Моя жизнь

полицейский офицер уже прибыл к дому и старался образумить толпу не при

помощи угроз, а вышучивая ее. Но все-таки он тревожился и послал сказать

мне: "Если вы не хотите, чтобы вашей семье, а также дому и имуществу вашего

друга нанесли ущерб, советую вам покинуть этот дом, переодевшись в чужое

платье".

Таким образом, в один и тот же день я последовал двум совершенно

противоположным советам. Когда опасность для жизни существовала только в

воображении, м-р Лаутон посоветовал мне выступить открыто, и я принял его

совет. Когда же опасность стала вполне реальной, другой друг дал мне совет

прямо противоположный, и я его тоже принял. Почему я так поступил? Потому

ли, что моя жизнь была в опасности, или потому, что я не хотел подвергать

риску жизнь и имущество друга, жизнь жены и детей? И в каком из этих случаев

поступил я правильно? Тогда ли, когда в первый раз вышел к толпе, или во

второй раз, когда скрылся переодетый?

Но нет смысла судить о правильности или неправильности уже совершенных

поступков. Необходимо разобраться во всем, чтобы по возможности извлечь урок

на будущее. Трудно с уверенностью сказать, как тот или иной человек будет

вести себя при определенных обстоятельствах. Но трудно и оценить человека по

его поступкам, поскольку такая оценка не будет достаточно обоснованной.

Как бы то ни было, подготовка к побегу заставила меня забыть об ушибах. По

предложению м-ра Александера я надел форму индийского полицейского, а голову

обернул мадрасским шарфом так, чтобы он меня закрывал, как шлем. Один из

двух сопровождавших меня агентов сыскной полиции переоделся индийским купцом

и загримировался, чтобы быть похожим на индийца. Как был одет другой, я

забыл. Тесным переулком мы пробрались в соседнюю лавку; через склад товаров, набитый джутовыми мешками, вышли на улицу и, проложив себе дорогу через

толпу, подошли к экипажу, который уже ждал нас в конце улицы. В нем мы

приехали в тот самый полицейский участок, где недавно м-р Александер

предлагал мне укрыться. Я был благодарен ему и агентам сыскной полиции.

В то время как я осуществлял свой побег, м-р Александер развлекал толпу

песенкой:

Повесьте старого Ганди

На дикой яблоне!

Узнав, что мы благополучно добрались до полицейского участка, он преподнес

эту новость толпе:

- Вашей жертве удалось улизнуть через соседнюю лавку. Расходитесь-ка лучше

по домам!

Некоторые рассердились, другие засмеялись, а кое-кто просто не поверил

ему:

- Ну хорошо, - сказал м-р Александер, - если вы мне не верите, выберите

одного-двух представителей, и я разрешу им войти в дом: если они найдут там

Ганди, я охотно его вам выдам. Но если Ганди там не окажется, вы должны

разойтись. Ведь не собираетесь же вы разрушить дом Рустомджи или причинять

беспокойство жене и детям Ганди?

Толпа послала своих представителей обыскать дом. Вскоре они вернулись и

сказали, что никого не нашли. Толпа стала расходиться, наконец, большинство

одобрительно высказывались о поведении старшего офицера, но некоторые

ворчали и злились.

Ныне покойный м-р Чемберлен, бывший тогда министром колоний, телеграфировал правительству Наталя, предложив ему возбудить дело против

лиц, участвовавших в нападении. М-р Эскомб пригласил меня к себе и сказал:

- Поверьте, я очень сожалею обо всех, даже самых незначительных

оскорблениях, нанесенных вам. Вы были вправе принять предложение м-ра

Лаутона и пойти на риск, но я уверен, что если бы вы более благосклонно

отнеслись к моим словам, то этой печальной истории не произошло бы. Если вы

сможете опознать виновных, я готов арестовать их и привлечь к суду. М-р

Чемберлен тоже хочет, чтобы я это сделал.

