Моя жизнь

- Нет, я не позволю. Это ожерелье - священный дар моей матери.

- Но вы верите в него?

- Я не знаю его таинственного значения. Не думаю, что со мной случится

что-нибудь, если я не буду носить его. Но я не могу без достаточных

оснований отказаться от ожерелья, которое мать надела мне на шею из любви ко

мне, убежденная, что это будет способствовать моему благополучию. Когда со

временем оно порвется и рассыплется само собой, я не надену другого. Но это

ожерелье порвать нельзя.

М-р Коатс не мог понять мои доводы, так как не признавал моей религии. Он

предвкушал, что вызволит меня из тьмы невежества, и старался убедить, что

независимо от того, есть ли доля истины в других религиях, для меня спасение

невозможно, пока я не приму христианства, которое есть сама истина. Он

уверял, что грехи мои могут быть прощены лишь благодаря заступничеству

Христа, в противном случае все добрые дела бесполезны.

Он не только познакомил меня с книгами, но представил и своим друзьям, которых считал настоящими христианами. Среди этих друзей была семья, принадлежавшая к христианской секте плимутских братьев.

Многие знакомства, состоявшиеся благодаря м-ру Коатсу, были приятными.

Большинство новых знакомых поразили меня своей богобоязнью. Но как-то во

время моего посещения этой семьи один из плимутских братьев выдвинул

неожиданный для меня довод.

- Вы не можете понять всей красоты нашей религии. Из того, что вы

говорите, следует, что каждое мгновение вы должны размышлять над своими

проступками, всегда стараться исправить и искупить их. Разве могут подобные

непрерывные размышления дать вам искупление? Так вы не обретете мира

никогда. Вы считаете, что все мы грешники. Теперь поймите совершенство нашей

веры. Мы считаем, что попытки самоусовершенствования и искупления - тщетны.

И все же мы получим искупление. Для нас непосильно бремя наших грехов. Но мы

можем переложить его на Иисуса. Он один безгрешный сын бога. Он сказал, что

те, кто верит в него, будут жить вечно. В этом безграничное милосердие бога.

А так как мы верим в искупительную жертву Иисуса, наши собственные грехи не

тяготеют над нами. Грешить мы должны. В этом мире не грешить невозможно. И

потому Иисус страданиями искупил все грехи человечества. Только тот, кто

приемлет его великое искупление, обретет вечный покой. Подумайте, как

беспокойна ваша жизнь и какая надежда на покой есть у нас.

Эта речь совершенно не убедила меня. Я смиренно ответил:

- Если это и есть христианская вера, принятая всеми христианами, то я

принять ее не могу. Я не ищу искупления за греховные проступки. Я стараюсь

освободиться от самого греха или, скорее, от самой мысли о грехе. Пока я не

достигну этой цели, я согласен не знать покоя.

На что плимутский брат возразил:

- Уверяю вас, ваши усилия бесплодны. Подумайте еще раз над тем, что я

сказал.

И брат доказал, что слово у него не расходится с делом. Он сознательно

совершал проступки и показывал мне, что его не беспокоит мысль о них.

Но до встречи с плимутскими братьями я знал, что не все христиане верят в

эту теорию искупления. Сам м-р Коатс жил в страхе перед богом. Его душа была

чиста, и он верил в возможность самоочищения. Обе дамы разделяли эту веру.

Некоторые книги, попавшие мне в руки, были полны преданности богу. Поэтому, увидев, что м-р Коатс встревожен моим последним опытом, я успокоил его, сказав, что извращенная вера плимутских братьев не вызвала у меня

предубеждения против христианства.

Мои трудности заключались в другом. Они касались Библии и ее принятого

толкования.

XII. ПОПЫТКИ СБЛИЗИТЬСЯ С ИНДИЙЦАМИ

Прежде чем писать дальше о знакомствах с христианами я должен рассказать о

других переживаниях того же периода.

