О себе

Второй пример иллюстрирует томми-аткинсовскую [287] манеру Киплинга с характерной для нее живостью и ономастикой – Лэсцелл Эберкромби говорит, что в ней мастерски соединяются все элементы поэтической техники:

Ответ: Что касается строк Киплинга, то мой приговор им таков: годятся лишь для «Иллюстрированного еженедельника Индии» и ни для чего более. Я отказываюсь воспринимать это журналистское бряцанье словом за стихи. Оценка их Эберкромби – несказанная глупость, к несчастью, высказанная!

Хопкинс другое дело; он поэт, каким Киплинг никогда не был и не мог быть. В нем есть видение, сила, оригинальность; но техника его грешит избыточностью – он обрушивает на вас все свои эффекты, повторы, усиления, так что в конце концов видно много усилий и мало успехов. Много материала, много поисков, но они в большинстве своем не реализованы, нет гармоничного, совершенного целого.

Вопрос: Я уже давно хочу получить маленькую книгу А. Э. Хаусмана «Имя и природа поэзии». Вы держите ее уже много месяцев. Не могли бы вы ненадолго дать ее мне? Как она вам понравилась?

Ответ: Вот ваша книга. Я держал ее у себя с намерением сделать заметки по поводу теории Хаусмана, но время пролетело, а я так и не смог этого сделать. Кроме теории, у Хаусмана, судя по этой книге, есть замечательное чутье на хорошие стихи других авторов. Поскольку его собственные, как я видел по приведенным отрывкам, довольно слабы. Я прочел книгу три или четыре раза и каждый раз под ложечкой чувствовал удовольствие.

Вопрос: Посылаю вам сонет Эдварда Шенкса, который считается «одним из наших лучших молодых поэтов».

Ответ: Шенкс – о Феб, что за имя! Сонет мне не полюбился, хотя он музыкальный, гладкий и хорошо срифмован. Чувство здесь довольно слащаво, одни строчки слабы, другие пережаты, как, например, двенадцатая. Не хватает самой поэзии, а там, где она всё же есть, какая-то она ни то ни сё: например, две начальные строчки третьей строфы великолепные, но две следующие, с криками и тресками, их тут же и портят. Точно так же в последней строфе: после первой многообещающей первой строчки вся строфа разочаровывает, так как в ней идея и чувство существуют сами по себе. Тем не менее, автор, безусловно, поэт, и сонет, пусть несовершенный, вполне заслуживает внимания.

Тагор двигался к той же цели, что и мы, но своим путем – это самое главное, а конкретные ступени или этапы не имеют значения. Конкретное его место как поэта или пророка или кого-то там еще определят потомки, а нам нет необходимости торопиться с окончательным вердиктом. Вердикт, вынесенный сразу или в скором времени после его ухода, может оказаться очень неточным – нынешнее поколение, по-видимому, получает удовольствие, если топчет почти с нацистским садизмом своих предшественников, особенно непосредственных своих предшественников. Недавно я с интересом и удивлением прочел, что Наполеон был всего лишь хвастливым и заносчивым простофилей, а все его великие деяния совершили другие люди, и что Шекспир был «отнюдь не великий», да и почти все великие в большинстве своем были вовсе не так велики, как их рисовала с почтением и благоговением людская глупость темных прошлых веков! Какие тут шансы у Тагора? Но сегодняшняя несправедливость не вечна – в конце концов складывается умная и честная оценка, и она переживет всякие изменения времени.