На это я ответил:

- Я не желаю возбуждать никакого дела. Вероятно, я и сумел бы опознать

одного или двух виновных, но какая польза от того, что они будут наказаны?

Кроме того, я считаю, что осуждать следует не тех, кто нападал на меня. Им

сказали, будто я распространял в Индии неверные сведения относительно белых

в Натале и оклеветал их. Они поверили этим сообщениям и не удивительно, что

пришли в бешенство. Осуждать надо их руководителей и, прошу прощения, вас.

Вам следовало бы должным образом направлять народ, а не верить агентству

Рейтер, сообщившему, будто я позволил себе какие-то нападки. Я не собираюсь

никого привлекать к суду и уверен, что когда эти люди узнают правду, то

пожалеют о своем поведении.

- Не изложите ли вы все это в письменном виде? - спросил Эскомб. - Дело в

том, что мне нужно ответить на телеграмму м-ру Чемберлену. Я не хочу, чтобы

вы делали поспешные заявления. Можете, если хотите, посоветоваться с м-ром

Лаутоном и другими друзьями, прежде чем примете окончательное решение.

Должен признаться, однако, что если вы откажетесь от своего права привлечь

виновных к суду, то в значительной степени поможете мне восстановить

спокойствие и, кроме того, поднимете свой престиж.

- Благодарю вас, - сказал я. - Мне не надо ни с кем советоваться. Я принял

решение до того, как пришел к вам. Я убежден, что не должен привлекать

виновных к ответу, и готов тотчас изложить свое решение в письменном виде.

И я написал требуемое заявление.

IV. СПОКОЙСТВИЕ ПОСЛЕ БУРИ

За мной пришли от Эскомба на третий день моего пребывания в полицейском

участке. Для охраны прислали двух полицейских, хотя необходимости в этом уже

не было.

В тот день, когда нам разрешили сойти на берег, сразу же после спуска

желтого флага ко мне явился представитель газеты "Наталь адвертайзер", чтобы

взять интервью. Он задал мне ряд вопросов, и своими ответами я сумел

опровергнуть все выдвинутые против меня обвинения. Следуя совету сэра

Фирузшаха Мехты, я произносил в Индии только предварительно написанные речи

и сохранил их копии, как и копии всех моих статей. Я передал корреспонденту

весь этот материал и доказал ему, что не говорил в Индии ничего такого, что

не было бы сказано мною раньше в Южной Африке и в еще более резкой форме. Я

доказал также, что совершенно непричастен к прибытию пассажиров на пароходах

"Курлянд" и "Надери". Многие из прибывших жили здесь уже с давних пор, а

большинство даже не собиралось оставаться в Натале, намереваясь отправиться

в Трансвааль. В то время в Трансваале для людей, жаждущих разбогатеть, перспективы были заманчивее, чем в Натале, и индийцы предпочитали ехать

туда.

Это интервью и мой отказ привлечь к суду лиц, напавших на меня, произвели

такое сильное впечатление, что европейцы в Дурбане устыдились своего

поведения. В печати признавалась моя невиновность и осуждалось нападение

толпы. Таким образом, попытка линчевать меня в конечном счете пошла на

пользу мне, т. е. моему делу. Этот инцидент поднял престиж индийской общины

в Южной Африке и облегчил мне работу.

Дня через три-четыре я вернулся домой и вскоре вновь принялся за свои

дела. Происшествие способствовало также расширению моей юридической

практики.

Хотя это и подняло престиж индийской общины, но расовая ненависть к

индийцам усилилась. Убедившись, что индийцы способны мужественно бороться, белые увидели в этом опасность для себя. В Натальское законодательное

собрание было внесено два законопроекта: один был направлен против индийских

торговцев, другой устанавливал строгие ограничения иммиграции индийцев.

Существовало особое постановление, принятое в результате борьбы за

избирательные права, которое запрещало издание законов, направленных против

индийцев как таковых. Это означало, что законы должны были быть одинаковыми