Беседы с патриархом Афинагором

То, что в православной традиции более всего соответствует понятию коллегиальности, выработанному на Втором Ватиканском Соборе, это в конкретном плане общение поместных Церквей, выражающее себя в общении их епископов. Апостольское преемство епископа запечатлено образом святого Петра; оно построено по архетипу возглавления им первоначальной Иерусалимской общины. Епископская коллегиальность или, по выражению более традиционному, сущностное и непрерываемое общение епископов, указывает на тождество поместных Церквей в единой Церкви и свидетельствует миру о Церкви вселенской.

Повторяем: евхаристическая экклезиология служит опорой для вселенскости конкретной и соборной; общение епископов выражается в проявлениях соборности, формы которой непрестанно менялись на протяжении истории: двухгодичные соборы в рамках одной митрополии, спонтанно возникшие в доникейской Церкви и канонически утвержденные на Первом Вселенском Соборе; синоды автокефальных Церквей; встречи, происходящие от случая к случаю для разрешения назревших кризисов, от вселенских Соборов (т. е. собиравшихся в рамках империи–эйкумены первого тысячелетия) до общих или поместных Соборов, чьи решения затем «принимались» совокупностью Церквей, и современных попыток выразить православную «вселенскость» на «всеправославных совещаниях». Принятие епископатом с согласия всего народи Божия той или иной поместной инициативы или решения является наиболее частым выражением этой постоянной соборности, как циркуляции жизни во всей Церкви. Речь не идет о какой–то коллегиальной власти над Церковью, что придавало бы последнем абстрактную всеобщность, управляемую чем–то вроде сената, но об общении в таинствах, выражающем собой многообразное единство Церкви.

И если единство требует отцовства, которое является не господством, но соучастием, взаимообменом «вечного движения любви» то подобно этому и соборность организуется вокруг «центров согласия», соответствующих общности судьбы. Центры эти, иерархически организованные, носят не столько национальный, сколько территориальный характер. Они, как подчеркнул Константинопольский Собор 1872 года, ни в коей мере не должны быть националистическими, ибо национализм — это псевдорелигиозное изобретение XIX века. В каждом центре согласия «первый епископ», назначенный как братьями по епископату, так и собранием духовенства и мирян, пользуется определенным первенством; его санкция необходима при епископских посвящениях, когда требуется непременное участие нескольких епископов, что выражает соборность Церкви. Цель этой системы согласия на многих уровнях заключается в сохранении и выражении единства веры и жизни поместных Церквей, которое не дает им зачахнуть в изоляции. Однако не следует забывать, что все епископы равны по благодати, и что forma Petri, как писал святой папа Лев, присутствует но всякой поместной Церкви, и что высшая власть в I Церкви принадлежит не лицам, управляющим ею (будь они даже патриархами), но соборам.

В этой соборной перспективе, которой всегда жил христианский Восток, Православию следует богословски осмыслить в наше время роль первого всеобщего епископа, очага согласия для всех Церквей и всех епископов, являющего собой «председательство в любви», венчающее всякую иерархию «председательств в любви». Для православного Предания, как мы сказали, псе епископы — каждый в отдельности и все вместе — представляют собой преемников Петра, и отношение между Петром и первым епископом строится только по аналогии, как указывали византийские богословы; аналогии, которая в большей мере, чем тождество, открывает простор для общения.

Однако всякое «председательство в любви» и в особенности первое по рангу делает особый упор на символике отца, образ которого запечатлевает епископское служение. Однако образ отца в собственном смысле, связующий нас как с тайной Троицы, так и с откровением Отца в жертвенной любви Сына и созидательной любви Духа, неотделим от взаимозависимости при равном достоинстве. Наша эпоха устала от всех форм «патерналистской» власти, которая в истории христианства представляла, возможно, отход к монотеизму Ветхого Завета и явно содействовала поддержанию «эдипова комплекса», не нашедшего своего разрешения, как о том свидетельствует желание стать «взрослым», появляющееся у стольких современных мирян. Единственное отцовство — Божие и человеческое — которое могут принять современные люди, более того, которого они втайне желают — это отцовство тринитарного типа, это жертвенное служение»; без затхлости субординации.

Однако следует и указать, что эта тринитарная аналогия не может быть непосредственно перенесена в область проблем, касающихся первого епископа. Если Отец — это поистине archè (начало) Троицы, то Петр есть только protos (первый) среди Апостолов, и сам он относит ко Христу имя Пастыреначальника (archipoimen) (I Петр 5.4). Arche означает по сути исток, принцип, тогда как protos — тот, кто исповедует за всех, икона и образ их единства, и по аналогии этот порядок должен сохраняться для первого епископа, пребывающего в общении с другими. Если католичество склонно определять церковность епископа и его общины, исходя из его общения с первым епископом, православие скорее подчиняет церковность первого епископа его общению со всеми другими в рамках единства Народа Божия. Второй Ватиканский Собор явным образом содействовал сближению в этой области католической и православной точек зрения, однако для преодоления остающихся разногласий очень важно найти общую глубину в свете опыта первого тысячелетия экклезиологии общения.

«При наступлении дня Пятидесятницы они все были единодушно вместе. И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились. И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них. И исполнились все Духа Святого..» (Деян 2.1–4). Так возникает Церковь koinonia, о которой говорил святой Иоанн. Причащение Святым Дарам служит основой общения святых. Ибо, как пишет святой Киприан, «верховное жертвоприношение для Бога — это мир наш и наше братское согласие. Это весь народ, собранный в единстве Отца и Сына и Святого Духа» («Комментарий на Отче Наш»). Аналогия между братским общением и тринитарным едино–многообразием энергичным образом провозглашается и в литургии святого Иоанна Златоуста: «Возлюбим друг друга да единомыслием исповемы Отца и Сына и Святого Духа, Троицу единосущную и нераздельную».

Всякий член народа — laos — Божия, является laikos — каким бы ни было его место в иерархии, «духоносцем». Евхаристия — это причащение одновременно и Христу и Духу Святому. «Прияхом Духа Небесного», — поет хор от лица причастников. Таинство миропомазания, соединенное с крещением, по традиции неразделенной Церкви, составляет таинство всеобщего священства. Помазание святым миром главных жизненных точек тела символизирует огненные языки Пятидесятницы. Во Христе, при помазании Духом, крещеные образуют — «род избранный, царственное священство», как говорит Петр, повторяя слова Божий Моисею: «вы будете у Меня царством священников и народом святым» (Исх 19.6). К этой теме возвращается Апокалипсис: «Ты соделал нас царями и священниками Богу нашему и мы будем царствовать на земле» (Откр 5.10). Всякий крещеный, запечатленный Духом, есть царь, священник и пророк в единстве народа Божия.

Крещение–миропомазание и Евхаристия наделяют всех членов Церкви равным священническим достоинством, при той же освящающей благодати, которая имеет решающее значение. В лоне этого равенства некоторые отбираются для установленного священства, которое Бог даровал Своей Церкви, чтобы вести ее в ее странствовании, потому что Пасха и Парусия пока еще не слились воедино. «Это различение функционально и не производит никакого онтологического различия», — отмечает Павел Евдокимов. Народ Божий — это не миряне, противопоставленные клиру, это совокупность Тела Христова, где все — миряне и священники, и где Дух распределяет харизмы служения. Архимандрит Феодор Бухарев писал, что он поднялся к различным ступеням священства, чтобы осуществить и оживить в своем приходе благодать царственного священства. «Таков смысл моего служения, когда я преподаю таинства или проповедую слово Божие» (Ф. Бухарев, Письмо протоиерею Валериану Лавескому).