Дафнис и Хлоя (СИ)

Стол опустел, на нём не осталось ни мяса, ни хлеба. Тогда все, кто сидел за столом, стали расспрашивать, как поживает Миртала с Ламоном. Они называли счастливыми их за то, что судьба им послала такого кормильца на старости лет. И он был рад похвалам. Ведь их слушала Хлоя. Когда же его не пустили домой, сказав, что назавтра хотят принести жертву Дионису, то от радости он их чуть вместо Диониса поклонением не почтил. Он вынул из сумки медовых лепёшек и птиц. Их приготовили к ужину, поставили кратер с вином и разожгли огонь. Наступила ночь, и пошло пированье. А потом стали рассказывать предания, петь песни и, наконец, пошли на покой - Хлоя с матерью, Дафнис с Дриасом. И Хлое не было иной отрады, кроме мысли, что утром она увидит Дафниса. А Дафнис радовал сердце: он счастлив был уже тем, что лежал с отцом Хлои. Он обнимал его, и целовал, в дремоте представляя, что он это делает с Хлоей.

Наступил день. На дворе был мороз, и северный ветер всё леденил. Все встали от сна, в жертву Дионису принесли годовалого барана и, разведя огонь, стали готовить пищу. Пока Напа пекла хлеба, а Дриас жарил барана, Дафнис и Хлоя, улучив момент, выбежали из двора туда, где рос плющ. Поставив силки и намазав клеем ветки, они наловили немало птиц. Для них наслаждением были поцелуи, и сладка им была беседа.

"Ведь для тебя, Хлоя, я пришёл сюда".

"Я знаю, Дафнис".

"Ведь из-за тебя я гублю этих дроздов".

"Что же я сделать должна для тебя?"

"Помнить обо мне!"

"Помню, клянусь нимфами, которыми клялась в нашей пещере. Сей же час мы вернёмся туда, едва только растает снег".

"Но снега так много, Хлоя! Я боюсь, как бы раньше, чем снег, не истаял я".

"Мужайся, Дафнис, солнце уже пригревает сильно".

"О, если бы было оно горячо, как огонь, что сжигает мне сердце".

"Ты всё шутишь и хочешь меня обмануть".

"Нет, никогда, теми козами клянусь, клясться которыми ты меня заставляла".

Так откликалась на речи Дафниса Хлоя. Тут Напа послала за ними, и они прибежали, неся с собой добычу обильней вчерашней. И, совершив возлияние Дионису, они приступили к трапезе, увенчав головы плющом. А когда пришла пора, восхвалив Иакха и восклицая: "Эвоэ!" - они отпустили Дафниса домой, наполнив его сумку мясом и хлебом. Дали ему и голубей и дроздов отнести Ламону с Мирталой, сказав, что они наловят себе других, пока ещё продолжается зима и пока ягод на плюще хватает. И Дафнис ушёл, расцеловав всех, а Хлою последней, чтобы у него на губах остался её поцелуй.

И не раз ещё он ходил к ним этой дорогой, придумывая иные предлоги. Так что и зима не совсем оказалась для них лишённой любви.

Началась весна, и таял снег. Земля стала обнажаться, трава стала пробиваться, и пастухи погнали стада на пастбища, а раньше других Дафнис и Хлоя, - ведь они служили пастырю могущества. И они побежали к нимфам в пещеру, а оттуда к Пану, к сосне, а затем и к дубу.

Сидя под ним, они пасли стада и целовали друг друга. Они стали искать цветы, чтобы украсить венками статуи богов. Цветы едва стали появляться, - их пестовал зефир, а солнце пригревало. Всё же удалось найти и фиалки, и нарциссы, и курослеп, и всё, что ранней весной Земля приносит. Хлоя и Дафнис надоили козьего и овечьего молока и, украсив венками статуи богов, совершили возлияние молоком. И стали играть на свирели, как бы соловьёв вызывая поспорить с ними в пении. А соловьи уже откликались в чаще леса, и скоро всё лучше стала удаваться им песнь об Итисе, словно они вспомнили после долгого молчания свою прежнюю песню.

Овечьи стада заблеяли. Ягнята прыгали, залезая под маток, и тянули их за соски. А за овцами, ещё не рожавшими, гонялись бараны, взбирались на них сзади, каждый выбрав себе одну. И козлы гонялись за козами и наскакивали на них и бились за коз. У каждого были свои, и каждый охранял их, чтобы с ними не связался другой козёл. Даже старых людей, случись им это увидеть, к делам любви побудило бы такое зрелище. А тем более Дафнис и Хлоя, юные, цветущие и давно уже искавшие любовных наслаждений: они распалялись, слыша всё это, млели, видя это, и искали чего-то получше, чем поцелуи и объятья, - особенно Дафнис. За время зимы он возмужал. Поэтому он рвался к поцелуям, и жаждал объятий, и во всём стал смелее и решительнее.

