О себе

Дальнейшее подскажет сама работа. Я отнюдь не смотрю на политику и политическую деятельность сверху вниз и не считаю себя выше их. Я всегда делал и делаю основной упор на духовной жизни, однако моя идея духовности не имеет ничего общего с аскетическим самоустранением или презрением, отвращением к мирской жизни. Для меня и нет ничего мирского; с моей точки зрения, любая человеческая деятельность может быть включена в полноценную духовную жизнь, а важность в настоящее время политики весьма велика. Однако моя линия и мои политические планы существенно отличались бы от всех, какие сейчас есть в политическом поле. Я вошел в политику в 1903-м и занимался ею до 1910 года с одной единственной целью – вселить в умы людей твердую волю к свободе и к борьбе за свободу взамен бесплодного ожидания результатов от невнятных в те времена действий Конгресса, как это было тогда модно. Теперь цель достигнута, и Конгресс в Амритсаре [353] это закрепил. Воля к действию пока что не настолько четкая и практическая, и тем более не настолько организованная, не поддержана действием, как хотелось бы, но она есть, и есть немало умных и сильных лидеров, чтобы ее направлять. Думаю, что, несмотря на неадекватность реформ, эта воля к независимости – если страна сохранит свой нынешний дух, в чем я не сомневаюсь – скоро станет всеобщей. Меня же сейчас больше занимает вопрос, что страна собирается делать со своей независимостью, как использует свою свободу, в каком направлении двинется к своему будущему?

Вы можете задать вопрос, почему бы мне не приехать и самому не помочь, насколько это в моих силах, определить ее направление. Однако мой ум имеет обыкновение забегать раньше времени вперед – некоторые могли бы сказать: убегать из времени в идеальный мир. Ваша партия, как вы говорите, решила стать социал-демократической. На сегодняшний день я верю в модель, которую можно назвать социал-демократической, однако не в ту, какая существует сейчас, и мне отнюдь не нравится европейская социал-демократия, каким бы шагом вперед по сравнению с прошлым она ни казалась. Я придерживаюсь той идеи, что Индия, у которой есть свой собственный дух и тип управления, соответствующий ее культуре, должна в политике, как и во всем остальном, идти своим путем, а не плестись в хвосте у Европы. Но именно это и ждет ее, если сейчас, при нынешнем хаотическом и неподготовленном состоянии умов, она встанет на этот путь. Все, разумеется, говорят о том, что Индия должна держаться собственной линии, но, кажется, ни у кого нет ясного, обоснованного представления о том, какой эта линия должна быть. И по этому вопросу у меня есть свои сформировавшиеся представления и ряд идей, с которыми в настоящее время могли бы согласиться очень немногие – поскольку главное в них их бескомпромиссный духовный идеализм довольно необычного толка, мало кто понял бы их, зато много кто счел бы преступлением и камнем преткновения. У меня самого пока что нет ясного и полного представления об их практическом применении, нет сформулированной программы. Короче говоря, сейчас я ищу свой путь мысленно на ощупь и не готов ни пропагандировать идеи, ни действовать. Даже если бы был готов, мне потребовалось бы время, чтобы в одиночку вспахать свою борозду, или, по меньшей мере, свобода, чтобы идти своим путем. Как издатель партийной газеты, я был бы вынужден давать слово другим и не высказывать своего мнения, и хотя я всецело сочувствую главной линии прогрессивных партий в том, что касается сегодняшних действий, и если бы я вступил в игру, то сделал бы всё возможное, чтобы им помогать, но подобные самоограничения противоречат моей природе, по крайней мере, в той степени, какую требует положение издателя.

Простите за пространные объяснения. Я считал необходимым объяснить всё подробно, чтобы не произвести впечатления, будто я отвечаю отказом из-за какого-либо притворства, или душевного равнодушия, или нежелания услышать зов страны, или из-за недостатка сочувствия к тому делу, которое вы и другие выполняете столь замечательно. Еще раз выражаю сожаление в том, что вынужден вас разочаровать.