Шет Тайиб Ходжи Хан Мухаммад занимал в Претории такое же положение, как

Дада Абдулла в Натале. Ни одно общественное начинание не обходилось без

него. Я познакомился с ним в первую же неделю и сказал, что намерен

сблизиться со всеми индийцами в Претории. Я выразил желание ознакомиться с

их положением и просил его помочь мне, на что он охотно согласился.

Я начал с того, что созвал собрание, пригласив всех индийцев Претории, и

нарисовал им картину их положения в Трансваале. Собрание состоялось в доме

шета Ходжи Мухаммада Ходжи Джоосаба, к которому у меня было рекомендательное

письмо. На собрании присутствовали главным образом купцы-меманцы, но было и

несколько индусов. Впрочем, индусов в Претории вообще было очень мало.

Речь, произнесенная мною на этом собрании, была, можно сказать, моим

первым публичным выступлением. Я хорошо подготовился к выступлению, посвятив

его вопросу о добросовестности в коммерции. Я то и дело слышал от купцов, что правдивость невозможна в коммерческих делах. Я этого мнения не разделял

и не разделяю до сих пор. И теперь у меня есть друзья-коммерсанты, которые

утверждают, что правдивость и коммерция несовместимы. Коммерция, говорят

они, дело практическое, а правдивость - из области религии; и они

доказывают, что практические дела одно, а религия совсем другое. Не может

быть и речи о том, считают они, чтобы в коммерческих делах оставаться до

конца правдивым, говорить правду можно только, когда это удобно. В своей

речи я решительно оспаривал это мнение, стараясь пробудить в купцах сознание

долга, которое им вдвойне необходимо. Их обязанность быть добросовестными

была тем важнее в чужой стране, что по поступкам немногих индийцев здесь

судят о миллионах наших соотечественников. Я считал, что наш народ живет в

антисанитарных условиях по сравнению с англичанами, окружающими нас, и

привлек внимание собравшихся к этому факту. Я подчеркнул необходимость

забыть всякие различия между индусами, мусульманами, парсами, христианами, гуджаратцами, мадрасцами, пенджабцами, синдхами, каччхами, суратцами и т. д.

В заключение я предложил организовать ассоциацию, от имени которой можно

было бы сделать представления властям относительно притеснений, испытываемых

индийскими поселенцами, и изъявил готовность отдать этому делу столько

времени и сил, сколько смогу.

Я видел, что речь моя произвела большое впечатление на собравшихся.

Вокруг нее развернулась дискуссия. Многие из присутствовавших захотели

сообщить мне некоторые факты. Я чувствовал, что меня поддерживают. Лишь

немногие из собравшихся говорили по-английски. Понимая, что знание

английского языка полезно в этой стране, я предложил, чтобы все, у кого есть

время, изучали английский язык. Я сказал, что овладеть языком можно даже в

преклонном возрасте, и сослался на соответствующие примеры. Кроме того, я

обещал вести группу, если такая будет создана, для обучения языку, а также

помогать лицам, желающим заниматься языком.

Группа не была создана, но три молодых человека выразили готовность

учиться при условии, что я буду приходить к ним. Двое из них были мусульмане

- один парикмахер, другой клерк, а третий - индус, мелкий лавочник. Я

согласился помочь им. Я не сомневался в своих педагогических способностях.

Случалось, ученики мои уставали, но я не знал устали. Иногда бывало и так, что я приходил к ним только за тем, чтобы застать их занятыми своими делами.

Но я не терял терпения. Ни один из троих не стремился к глубокому знанию

языка, но двое примерно за восемь месяцев сделали весьма большие успехи. Они

приобрели знания, позволившие им вести бухгалтерские книги и писать обычные

деловые письма. Парикмахер ограничился познаниями, достаточными для того, чтобы обслуживать клиентов. Итак, за время учебы двое учеников овладели

языком настолько, чтобы свободно вести дела на английском языке.