Вот он и стал просить, чтобы Хлоя уступила ему в том, чего он желал: нагой с нагим полежала бы с ним подольше, чем делала раньше.

"Ведь это одно, - сказал он, - осталось, чего мы не исполнили из советов Филета. Ведь здесь единственно, наверно, - то средство, которое нашу любовь успокоит".

Когда же она задавала вопрос, что же есть ещё больше, чем целовать, обнимать и вместе лежать, и что же ещё он делать задумал, если они будут, оба нагие, вместе лежать, он ей ответил: "То же, что бараны - с овцами и козлы - с козами. Разве не видишь, что после того, как дело сделано, овцы и козы от них не бегут, а те не томятся, гоняясь за ними, но, будто взаимно вкусив наслажденья, вместе пасутся. Видимо, это дело - сладостно и побеждает горечь любви".

"Но разве ты не видишь, Дафнис, что и козлы с козами, и бараны с овцами всё это делают стоя, и козы и овцы, тоже стоя, их принимают. Те на них скачут, они же спину им подставляют. А ты хочешь, чтобы я вместе с тобой ложилась, да ещё и нагая. Смотри, ведь их шерсть - плотнее моей одежды".

Дафнис послушался и, улёгшись с ней, долгое время лежал, но, не умея то сделать, к чему стремился, поднял её и, обняв сзади, прижался к ней, подражая козлам. И, ещё больше смутившись, он сел и заплакал: неужели же он - даже глупее баранов в делах любви?

С ним по соседству жил землевладелец Хромис, уже в преклонных годах. Он привёл к себе из города бабёнку, молодую, цветущую, более изящную, чем поселянки. Звали её Ликэнион. Видя, как Дафнис каждое утро гнал коз на пастбище, а к ночи обратно с пастбища, она загорелась желанием сделать его своим любовником, соблазнив подарками. И однажды, подстерёгши его одного, она подарила ему свирель, сотового мёда и сумку из кожи оленя.

Но сказать ему что-либо она опасалась, поняв, что он любит Хлою: заметила - он льнёт к девушке. Сначала она догадалась об этом, видя их взаимные приветствия и улыбки, а потом рано утром, сказавшись мужу, чтобы глаза отвести, будто пойдёт к соседке, которой время рожать наступило, она пошла следом за ними и, спрятавшись в чаще, услышала, о чём они говорят, увидела, что делают. Не ускользнули от её взоров и слёзы Дафниса. Она пожалела этих несчастных и, решив, что ей представился случай сделать сразу два дела, - дать им избавление от мук, своё же удовлетворить вожделение, - такую придумала хитрость.

На следующий день, будто направляясь к той же роженице, Ликэнион идёт к дубу, где сидели Дафнис и Хлоя, и, притворившись, будто она огорчена, сказала: "Дафнис, спаси меня, злополучную! Из моих двадцати гусей самого лучшего утащил орёл. Но он поднял слишком тяжёлую ношу, и, взлетев, он не смог её унести на тот утёс. И опустился здесь, в мелколесье. Ради нимф и этого Пана! Пойди со мной туда, - одна я идти боюсь, - спаси моего гуся, не оставь без внимания ущерба в моём стаде. Может, и орла убьёшь, и он уже не будет у вас таскать ягнят и козлят. Тем временем твоё стадо сторожить будет Хлоя. Твои козы её знают, ведь вы всегда вместе пасёте".

Дафнис встал, взял посох и пошёл следом за Ликэнион. Уведя его возможно дальше от Хлои, когда они оказались в чаще близ ручья, она велела ему присесть и сказала: "Ты любишь Хлою, Дафнис: это я узнала ночью от нимф. Явившись во сне, они мне рассказали о твоих вчерашних слезах и приказали мне спасти тебя, научив любовным делам. А эти дела - не только поцелуи и объятья и не то, что делают козлы и бараны: другие это скачки, и они намного слаще тех, что бывают у них, ведь они даруют наслаждение более длительное. Так вот, если хочешь избавиться от мук и испытать те радости, которых ты ищешь, то отдай себя в мои руки, стань моим учеником. Я же, в угоду нимфам, всему тебя научу".