Дорогой доктор Мунджи [354] ,

Как я вам уже телеграфировал, я не вижу возможности принять ваше предложение стать Президентом Конгресса в Нагпуре [355] . Препятствием тому служит ряд причин, в том числе политического характера. Во-первых, я никогда не заявлял и не собирался заявлять о личной преданности делу Конгресса, поскольку у меня есть свое дело совершенно иного характера. Во-вторых, за время, прошедшее после моего отъезда из Британской Индии, мои мировоззрение и взгляды изменились и теперь существенно отличаются от тех, что были раньше, а поскольку они далеки от реалий сегодняшнего дня и лежат за рамками политической деятельности, то на Конгрессе я оказался бы в весьма затруднительном положении, не зная что говорить. Я всецело сочувствую всем, кто работает ради свободы Индии, однако едва ли смог бы принять взгляды, изложенные в программе какой бы то ни было партии. Президент Конгресса является рупором Конгресса, и отпускать из президентского кресла собственные высказывания, абсолютно далекие от того, что думает и делает Конгресс, было бы неуместно до нелепости. Помимо того, теперь на президенте Конгресса лежит ответственность перед Всеиндийским комитетом Конгресса, а также он отвечает за политику Конгресса в течение года и за чрезвычайные ситуации, какие могут возникнуть за это время, и я не только не хочу брать на себя эту ответственность (и не только по принципиальным соображениям или, возможно, из-за неумения выполнять официальные функции или впрягаться в любого рода упряжки), но я был бы попросту не в состоянии справиться со своими обязанностями, поскольку не готов внезапно отказаться от выполнения намеченной мной программы и немедленно переселиться в Британскую Индию. Все эти причины так или иначе помешали бы мне принять ваше предложение.

Однако главная из них состоит в том, что я более не являюсь прежде всего политиком, а полностью сосредоточен на иной работе, в духовной сфере, работе, имеющей целью духовное, социальное, культурное и экономическое преобразование, сравнимое по своему характеру с революционным, и, в известном смысле, я даже ставлю своего рода эксперимент или как минимум наблюдаю за экспериментом, подобным практическому или лабораторному, что требует от меня всех сил и внимания, какие у меня есть. Его невозможно совмещать с текущей политической работой, а он лишь в самом начале. Пришлось бы отложить его в сторону, а этого я не могу, поскольку считаю делом всей моей жизни. Это и есть истинная причина, по какой я не в состоянии откликнуться на ваш призыв.

На мой взгляд, вы в любом случае делаете неправильный выбор, предлагая мне занять место Тилака во главе партии. Никто в Индии, по крайней мере, никто из известных людей, не в состоянии занять его место, и я менее других. Я по сути своей идеалист и могу быть полезен, только когда нужны решительные действия, радикальные революционные решения (я не имею в виду революцию путем насилия), когда нужно вдохновить или организовать движение к высокой цели и найти к ней прямой путь. Политика Тилака, политика «моментального сотрудничества», непрерывной агитации и, если нужно, бойкота – а при нынешних обстоятельствах он был чаще нужен, чем нет, – без сомнения, единственная альтернатива некоторым формам не-сотрудничества и пассивного сопротивления. Но она требует от руководителя сочетать в себе гибкость, опыт и решимость довести дело до конца. У меня нет ни гибкости, ни умения – по крайней мере, в той степени, какая здесь нужна, – мне пришлось бы действовать, руководствуясь одной лишь решимостью, согласись я с вами, чего я на самом деле сделать не могу, так как, по личным причинам, ничто не в силах вынудить меня войти в новый Совет. С другой стороны, широчайшее движение не-сотрудничества, развернутое только ради того, чтобы наказать неких пенджабских чиновников или восстановить Турецкую империю, которая давно мертва, не укладывается у меня в голове с точки зрения ни пропорций, ни здравого смысла. Я могу понять его лишь как средство «смутить правительство» и воспользоваться нынешним недовольством, чтобы начать настоящую борьбу за автономию по примеру Египта или Ирландии – хотя, разумеется, без насилия. В любом случае (если бы не было тех причин, о каких я уже сказал) я вернулся бы в политику, только если бы полностью изменилось кредо программы, изменились бы функции, система организации и политика Конгресса, который стал бы центром национального возрождения, а не одной политической агитации. К сожалению, в настоящий момент политический разум и ставшие привычными методы Конгресса делают это невозможным. Думаю, вы сами поймете, что с такими идеями я не могу вмешиваться в деятельность Конгресса, тем более в качестве президента.