. В школе фламандцы учат нидерландский голландский, который фактически является универсальным средством общения для всех говорящих на голландском. Только это позволяет фламандцам контактировать друг с другом, а также и с собственно голландцами (утех в языке тоже полно диалектов).

Второстепенное, но не менее значимое отличие говорящих на голландском фламандцев от истинных голландцев заключается в том, что из-за врожденной неприязни первые в отличие от вторых практически не употребляют заимствованных из французского слов, например, coiffeur (парикмахер). Фламандцы используют вместо французского понятия либо голландское слово, либо, если такового не имеется, английское.

Слово «валлонский» происходит от названия романизированного кельтского племени вала. Оно жило в южной части Бельгии и создало свой собственный вариант французского языка, являющийся, по сути, мешаниной кельтских и латинских слов. Валлонский язык, стало быть, — это диалектная форма французского языка, или, если уж быть совсем точными, совокупность областных говоров. Сегодня лишь немногие говорят на чистом валлонском. Этот язык почти исчез, и только изредка франкоязычные жители Валлонии вставляют для колорита в свою речь валлонские слова. Так, например, некоторые называют картошку "les canadas", а не "les pommes de terre", как принято во французском.

В остальном же валлоны говорят на классическом французском языке, разве что скажут вместо «soixantedix» (семьдесят) «septante», а вместо «quatre-vingbt-dix» (девяносто) «попапtе», — причем с традиционным горловым акцентом, который французы страсть как любят передразнивать.

Брюссель является третьей по важности административной единицей Бельгии. Он не входит ни во Фландрию, ни в Валлонию, хотя подавляющее большинство местных жителей говорит по-французски. В старину в Брюсселе говорили на фламандском. Однако когда Бельгия вошла в состав Бургундского герцогства, языком правящих классов стал французский, который затем проник в низы. Местные жители создали свой собственный смешанный говор, «брюссельский» — это был по большей части все тот же фламандский, только с вкраплениями французских и испанских слов.